Везде порядок, чистота; опять собрались все в садике, лежа на траве слушали шум города, тишину сада и природы: блаженствуя. Сходил за Леной, посадил на одеяло рядом с сестрой; и все молча, с любовью глядели на двух малюток, которые тоже, лежа на животе на одеяле смотрели на своих взрослых родителей.
И все мы забыли что дочери нельзя долго быть на солнце, которое припекало все сильней и сильней. Лена села на одеяле, её пошатнуло, и она начала падать на бок. В то время, когда она села и посмотрела на меня отсутствующим взглядом, меня подняла с земли неведомая сила и когда она начала заваливаться в бок, подхватил на руки этот маленький сгусток страданий и отбежав с ней в тень дома стал на руках качать туда--сюда, чтобы её обдувало немного ветерком. Глазки закатились, головка безжизненно повисла. Когда я с дочерью отбегал к дому, Тася с Любой бежали к телефону--автомату, до которого было метров триста, Валя с "помертвевшим" лицом сидела, смотря на меня. Чувствуя, что мои физические действия не помогают крохе, прижав крепко к себе, поднял голову к небу и мысленно, хотя, как мне кажется, ни разу не молился, воззвал к Богу: "Господи по-мо-ги-и!" --из самых глубоких глубин своего сердца, со всей верой, с той жалостью и состраданием к дочери, на которую только был способен. И прошел, это мне не кажется, я, моя душа, в неведомую, недосягаемую небесную даль, мгновенно прошел, как по дороге из радуги, и вернулся назад. Какое-то время я не чувствовал тела, кроху, прижатую к груди, и не чувствовал и не видел ни земли ни ничего; когда я почувствовал себя, то почувствовал как Лена на руках у меня дышит в рубаху, согревая мне грудь; а на лице у меня "глупая", блаженная улыбка.
Чуть--чуть приопустив Лену, она вздохнула глубоко и открыла проясневшие глазки. Опустил глаза, они "уперлись" в возмущенное, гневное лицо Валентины, она не смотрела на мои руки, она смотрела мне в лицо гневно и яростно, с губ готовы были сорваться самые беспощадные, всесокрушающие слова, деревенская глупая брань. Также улыбаясь быстро передал дочь Вали, она машинально подхватила на колени и только после этого перевела взгляд на кроху; и покатились слезы облегчения. Лена встала и схватила тетку за волосы; обняла Валя свою племянницу и спрятала плачущее лицо на груди крохи, пока та, стоя на коленях тетки и держась за ее волосы, вертела головкой, с интересом осматривая все вокруг.
Не прошло и десяти минут, как выбежали Тася с Любой, по улице завыла сирена, машина обогнала сестер и резко встала у калитки. Открылись разом все дверцы, все без халатов, некогда было и натянуть, двое с носилками, третий, высокий статный мужчина со штуковиной, которой прослушивают сердце, еще в калитке крикнув: "Где?", бегут, позади них идет шофер скорой. Подхватив дочь, поднял высоко над головой, и так же улыбаясь счастливо кричу: "Вот моя дочь, жива она!". Встали удивленно, оторопело глядя на малютку в моих руках. В калитке показалась испуганная Тася, тащащая рыдающую Любу. "Да жива она, жива, Люба. Посмотри, Николай её над головой держит". Люба умолкла и встали удивленные у калитки. Полюбовавшись произведенным эффектом, "стер" с лица улыбку и поставил перепуганную дочь у ног, которая тут же "обняла" мою ногу.
--Старая моя знакомая --улыбнулся человек со стетоскопом, так по моему эта штука называется --но прослушать то её все равно надо? --вопросительно посмотрел на меня --а то по телефону девчата говорили, что чуть не умерла. Жива, слава Богу --с облегчением. --Раз чувствует себя не плохо, то и укол ставить незачем, и так уж эту кроху всю исколол, деться некуда, не видел других способов --оправдывался врач, --Пусть она будет в твоих руках, отец, я только послушаю.
Я встал на колени перед испуганной крохой, которая тут же прильнула ко мне, дрожащая, с умоляющими и плачущими глазами, --узнала дядьку, хоть и без халата:
-- Доченька, хорошая моя, я здесь, с тобой, никто не посмеет тебя обидеть, никто и никогда; это хорошие люди, они всегда спасают тебе жизнь, они очень хорошие люди, они не сделают тебе больно, они только тебя послушают. Послушай меня, хорошая моя, пока я с тобой, с тобой ничего плохого не будет, не произойдет. Я твоя защита, успокойся моя милая, успокойся моя хорошая, успокойся, дорогая ты моя.
Чем дольше я говорил тем дочь становилась спокойней и спокойней; перестала бить дрожь, высохли глазки, пропал в глазах испуг, в глазках появилась даже любопытство и решимость. Понимала она мою речь, или нет; я и сейчас, много лет спустя смею утверждать, что понимала. Обернулась к ним решительно --вот я, смотрите. Но тем не менее схватила большой палец левой руки моей; схватила и не выпускала все время, пока удивленный врач её прослушивал. Прослушал спереди, прослушал со спины, заставил снять платьице и еще раз прослушал. И смотрел внимательно, молчком на кроху, пока я одевал платьице. Когда одел платьице дочка потянулась ручками, просясь на руки. Взял и прижал к груди, прильнула головкой к груди, без страха глядя на дядек. Все это время, пока врач осматривал дочь, на всех, кроме меня и врача, напало вроде столбняка, все не шевелились и через раз дышали, что санитары и шофер, что сестры. Разрядил обстановку врач:
-- Это удивительно, но шумов в сердце нит никаких. Я не нахожу этому объяснения, но твоя дочь абсолютно здорова, только ослабленная, --оборачиваясь к Любе, проговорил он, --Это ведь моя пациентка, иногда по два раза сюда приезжал --обернувшись ко мне объяснил, --Это удивительно, удивительно, удивительно, --и машинально пошел вместе с санитарами к калитке, --Постойте --вдруг проговорил. Все встали.
-- Ты это, отец, приучай её понемногу, но только понемногу, к воздуху, к солнцу, потихоньку водой закаливай, питание, само собой, разнообразное, помалу и почаще. И не переусердсвуй, как сегодня. Но сейчас, если и немного переусердствуешь, не так страшно, сердце бьется, как часы. Будь чутким и внимательным. Хорошо?
--Постараюсь.
-- С приездом тебя, кудесник --пожимая крепко руку.
-- Спасибо --сердечно получилось.
Мужики все вернулись, пожали крепко руку и сев в машину, тихонько отъехали.