"Трупы. Трупы в воде. Трупы в земле. Трупы на земле. И в домах. Везде, куда ни посмотри, видны мертвые тела. Мы прошли третью деревню четыре дня назад, а вокруг ни души. Только трупы…"
- Что это ты там пишешь?
- Да так, ничего, - ответил Вард и спрятал рваные листки бумаги куда подальше.
- Пошли, время вечерней молитвы.
Вард мысленно сосчитал дни. К сожалению, это у него заняло несколько шагов, так как считал он плохо. Хуже, чем писал:
- Погоди, сегодня что ли моя очередь?
- Да. А ты что, не готов? Не парься, просто скажи несколько слов на латыни. Все равно большая часть либо не поймут, либо простят.
- Один точно не простит. Отец Джон. Он старше меня по рангу и ни за что не простит такое халатное отношение к молитве.
- Отец Джон сейчас в палатке для больных. Говорят, до утра уже не доживет.
- Я должен сходить к нему. Помолиться, исповедовать.
- Потом. После вечерней молитвы. Отец Джон уже считай мертв. Сейчас важнее живые. Молись за нас всех. Чтобы эта зараза обошла нас стороной.
Когда Вард вышел в круг света от костра, все воины затихли. В образовавшейся тишине было слышно только треск сгорающих поленьев да тихие молниеносные прыжки блох и вшей. Вард начал молитву:
- Pater noster, qui es in caelis,
sanctificētur nomen tuum.
Adveniat regnum tuum.
Fiat voluntas tua,
sicut in caelo, et in terrā...[1]
На половине молитвы Вард прервался. Нет, он не забыл слова. Он понимал, что это не те слова, которые должны сейчас услышать воины, ведь сейчас он молился в большей степени для них. Внезапно застоявшийся воздух прорезал легкий сухой западный ветер, принеся с собой вонь лазарета. Многие из воинов - крестьяне, едва держащие в руках меч - закрыли полами белых плащей лица, опасаясь попадания в нос миазмов.
"Суеверные, - подумал Вард. - Не понимают, что только истинно верующие смогут спастись от этой заразы."
- Боже! - начал он вновь. - Я знаю и верю, что только ты можешь защитить всех нас от этой заразы! И я прошу тебя, от имени всех находящихся здесь, останови ее! Спаси от нее всех тех, кто стоит здесь и лежит в лазарете. Спаси и тех, кто остался дома. Спаси от нее нас всех, Всемогущий Бог. Amen.
- Amen.
Медленно люди в белых плащах с красными крестами стали расходиться по палаткам. Некоторые остались сидеть у огня. Справа от Варда раздался тяжелый надрывный кашель. Затем кто-то слева подхватил.
Вард присел у костра, слушая тех, кто, похоже, уже обречен. Когда же почти все разошлись, он пошел навстречу зловонию из лазарета.
Каждый человек, находившийся там, источал трупную вонь такой силы, что с первого взгляда и нельзя было понять, кто жив, а кто мертв. Считается, что если ты воняешь как труп, то вскоре им станешь. По большей части так и было, но случалось, что больной выздоравливал. Редко.
Медленно, пытаясь привыкнуть к вони и прижимая к носу полу коричневых одеяний, Вард вошел в огромную палатку лазарета. Всего внутри было десять человек, при этом двое слева от входа уже умерли. Снаружи, уже за пределами лагеря, их были десятки. Пара дюжин отрядов встала кольцом, а в середине были мертвецы. Сначала их закапывали в землю, но, по мере того как их становилось все больше, закапывать перестали. Все боялись к ним даже подходить.
В глубине палатки лежал, еще живой, отец Джон. Вард подошел к нему, пытаясь дышать как можно меньше и вдыхать как можно короче. Сев возле больного, он положил рядом с его рукой Библию.
- Не думал я, что именно ты, Адальберо, будешь исповедовать меня.
- Вы всегда мне были как отец.
- В этом-то и есть моя исповедь. Я был тебе как отец, хоть и не должен был им стать. Моя вина в том, что ты так и не пришел к Богу. Ты всегда видел отца не в Нем, а во мне. В детстве, когда тебя только-только привела дорога в наш монастырь, ты бывало прогуливал утреннюю мессу, отдавая предпочтение играм во дворе. Тогда, вместо того, чтобы наказать тебя, я приносил тебе что-нибудь: яблоко там, или хлеба. Сейчас я… - отец Джон зашелся тяжелым кашлем, прикрыв рот левой ладонью. Рубаха на груди стала мокрой - бубон разорвался. Когда кашель успокоился, на руке осталось пятно крови. Быстро отерев руку о коричневые одеяния, он продолжил: - Сейчас я сожалею об этом.
