Глубока пропасть – уста блудниц;
на кого прогневается Господь, тот
упадет туда.
(Притчи 22; 14)
Почему ты знаешь, жена, не спасешь
ли мужа? Или ты, муж, почему
знаешь, не спасешь ли жены?
К теме любви И.С.Тургенев обращался неоднократно. Она была едва ли не главной в его творчестве. Любовь между мужчиной и женщиной притягивала писателя своей жгучей неизреченной тайной, которую он разгадывал всю свою жизнь. Наверное, самое загадочное в тургеневской трактовке любви – ее трагический финал и неизбежная разлука возлюбленных.
С нашей точки зрения, наиболее художественно совершенным, философски многозначительным и духовно проникновенным произведением И.С.Тургенева о трагической истории любви следует назвать повесть «Вешние воды», которая и стала предметом данного исследования.
О миросозерцании И. С. Тургенева
В отличие от своего современника – Ф. М. Достоевского И. С. Тургенев не был оригинальным мыслителем, не обладал слишком сложным или всеохватным мировоззрением. Едва ли ему были присущи духовные и нравственные искания такого же масштаба, глубины и накала, как у Л. Н. Толстого. Тем не менее, как всякий высокообразованный русский человек XIX века, он, разумеется, имел свой взгляд на жизнь, а также ответы на многие вечные вопросы, которые он отчасти сознательно формулировал на основе интеллектуальной рефлексии, а по большей части бессознательно воспроизводил в своих художественных творениях. Надо сказать, что не всегда сознательный и неосознаваемый аспекты его мировоззрения совпадали в содержательном плане, более того, они часто противоречили друг другу, и это обстоятельство необходимо иметь в виду, приступая к анализу “Вешних вод”.
Два пункта в мировоззрении И.С. Тургенева являются общепризнанными: безбожие (выступающее в мягкой форме как иррелигиозность, а в более жесткой и конкретной – как атеизм) и западничество. Духовная и социокультурная ориентации писателя самым тесным образом связаны: одна определяет другую и содержательно, и мировоззренчески. “Я хочу истины, а не спасения, — пишет он в одном из писем, — и ожидаю получить ее (т.е. истину – В.С., О.С.) от разума, а не от благодати”[1]. Несмотря на свою горячую любовь к Родине (”Россия может обойтись без каждого из нас, но никто из нас без нее не может обойтись ”), Тургенев до конца своей жизни оставался горячим поклонником исключительно западной культуры, и этот факт может быть объясним только одним: тем, что он не принимал и не понимал православной духовности, которой, собственно, Россия в культурном плане и отличается от Запада. Однако, одно дело – провозглашать какие-то “истины” и совсем другое – изображать жизнь во всей ее полноте и глубинной символике, открывающихся дару гениального художника.
Не будем голословными и проиллюстрируем этот тезис ссылками на текст произведения. Пятидесятидвухлетний Дмитрий Санин – главный персонаж повести – длительное время находится в состоянии taedium vitae (отвращение к жизни – лат.). Вернувшись поздно вечером домой и, испытывая приступ экзистенциальной тоски, он машинальным движением открывает ящик письменного стола и ощущает в своей руке восьмиугольную коробку. “В коробке под двойным слоем пожелтевшей хлопчатой бумаги находился маленький гранатовый крестик”. Подчеркнем: не колечко, медальон или засохший цветок, а именно крестик, символизирующий распятие Христа и чудесное Его воскресение, предвещающее грядущее воскресение всех людей. Подчеркнем вдвойне, что именно в православии акцент в символике креста делается на идее воскресения (потому-то главный православный праздник – Пасха), в то время как в католицизме крест выступает более как символ мученической смерти Христа (отсюда натуралистическое изображение страданий Спасителя в католических храмах и явление стигматизации у некоторых глубоко верующих католиков). Итак, “случайно” обнаружив крестик, подаренный его бывшей возлюбленной – итальянской девушкой Джеммой, — Санин духовно и нравственно оживает: в нём пробуждается жажда деятельности и стремление найти Джемму, чтобы снять со своей души тяжкий грех предательства. Крестик воскресил его. Высшие трансцендентные силы вмешались в его унылое и апатичное существование, посчитав, видимо, что чаша вины и страдания испита им сполна. Если же историю с крестиком рассматривать с позиции Джеммы, то здесь, на наш взгляд, вычитывается символика переданного страдания. Крестик Джеммы, сохранившийся у Санина, явился как бы знаком судьбинной тяжести его жизни без любви и любимой.
На видимом плане повести явственно просматривается противопоставление итальянского семейства всем русским персонажам. Джемма, её мать и брат, верный слуга Панталеоне и даже пудель Тарталья изображены писателем с необыкновенной симпатией, хотя и не очень глубоко, и, напротив, на Санине, чете Полозовых лежит печать потаённой внутренней порчи. Для описания неземной красоты Джеммы, доброты фрау Леоноре, благородства Панталеоне и пылкой преданности Эмилио И.С. Тугенев не жалеет самых ярких красок. Санина же он сравнивает с молодым жеребцом. Полозова характеризует как идола и чурбана, а в Марье Николаевне неоднократно подчёркивает змеиные качества. Однако, если вдуматься в общий итог истории любви русского и итальянки, то окажется, что Джемма несмотря на то, что “она точно после его (Санина – В.С., О.С.) бегства пережила тяжёлые мгновенья”, именно благодаря ему приобрела столь желанное для всех счастье жизни. Встреча и предполагаемый брак с Саниным избавил её от замужества за нелюбимым ею коммерсантом Клюбером. Таким образом, Санин выступает по отношению к Джемме и её судьбе, скорее спасителем, нежели погубителем. Это обстоятельство в корне изменяет акценты в осмыслении значения всей русской партии в истории этой несчастной любви. Зло и страдания, которые он (Санин) причинил итальянскому семейству, в конечном счёте, оборачиваются благом для Джеммы. Не служит ли это свидетельством того, что в душе Тургенева звучит некий слабый отголосок русского мессианизма, что его художественное мышление подчиняется установкам глубоко упрятанного в его психике архетипа, специфичного для многих русских писателей и мыслителей.
Приведенные рассуждения можно свести к одному выводу: Тургенев-художник открыт в своём творчестве для постановки и решения метафизических проблем, которые, собственно, и составляют основу философии и духовности.
Продолжение следует.