Рассказ участвует в литературном конкурсе премии «Независимое Искусство — 2020»
***
Балашихинская электричка в этот вечерний час была полупустой. Давно уже миновало то неспокойное время, когда труженики в массовом порядке возвращаются из первопрестольной в родное Подмосковье. Две женщины — одна лет сорока со светлыми волосами, другая — темноволосая лет тридцати — вошли в четвёртый вагон и хотели было сесть в середине. Но увидев, что напротив сел мужчина, немолодой, сурового вида, разместились на местах чуть спереди.
— Да, повеселила Светка! — заговорила светловолосая и старшая. — Надо ж было такое нагадать!
Впрочем, по мнению Полины, ничего из ряда вон выходящего старая Жанина подруга ей не нагадала. Сказала, что очень скоро она встретит свою судьбу — в лице тайного поклонника, что давно в неё влюблён и не пропускает ни одного спектакля с её участием.
— Ну, а что? Вдруг он и вправду твоя судьба?
— Нет уж, спасибочки! Мне одного Алика вот так хватило! — с этими словами Жанна провела рукой по горлу. — Снова сидеть на антидепрессантах как-то не хочется!
— Ну, не все ж такие козлы, как Алик, — возразила Полина.
— А кто ж мог заранее знать, что это за тип? Я ему поверила — и что? Не хочу снова так обжечься!
Молодая женщина ничего не ответила, только вздохнула. Конечно, чувства младшей сестры своей матери она прекрасно понимала. Чудо, что из-за этого Алика Жанна вообще не осталась без квартиры! Однако никакое чудо не защитило её от тяжких страданий, от депрессии. Целый год прошёл как на вулкане — Полина с матерью боялись, что её нежная, ранимая душа не вынесет разочарования, и Жанна что-то над собой сделает. Но слава Богу, всё обошлось!
Зато самой Полине Светланины карты не сулили скорой встречи с любовью. Выпал какой-то пиковый король, который, по словам гадалки-самоучки, косвенно окажет влияние на её судьбу, причём дважды.
«Какой-то злодей дважды испортит мне жизнь?» — уточнила Полина, прекрасно понимая, что пиковая масть не сулит ничего хорошего.
«Нет, — ответила Светлана. — Рядом светлые масти. Так что человек это будет неплохой. Немолодой, смуглый, возможно, с виду суровый или с нелёгкой судьбой. Но не злодей. А вот туз пик — это плохо. Это смертельная опасность. В дороге — тут рядом шестёрка. Но поскольку туз перевёрнутый, есть шанс её избежать. А вот с любовью… Тут два туза. Письма, письма — много писем, но не любовных. Скорей всего, дружеская переписка. Потом встреча. Ещё тут какая-то червонная дама — замужняя женщина, то есть…».
— Я вот думаю, — призналась Полина тёте. — Это что я, сначала буду со своим будущим парнем в соцсетях чатиться, потом встретимся и полюбим друг друга, но нашему счастью будет мешать соперница, притом замужняя?
— Ой, Полин, эти гадания… Вот как мне всё это выучить к завтрашнему дню?
Жанна достала из дамской сумочки сложенный вдвое лист и, закрыв глаза, пропела:
«Juraria, que no se bien lo que quiero,
Pero se, que moriria, si me quedo en la mitad» (1).
— Ох, если бы я хоть понимала, что пою! Испанский язык — это не для меня!
Тут Полина ничем не могла помочь тёте, ибо язык Сервантеса был для неё такой же тайной за семью печатями.
— Простите, девушки, — суровый мужчина, с которым Жанна и Полина побоялись садиться, встал со своего места и подошёл к ним. — Это означает: могу поклясться, что не знаю точно, чего хочу, но знаю, что умру, если остановлюсь на полпути.
— Ух ты! — удивилась Жанна. — А можете, пожалуйста, перевести ещё и это?
— С радостью. Давайте сюда текст. «Мечусь из стороны в сторону, чтобы познать настоящую жизнь»…
— Ой, спасибо Вам огромное! — с чувством произнесла Жанна, когда попутчик перевёл всю песню.
— Да не за что! Простите, что с художественной точки зрения получилось коряво. Всё-таки я не поэт.
— А я уже перевела художественно, — подала голос Полина. — В общем, получается как-то так:
«Что от жизни я хочу, сама не знаю,
Знаю только, что умру я, лишь застыв на полпути.
