Записано в 1968 г. Челышевой Т.А. (переписала в рассказ в 1979 г.)
Базарный день окончен, путь казакам неблизкий, запрягли лошадей, укладывали «станционные» гостинцы, осматривали, ладили упряжь и спешно трогались, выезжали на большую дорогу.
Впереди всех подвода Маркела Захарыча, справные, сытые кони, хорошая сбруя, а сам хозяин, слегка подвыпивши, в новой суконной синей поддевке и таких же шароварах с красными лампасами. Вслед за ним шли кони Гордея Евстигнеевича, потом еще несколько подвод, среди которых и Митрошкина, молодого казака, посланного старшими продавать пшеницу на Ярыженском большом базаре. Вместе с хуторянами это было сподручно, было кому и приглядеть за ним, и помочь. Ярыжки остались давно позади, миновали хутор Слодковский и перед Кузнецкой балкой остановились по зову Маркела Захарыча, предлагавшего перекусить, дать отдых коням. Старики посадились, раскрыли сумки с харчами, появились бутылки с самогоном, Давид Осипович послал Митрошку к своей подводе за вяленой рыбой. Рыба была и у других: купили домой на гостинец домашним. Нарезали крупными розовыми кусками сало, пшеничный хлеб, выложили печеные яйца, привявший лук, огурцы, но лучше всего елась рыба… Затянулась беседа. Заплетающимся голосом, призакрыв глаза и пришептывая, вел рассказ Яков Митрич, шурин Митрофана, говорил о службе, в чужих землях, о Белграде, где стояли казаки, Иван-крепости, Иван-городе…
Скудные поля в Польше, тощие. Копошились на них крестьяне, бедность! Любили казаки в шинок ходить, с шинкарочками плясать. Ловкие, быстрые, шуршат, бывало, юбочками… Да, любили казаков!
А рядом с Яковом Митричем гудел, перебивая всех, Титай Тихонович, крепкий, ладный, красивый и пожилой уже казак с хутора Челышевского. Вспоминал Ерека, коня своего боевого, прошедшего с ним много трудных дорог.
«Отошел, донцы, наш пароход от причала в Новороссийском, а Ерек плывет следом, не отстает, смотрит на меня глазами, а в них слезы! И куда, и от кого шли, кто и где нас ждал, на кого бросали разродимую-то сторонушку?!... Брат Иван опосля сказывал, что видал он Ерека там, в Новороссийском, да так ли это?...»
Говорили все разом, стараясь перекричать друг-друга.
Вспоминалась служба, боевые кони с походными вьюками, бывалые генералы… Тон задавали казаки-старики: к ним прислушивались, им угождали. Вьюном вертелся Митрошка. Пустели и пустели бутылки, гремела любимая песня: «Здравствуй, Дон, отец родной!». Митрошка пересел рядом к Гордею Евстигнеевичу, тот был пьян. Митрошка помогал ему чистить таранку и незаметно обмакнул рыбью кожуру в банку с дегтем, она стояла рядом, у колеса, под телегой.
Евстигнеевич «закусывал», отправлял в рот рыбную кожуру с дегтем, не замечал шутки Митрошки. А тот складывал очищенную рыбу в сумку и как ни в чем не бывало «дишканил». Все были пьяны, поднимались, вваливались в телеги, кое-кто тут же храпел мертвецким сном.
Хозяином порядка был Митрошка, он уложил Гордея Евстигнеевича в телегу, рядом с дегтярным жбаном, вытащил деревянный кляп-пробку, закрывавшую отверстие жбана, расположенное внизу. Тронули, поехали… А деготь медленно пополз под голову и плечи Гордея Евстигнеевича. Митрошка по дороге намазал дегтем еще других казаков, храпевших по своим подводам. Обоз шел, вожжи туго привязаны там, где спали хозяева, а умные кони мерно шагали за Митрошкиной подводой, который теперь уже был впереди.
К ночи добрались до хутора, а утром к Митрошке прибежал казачёнок от Евстигнеевича с наказом: «Быть у нас зараз же»…
Большой просторный дом богатого Евстигнеевича утопал в вишневом саду. Все здесь вызывало зависть у бедного Митрошки, робко вошел он в дом. Сноха показала рукой на боковушку – там они!
Митрошка шагнул и обомлел: все вчерашние попутчики сидели за столом, иные уже захмелевшие, и ждали его…
«Аа-а-а, рассукин же ты сын, это за что же ты нас вчера так разделал?!»… - загремел Гордей Евстигнеевич.
Как Митрошку женили читай здесь: (жми)
Как Митрошка арбузы воровал читай здесь: (жми)
Как Митрошка масло бил читай здесь: (жми)