«Грех»: Кончаловский

Фото ©️ ТАСС

В на­шей све­жей под­борке – ци­таты с пресс-кон­фе­рен­ции, пос­вя­щён­ной филь­му «Грех». Ре­жис­сёр кар­ти­ны Ан­дрей Кон­ча­лов­ский рас­сужда­ет о филь­мах и их про­дол­же­ни­ях, лю­дях и их стра­хах, а так­же собс­твен­но жиз­ни и гре­хе

Ан­дрей Кон­ча­лов­ский

Зна­ете, На­поле­он ког­да стал во гла­ве ре­волю­ции, то Бет­хо­вен пос­вя­тил ему сим­фо­нию третью. По­том На­поле­он из­ме­нил свои по­лити­чес­кие взгля­ды, и Бет­хо­вен наз­вал свою сим­фо­нию третью «Ге­ро­ичес­кой». И то, и то име­ло оп­ре­делён­ный смысл, но объ­яс­нять это, по-мо­ему, так же бес­смыс­ленно, как объ­яс­нять, по­чему я ре­шил взять Ми­келан­дже­ло, а не там Ле­онар­до да Вин­чи или Ша­гала. 

Очень слож­но сде­лать фильм или спек­такль пос­та­вить, что­бы зри­тель хо­тел, что­бы бы­ло про­дол­же­ние. Очень час­то смот­ришь на ка­кое-ни­будь про­из­ве­дение и ду­ма­ешь: «Ну по­нят­но всё уже, по­ра пи­во пить». И вот эта не­тер­пе­ливость, уже ко­нец ясен, гу­битель­но для во­об­ще про­из­ве­дения ис­кусс­тва, по­это­му я очень ста­ра­юсь сде­лать так, что­бы зри­телю хо­телось, что­бы бы­ло про­дол­же­ние, а уже всё кон­чи­лось. Это та­кой про­цесс от­бо­ра в лю­бом про­из­ве­дении ис­кусс­тва. От­бор, от­бор, от­бор… Что­бы хо­телось, что­бы про­дол­жа­лось. По­это­му ког­да хо­чет­ся про­дол­же­ния филь­ма, это ещё луч­ше, ко­неч­но, но не ду­маю, что про­дол­же­ние бу­дет, и по­это­му смот­ри­те вто­рой раз.

Я вспо­минаю фра­зу, ко­торую ска­зал соз­да­тель тан­ка Т-34. Он ска­зал: «Слож­но и ду­рак мо­жет. А вот ты поп­ро­буй сде­лать прос­то». Вот эта вот фра­за, ко­торая для ме­ня яв­ля­ет­ся очень це­лепо­лага­ющей, ког­да пы­та­ешь­ся сде­лать фильм. Что­бы он был прос­тым. Что­бы всё бы­ло прос­то, а на са­мом де­ле за этой прос­то­той скры­ва­ет­ся не­кий смысл. 

Де­ло, ко­неч­но, не в би­ог­ра­фи­ях и фак­тах жиз­ни, а в том, что­бы две ве­щи бы­ло, на­вер­ное. Лю­бить свой ха­рак­тер и лю­бить че­лове­ка, о ко­тором де­ла­ешь фильм. Вер­нее, пы­тать­ся его лю­бить. И по­том пе­редать эту лю­бовь зри­телю. В об­щем, ес­ли зри­тель по­любил ха­рак­тер… Мы же лю­бим без при­чины. Мы же не лю­бим, по­тому что он хо­роший. Мы очень час­то лю­бим лю­дей, ко­торые де­ла­ют ужас­ные ве­щи, и объ­яс­нить не мо­жем да­же по­чему. По­это­му эту лю­бовь к сво­им ха­рак­те­рам слож­но пе­редать. И вто­рое – это суть. Каж­дый ищет свою суть – в жиз­ни и в про­из­ве­дени­ях, ста­ра­ет­ся что-то соз­дать на сце­не, на по­лот­не, на эк­ра­не. 

Че­лове­чес­ким по­веде­ни­ем дви­жет страх смер­ти, страх го­лода, страх хо­лода и страх уни­жения. Мы ис­пы­тыва­ем этот страх ежед­невно по раз­ным по­водам – страх, что у нас что-то от­ни­мут, или страх, что нам что-то не да­дут, что мы ждём. Это нор­маль­но, это ес­тес­твен­но, по­тому что это, собс­твен­но, грех. Этот страх и га­ран­ти­ру­ет вы­жива­ние че­лове­ка или да­же лю­бого су­щес­тва ор­га­ничес­ко­го, ко­торое дви­жет­ся. И по­это­му этот страх так ну­жен. Этот страх дви­жет­ся ещё тем, что су­щес­тву­ет в ми­ре ал­чность, и эта ал­чность, она как бы по­ка не­побе­дима, и в лю­бом об­щес­тве она су­щес­тву­ет. 

Что бы вы ни по­дума­ли, я вам ска­жу: «Вы пра­вы!». Я не мо­гу по-дру­гому от­ве­чать, по­тому что вот вы как зри­тели пос­мотре­ли кар­ти­ну, выш­ли и оза­дачи­лись: «А в чём же грех?». Вот уже и хо­рошо, по­тому что ес­ли на­до от­ве­чать на этот воп­рос, это зна­чит, что я дол­жен выс­ту­пать пе­ред каж­дым се­ан­сом, что­бы рас­ска­зывать, что я имел в ви­ду. По­это­му что бы зри­тель ни по­думал, мы об­ре­чены го­ворить: «Вы пра­вы». 

Чем боль­ше кни­жек, тем слож­нее на­писать сце­нарий, по­тому что все фак­ты жиз­ни Ми­келан­дже­ло очень хо­рошо из­вес­тны, за­доку­мен­ти­рова­ны. Пись­ма до­мой, его пе­репис­ка с силь­ны­ми ми­ра се­го, бан­ки­рами, семь­ёй, пе­репис­ка… Ког­да мы пи­сали сце­нарий о Руб­лё­ве, там бы­ло про­ще – фак­тов о Руб­лё­ве очень ма­ло из­вес­тных. ... По­это­му бы­ло слож­нее от­ли­вать, кон­кре­тизи­ровать пе­ри­од, в ко­торый мож­но бы­ло бы вы­разить проб­ле­му. 

Вы зна­ете, сей­час та­кое вре­мя, что вот у мно­гих мо­лодых лю­дей сло­во «Мо­царт» ас­со­ци­иру­ет­ся с шо­колад­ны­ми кон­фе­тами: «Ну, съ­едим по «Мо­цар­ту»?». 

Из хо­роше­го сце­нария мож­но сде­лать очень пос­редс­твен­ную кар­ти­ну и из сла­бого сце­нария мож­но сде­лать вы­да­ющий­ся фильм. Это за­вит от то­го, что при­носит­ся на эк­ран. Сце­нарий — это да­же не на­писан­ная пар­ти­тура, по­нима­ете.

Жизнь бо­гаче лю­бого во­об­ра­жения. Очень хо­телось бы, что­бы вот эта тра­диция, ко­торую так ве­лико­леп­но на­щупал ве­ликий италь­ян­ский ки­нема­тог­раф, не­оре­ализм, сни­мая лю­дей с ули­цы, и ощу­щение вот этой вот прос­то­ты, как «Рим, от­кры­тый го­род», «По­хити­тели ве­лоси­педов»... Я по­том пы­тал­ся пов­то­рить это уже в «Асе Кля­чиной». Ну как бы в ки­нема­тог­ра­фе ве­ликая воз­можность сни­мать лю­дей за то, что у них ли­ца ис­то­ча­ют прав­ду.