Мечусь душою, в облаках витаю,
Чтобы жизнь познать и в ней себя найти.
Хоть не поздно, всё же страх мне душу гложет:
На каком пути таишься ты, любовь, мечта моя?
Страшусь иллюзий, вдруг обман быть может?
Только как их различить, не знаю я.
Прощай, беда! И я живу
Теперь свободно не во сне, а наяву.
Прощай, беда! Уйди долой!
Успех и счастье будут век теперь со мной».
— Ой, Полиночка, ты такая умница!
— Ваш перевод намного лучше! — признался попутчик.
— Так я с Ваших слов и переводила. Кстати, Вы испанец?
Вопрос был задан не на пустом месте — лёгкий акцент, с которым говорил попутчик, а также его смуглая кожа явно говорили о нерусском происхождении.
— Нет, я чеченец. А испанский преподаю в школе.
— А живёте в Подмосковье?
— Нет, я в Москву на несколько дней приехал. На конференцию. Решил заодно племянника навестить. Кстати, скоро будет Железнодорожная?
Тем временем двери закрылись под объявление о том, что следующей станцией будут Горенки, и электричка, набирая скорость, стала покидать платформу с надписью «Стройка».
— Ой, это Вы сели не на ту электричку! — в один голос «обрадовали» попутчика Жанна и Полина. — Эта идёт в Балашиху. Как раз после Горенок будет конечная.
— Вам надо было выйти в Реутове и подождать другую электричку, — объяснила Жанна. — Теперь лучше всего доехать до Балашихи и там сесть на триста тридцать восьмой автобус. Он как раз едет до Железки.
— Спасибо! — ответил попутчик. — Нечасто бываю в Москве, расписания электричек не знаю. Думал, до Железнодорожной любая доедет.
— Почти любая, — сказала Полина. — Кроме балашихинской. Эта после Реутова сворачивает налево, а все остальные едут прямо.
Вскоре за окнами замелькал лес, затем электричка остановилась на платформе «Горенки». А там уже и до Балашихи было рукой подать. И вот, наконец, объявили, что поезд дальше не идёт. Пассажиры стали покидать вагоны, спеша по своим делам.
— Вот тут остановка, — Жанна указала попутчику рукой на стеклянное строение в конце платформы. — Там останавливается триста тридцать седьмой.
— Спасибо вам!
— Да не за что! И Вам большое спасибо! Теперь мне будет намного проще выучить песню.
***
«О, несравненная Жанет!
Я посвящаю Вам сонет.
Средь бела дня и тёмной ночи
Всё предо мною Ваши очи.
О, несравненная Жанет!
Моей души и жизни свет!
Нет в мире Вас милей и краше.
Хочу припасть к ногам я Вашим.
О, несравненная Жанет!
Каков же будет Ваш ответ?
Так знайте: потеряв беспечность,
Я ждать его готов хоть вечность.
Ведь с Вами мне и смерти нет,
О, несравненная Жанет!»
— Классный стих! А вот и проза…
«Я страстный поклонник Вашей красоты, Вашего таланта! Не пропускаю ни одного спектакля, где могу Вас видеть и наслаждаться Вашей игрой. Вчера Вы играли особенно блистательно. Не зная испанского, я не понял ни слова из песни, которую Вы пели, но я верю, что так петь могла женщина, которая решила проститься с болью прошлого и стать счастливой. Я Вас очень люблю, Жанет! Если мои чувства взаимны, приходите завтра после концерта в сквер. Я буду ждать вас там. Если же моя любовь не тронула Вашего сердца, я всё равно буду Вас ждать, потому что разлюбить Вас не смогу всё равно. Преданный Вам Василий».
— Как думаешь, Поль? Поклонник зовёт меня на свидание. Идти или не идти? Вручил мне букет, а тут записка.
— А тебе этот Василий нравится? — спросила Полина.
— Он очень милый, — ответила Жанна. — Но я боюсь: вдруг опять придётся разочаровываться? Сама не замечу, как влюблюсь, а потом будет больно.
— Так ты не спеши влюбляться. Сперва присмотрись повнимательней.
— Знаешь, наверное, я всё-таки пойду, — произнесла Жанна после некоторого раздумья.