Вард, кивнув, открыл сборник молитв на странице для исповеди, и, прикрыв глаза начал читать по памяти:
- Misereatur nostri omnipotens Deus, et, dimissis peccatis nostris, perducat nos ad vitam aeternam. In dulgentiam, absolutionem et remessionem peccatorum nostrorum tribuat nobis omnipotens et misericors Dominus. Amen.[2]
- Amen.
Вард забрал Библию из рук отца Джона и пошел на выход из палатки. Запах уже невозможно было терпеть. Справа от него раздался слабый голос:
- Исповедуй и меня, Padre. Прошу.
Вард на секунду остановился, раздумывая, затем быстро подошел к больному.
- В чем твой грех?
Положив руку на Библию, солдат отвечал:
- Насильник я, святой отец. Бывало оставлю я свою Аннушку, жену мою, да и пойду по деревне. То девчонку малую обрюхатю, то девицу постарше. А как-то раз вышло - обрюхатил козу. Так что она понесла - страх невиданный…
Вард слегка сморщился. Крестьяне. Любят выдумывать и преувеличивать. Понесла коза от него, конечно. Только после этого ее еще и козел обрюхатил.
На войне все становятся рано или поздно насильниками, но такие как он… получают больше удовольствия от захвата городов. Поди еще и с трупами в мертвых деревнях развлекался.
- А была у меня дочурка, 10 лет от роду. Красивая была. Как-то раз, напившись, я избил мою Аннушку до полусмерти, а Сарочку мою… я ее…
- Обрюхатил, - подсказал ему Вард.
- Да… Ну, она и понесла. Токмо не выжила родимши-то. И дитятко тоже померло вскоре после нее. А Аннушка-то повесилась, как увидела, что дочурка-то померла.
Крестьянин замялся, не в силах то ли продолжить, то ли вспомнить. Вард решил, что эта история закончена и надо задать пару наводящих вопросов, чтобы закончить побыстрее:
- Грешил ли ты с мертвыми?
- Да, Padre, грешил. Пять дней назад, когда мы проходили одну из деревень, я задержался там чутка дольше. Гнилая, объеденная крысами, кишащая блохами. Разок аль два, пока я ее брюхатил, меня даже укусила за хер крыса. А как она воняла-то, смердела похуже всех здесь вместе взятых. Тогда они и появились, - он показал свои ладони, на которых были огромные бубоны. Один из них разорвался и тонкая струйка жидкости потекла по руке крестьянина. Он подтер ее полой белого плаща и замолчал.
- Воровал ли ты? Убивал ли?
- Ни в жизнь, Padre. Токмо вот, ужо сказал - дочурку с Аннушкой не уберег.
- Misereatur nostri omnipotens Deus, et, dimissis peccatis nostris, perducat nos ad vitam aeternam. In dulgentiam, absolutionem et remessionem peccatorum nostrorum tribuat nobis omnipotens et misericors Dominus. Amen.[2]
- Amen.
Вард быстро удалился из лазарета. По приходе в общую с братьями палатку он помолился, окропил себя святой водой и лег спать.
Наутро отец Джон умер. Вард не стал придерживаться традиций похорон и просто прочитал над телом заупокойную молитву:
- Requiem aeternam dona eis, Domine, et lux perpetua luceat eis. Requiestcant in pace. Amen.[3]
Перекрестив его лоб и перекрестившись сам, он пошел дальше, помогать другим братьям.
Вскоре они закончили и вернулись в лагерь. Еще раз помолившись за умерших, они разошлись кто куда. Только Вард остался в палатке. Он чувствовал себя не очень хорошо и просто лежал на земле, молясь о том, чтобы это прошло. Но становилось только хуже. Появился запах. Когда он начал биться в лихорадке, пара крестьян увидели это и отнесли его на носилках в лазарет. Положили его на место отца Джона, все еще покрытое кровью и испражнениями. Но Вард ничего не видел и не слышал. Его сознание, даже если и проскальзывало в эти минуты и часы, билось в лихорадке так же, как и его тело. Поэтому вскоре его одежды, равно как и простыни отца Джона, покрылись новыми испражнениями, кровью и жидкостью из бубонов.
Он не приходил в себя ни на мгновение. Только за несколько минут до рассвета сознание прояснилось, и покрытые запекшейся кровью губы стали читать молитву. Медленно, прерываясь на кровавый кашель, он просил Отца о прощении и с первым лучом Солнца отошел в мир иной. Тихо и без боли.
Больные, находившиеся в лазарете и рядом с ним, вскоре пошли на поправку. В лагере больных больше не было.
[1]. Отче наш, сущий на небесах!
да святится имя Твое;
да придет Царствие Твое;
да будет воля Твоя и на земле, как на небе;
[2]. Да помилует нас всемогущий Бог и, пpостив гpехи наши, пpиведет нас к жизни вечной. . . и отпущение гpехов наших даpуй нам, всемогущий и милостивый Господь. Аминь.
[3]. Вечный покой даруй им, Господи, и да сияет им свет вечный. Да почивают в мире. Аминь.