— Эх, Жан, как хорошо быть актрисой! Мне вот никто сонетов не посвящает!
Полина вздохнула. Кто ж ей будет признаваться в любви в стихах? Коллеги-технари люди не очень-то склонные к поэзии. Есть, правда, один пишущий — Вадим Серов. Однако его стихи исключительно о деятелях «цветных революций» — начинаются со слов: «Скачите, козлики, скачите!», а заканчиваются пожеланиями «Впендюрить вам бы, как в Китае!». Однако даже если бы он в кои-то веки и написал о любви и даже не будь он давно и безнадёжно женатым, Полина вряд ли бы оценила. Хоть внешне Серов и недурен собой, но его бесконечная озлобленность и стремление как можно больше поиметь на халяву делали его настолько отталкивающим, что с ним лишний раз и говорить-то не хотелось.
«Ладно, не пишут стихов — и не надо! — подумала молодая женщина. — Лишь бы у Жанны было всё хорошо!».
Завтра же она пойдёт в церковь и помолится Иоанну Кронштадтскому — за благополучие рабы Божьей Иоанны. Пусть святой поможет двум одиноким сердцам обрести друг друга. Но если этот Василий альфонс или ловелас, пусть отвадит такого от Жанны как можно скорее.
***
Полина не знала точно, помогает ли Иоанн Кронштадтский в делах сердечных, но если да, то готова была поклясться, что святой сделал всё по высшему классу. Уже несколько недель Жанна летала, как на крыльях. «Вася просто чудо! — слышались её восторженные возгласы. — Он такой внимательный, такой заботливый! Пылинки с меня сдувает!». Видать, не такой плохой гадалкой оказалась Светлана!
На сей раз Жанна с Полиной возвращались домой не так поздно. Электричка была набита людьми так, что свободного места почти не оставалось даже в проходах, не говоря уже о сидячих. Приди Полина с тётей пятью минутами позднее, им пришлось бы стоять.
— Опять мне нужно учить песню, на этот раз на французском, — пожаловалась последняя, оглядывая листок с распечаткой. — Эх, полная электричка, а учителей французского, похоже, нету…
— Учитель, значит? — Полину вдруг осенило. — А я-то думаю, кого-то этот человек мне напоминает. Гляди.
Расстегнув сумочку, Полина вытащила оттуда газету. С первой страницы сквозь прутья решётки смотрел мужчина с чуть смуглой кожей, в чёрном халате и шапке.
— Слушай, да этот ж тот самый «испанец»! — от изумления глаза Жанны чуть не вылезли из орбит. — За это ж это его?
Успевшая лишь бегло просмотреть статью, Полина читала её вместе с тётей. Зелимхан Сулейманов, внештатный сотрудник правозащитного центра, обвинялся в том, что по пьяной лавочке избил случайного прохожего. И всё потому, что у бедолаги не нашлось закурить. Хотя и друзья, и коллеги, и старейшины, знавшие Сулейманова с детства, в один голос утверждали, что он алкоголя в рот никогда не брал — у мусульман вообще не принято пить. А уж курить в его присутствии стеснялись даже те, кто был старше него. Зато сам потерпевший, давая показания против Сулейманова, едва держался на ногах, и от него за километр несло перегаром. Притом на его теле экспертиза не обнаружила никаких следов побоев. Как это возможно, чтобы человек, занимавшийся спортом (у Сулейманова, как оказалось, чёрный пояс по дзюдо), ударив кого-то со всей дури в глаз (а потерпевшего, по его же словам, именно так и били), не оставил фингала? К тому же, как утверждал руководитель и сотрудники правозащитного центра, в то время, когда на потерпевшего якобы напали, Сулейманов как раз был у них в офисе на совещании — а это в другом конце Грозного. Тут и захотел бы, не отлупил!
Однако судья, Милана Гизатуллина, пачками отклоняет все ходатайства защиты о приобщении к делу — нет, не фактов, заставляющих усомниться в виновности подследственного, а явных доказательств его невиновности. Зато словам полицейских, которые утверждают, что сбежались на крик избиваемого и с трудом оттащили Сулейманова от жертвы, верит на слова. Или, по крайней мере, делает вид, что верит. Ибо трое полицейских не смогли опознать того, кого, как они утверждали, оттаскивали от избиваемого и от которого якобы слышали в свой адрес нецензурные оскорбления с угрозами поиметь их матерей. А ещё двое усмирявших разбушевавшегося правозащитника, как раскопал адвокат, были в тот момент вообще в другом месте, один так и вовсе за пределами республики.
— Похоже, тут полная подстава! — сказала Жанна. — Ну, не похож этот Зелимхан на пьяницу и хулигана!.. Ой, что-то мне душно. И тошнит. Давай выйдем в Горенках.
Ждать остановки пришлось недолго. Да и пробираться особо не пришлось, ибо часть пассажиров уже успела рассеяться по станциям.
— Ну, как ты? — поинтересовалась Полина, когда они обе вышли на свежий воздух, и электричка, выпустив торопливо спускающихся с платформы пассажиров, устремилась далее — к конечной станции.
— Всё равно тошнит! Не могу терпеть!
Не дожидаясь Полины, Жанна стала торопливо спускаться с платформы и чуть ли не бегом побежала к кустам. Через несколько минут вышла оттуда, тяжело вздыхая.
— Что-то я сегодня совсем расклеилась. Из-за статьи, наверное, и стошнило, — попыталась пошутить Жанна.
— А я думаю, не из-за статьи. Хотя всё это, конечно, очень мерзко!
— Ну, а серьёзно, видимо, что-то не то съела. Потому что с утра тоже тошнило, и голова кружилась.
— Знаешь, лучше бы, конечно, пойти к врачу, но мне кажется, что вот это «не то съела» теперь будет девять месяцев.
С минуту Жанна стояла столбом, словно не смея даже предположить, что сказала ей племянница. А после замешательство сменилось переживаниями: что скажет Вася?
— Если он тебя в самом деле обожает, — предположила Полина, — то будет рад.
— А если не обрадуется? Вдруг скажет, что не готов?
— Так, Жан, давай-ка без паники! Давай сначала послушаем, что он скажет. Главное, что скоро ты будешь мамой. Если Вася захочет быть счастливым отцом, хорошо. А нет — в конце концов, и без него не пропадём. Ты лучше скажи, как ты? Легче?
— Знаешь, теперь да. Давай пойдём пешком, а то пока электричку дождёшься. А на автобусе боюсь — вдруг укачает.
***
«Здравствуйте, Зелимхан Султанович! Пишут Вам Жанна и Полина — те самые, с которыми Вы ехали в электричке до Балашихи и переводили испанскую песню. Совершенно случайно увидели в газете статью про Вас. Охотно верим, что всё это — подстава. Хоть мы и видели Вас всего один раз в жизни, но как-то не производите Вы впечатления любителя выпить и помахать кулаками. Те люди, что за Вас вступились, конечно, знают Вас лучше, и раз уж они говорят, что Вы этим не грешите, то и мы обвинениям не верим.
Кстати, песня, которую Вы помогли Жанне выучить, Жанна спела блестяще. И давний поклонник её таланта решился признаться ей в любви. Так что поздравьте Жанну — вчера он сделал ей предложение. Вася её обожает, сдувает с неё пылинки. И очень обрадовался, когда узнал, что скоро будет отцом.
Ну, а у меня пока всё по-старому: работа, дом, по выходным хожу на концерты, на выставки. Раньше Жанна составляла мне компанию, но сейчас, когда она почти замужем, больше внимания, конечно, уделяет любимому человеку. Такие вот дела!
Мы всей душой Вас поддерживаем и хотим сказать: держитесь, не унывайте!
С уважением!
Жанна и Полина».
***
Отправляя Сулейманову письмо, Жанна и Полина не надеялись получить ответ. Поэтому были несколько удивлены, обнаружив в Жаннином почтовом ящике письмо из грозненского СИЗО:
«Добрый день, Жанна, Полина!
Спасибо вам за письмо и поддержку! Очень рад за счастье Жанны! Тебе, Полина, также желаю быть счастливой!
А процесс против меня с самого начала был незаконным. Это месть власти за мою правозащитную деятельность. И другим предупреждение — чтоб боялись. Но я своей вины в том, чего не совершал, не признаю и признавать не собираюсь. Если я всё же признаю себя виновным, это будет означать, что меня вынудили это сделать либо пытками, либо шантажом. Об этом я, кстати, с самого начала написал в публичном заявлении. Оговаривать своих товарищей, давать нужные следствию показания, я также не собираюсь, даже если это помогло бы мне облегчить собственную участь.
Я не знаю, дойдёт ли моё письмо до вас? По всей видимости, какой-то негодяй выкидывает мои письма. Он не понимает, что совершает преступление, нарушает конституционное право. Ничего, коллеги и адвокаты работают над этим. Поэтому писать много не буду, думаю, это письмо тоже не дойдёт.
С благодарностью и уважением!
Зелимхан».
— Ну что, Жан? — спросила Полина. — Напишем Зелимхану Султановичу, что получили письмо?
— Давай.
С этого и началась активная переписка актрисы и технарши с чеченским правозащитником. Отвыкшие от ручного письма пальцы строчили абзац за абзацем, конверты летели из Подмосковья в Чечню и обратно. Писала в основном Полина, передавая от тёти приветы и наилучшие пожелания, ибо самой Жанне беременность давалась нелегко — сил порой не хватало даже на домашние дела, не говоря уже о написании писем.
«Buenos dias, hijo generoso de la nacion Chechena (2)!» — этой фразой Полина теперь приветствовала Сулейманова почти в каждом письме.
«Откуда такие знания языка? Причём так чисто и приятно», — удивился «благородный сын чеченского народа».
«Эту фразу мне подсказали фейсбучные френды — Рамиль и Геннадий из Мадрида. Кстати, Вы бывали когда-нибудь в Испании?».
«В Испании был, — объяснил Сулейманов в следующем письме. — Но из всех турпоездок мне нравилось бывать в Каталонии. Даже Мадрид не так понравился».
На всех четырёх тетрадных листа он описывал достопримечательности Салоу, городка неподалёку от Барселоны: усадьбу Masina Catalana на улице Карлоса Буигоса, поющий фонтан на набережной на проспекте Хайме Первого; Камбрильса, где чудесная рыба; Таррагоны — античного города, построенного римским императором Августом; и, конечно, самой Барселоны: парка Антонио Гауди с пряничными домиками и самой длинной в мире скамьёй, собора семейства святых Саграда Фамилия, рынка Бакерия, где можно купить всё, чего душа пожелает, и улицы Рамбла, ведущей прямо к набережной и заканчивающейся памятником Христофору Колумбу. Не забыл также про аквариум и поющий фонтан. Ну, как после таких описаний не захотеть побывать в Каталонии и увидеть всё своими глазами?
Параллельно Полина следила за ходом процесса в Фейсбуке — подписалась на группу того правозащитного центра, на который Сулейманов работал как внештатник. Руководитель в своём интервью рассказывал, что знает Зелимхана очень давно как человека высоких моральных качеств, сотрудника сдержанного и исполнительного. Также поведал о некоторых фактах его биографии. Нелёгкая, оказывается, судьба выдалась у Сулейманова! Во время Первой чеченской войны его ученики пошли в дудаевское ополчение. Попав в окружение, пятнадцать человек погибли. Их участь разделил и родной племянник Зелимхана. Сулейманов страшно переживал — чуть с ума не сошёл.
«Даже не знаю, — призналась ему в письме Полина, — говорить Вам об этом или нет, но меня Чеченская война также не обошла стороной. Если Вы скажете: расскажи-ка поподробней, я Вам расскажу всё без утайки. Если же скажете: обсуждай эту тему с кем-нибудь другим, только не со мной! — я с чистой совестью промолчу. Но хочу, чтоб Вы знали: я никогда не одобряла эту войну — ни Первую, ни Вторую. Ничего хорошего они не принесли ни русскому народу, ни чеченскому!».
«По поводу войны в Чечне, — ответил ей Сулейманов, — уверен, все порядочные, здравомыслящие люди осудят любую войну, т.к. это самое большое зло, придуманное человечеством. Я бы, конечно, хотел бы, чтобы ты поделилась своей трагедией. Неужели кто-то из родственников погиб в Чечне? Расскажи, если можно, поподробнее. Это наша общая боль».
«Это был мой сосед Саша. Мне тогда было лет 13, ему — 18. Я его тайком любила, но он, понятное дело, не обращал внимания на пигалицу. Его убили во Вторую чеченскую. Я тогда рыдала целыми днями, ненавидела президента, который ради своей собственной выгоды послал на смерть моего Сашу».
Общая боль… А ведь Полина тогда так хотела разделить её с тётей Машей — Сашиной мамой, которая за каких-то пару дней стала совершенно седой! Но той сильно не понравилось, что Полина винит в Сашиной смерти главу государства. «Это борьба с терроризмом! — кричала она. — Понимаешь, дубина стоеросовая? С терроризмом! Наш президент виноват лишь в том, что не сбросил на проклятых нохчей атомную бомбу! А стоило бы! Пошла отсюда, шлюшка продажная! Чтоб ты сдохла!».
«Она вела себя так, будто это я убила Сашу, и от этого становилось совсем невыносимо. Мама и Жанна старались всё время быть со мной рядом, но разве они могли помочь?».
Строчку за строчкой писала Полина человеку, с которым её разделяло и огромное расстояние, и национально-культурные особенности, и недавняя война — будь она проклята! Но что значили эти преграды, когда именно в нём сейчас чувствовалась родственная душа? Общее горе — потеря дорогих людей — с этими письмами поделилось на двоих, и оба переживали его вместе — люди, чьи близкие убивали друг друга.
Сулейманов, как оказалось, и через столько времени не забыл о погибших учениках. «Они ушли за каким-то идиотом, который выставил их в чистом поле на верную смерть. Хотя они могли отказаться, и ничего бы им за это не было. Тогда никто никому не мог отдавать приказы — всё было добровольно. Я бы многое отдал, чтобы в тот момент оказаться рядом с ними. Тогда я вывел бы их оттуда без боя или был бы убит с ними вместе». Строки из его письма руководитель правозащитного центра цитировал на своей страничке в Фейсбуке, куда Полина теперь заглядывала довольно часто.
Дудаевцы — они хотя бы шли добровольно. А вот Сашу и других русских ребят никто и не думал спрашивать, хочет ли он во цвете лет пойти повоевать в Чечне, желает ли принять смерть во имя т.н. «контртеррористической операции». Просто отправили, использовали как пушечное мясо. И во имя чего, спрашивается?
Саша не мог отказаться. А могла ли сама Полина уберечь любимого от этой участи? Что она могла сделать? Будь ей тогда хотя бы шестнадцать, могла бы подойти к Саше и сказать: женись на мне. Может, парень бы согласился. А там она родила бы детей, и он получил бы отсрочку. И была бы Полина сейчас счастливой женой и матерью. Но кто же возьмёт замуж тринадцатилетнюю девочку?
Справилась ли с бедой сама Полина? Это она бы точно сказать не могла. Но тот день, когда чёрная тоска отступила, она помнила хорошо. Тогда хмурое небо прояснилось, и в окошко заглянуло яркое солнце. Захотелось вдруг подставить лицо под его яркий свет и, щуря глаза, вдыхать свежий воздух поздней весны. Так и сидела она на подоконнике, свесив ноги на улицу и слушала звучавшую по радио песенку про Португалию. Хулио Иглесиас пел так бодро и весело, что хотелось жить, невзирая ни на что. Так и сидела она, пока не услышала встревоженные голоса мамы и Жанны: «Полюшка, слезь, пожалуйста!». Только потом она сообразила, почему они были так напуганы. Они думали, что она, не выдержав горя, собралась прыгнуть с пятого этажа.
«Но кончать с собой мне как раз хотелось меньше всего. С тех пор я особенно ненавижу т.н. «маленькие победоносные войны». Пусть меня назовут сепаратисткой, предательницей, да как угодно — хоть ящером-рептилоидом с Сириуса. Но территориальная целостность явно не стоила таких жертв. Я бы очень хотела, чтобы наши дети и внуки жили мирно — как граждане России или как соседи — неважно, только бы не стреляли друг в друга!».
Если бы рядом была Жанна, она, возможно, упрекнула бы племянницу в излишней откровенности. Но той сейчас было явно не до писем. Со вчерашнего дня её положили в больницу на сохранение.
Однако заканчивать письмо на такой грустной ноте не хотелось.
«Может, Вы, Зелимхан Султанович, знаете содержание и перевод той песни про Португалию, что поёт Иглесиас? Если да, можете мне его написать? Очень хочется знать, о чём та песня, что привела меня в чувство.
Заранее благодарна!
Hasta pronto! (3)
Полина».
читать дальше произведение этого автора на "Независимом Искусстве"
