Если бы меня кто-нибудь спросил, какие покаяние и прощение на вкус, то я ответил бы, что они – как горький шоколад. Кладешь на язык маленький коричневый брусочек, и рот заполняется восхитительным шоколадный вкусом. Но потом брусочек начинает таять, и по языку расползается горечь, послевкусие – горечь..
Если бы меня спросили, можно ли пить покаяние и прощение, и какой у них вкус. У напитков – покаяние и прощение , я сказал бы, что у этих напитков вкус горького кофе. Послевкусие – горечь…
Лиза сидела напротив меня, подперев щеку ладонью и смотрела на меня во все глаза. Я ловил на себе ее взгляд, жадный, ищущий, молящий о чем-то. Иногда где-то в глубине ее глаз вспыхивала боль. Я не мог пить кофе, он давно остыл и я тоже смотрел на нее. Шоколад давно растаял, оставив после себя только горечь во рту. Горечь во рту, горечь на губах, горький запах духов.
- Я хочу спеть тебе. – произнесла Лиза и направилась к эстраде. Там всегда после одиннадцати бывали концерты с живой музыкой. Лиза о чем-то договорилась, потом вернулась к столику.
-Извини, Саня, получится не тебе, но вы очень похожи. Ты очень похож на него.
Она взяла в руки микрофон, и я услышал
«Как будто не было холодных зим,
А лишь весна на годы опоздала.
Поняла, что ты еще любим,
Как будто я тебя и не теряла.
Как тесен мир, внезапна встреча,
И нас опять волнует вечер.
Ты не буди вулкан остывший,
Уже не мой, а просто – бывший,
Ты - просто бывший и нежданный,
Но все еще такой желанный.
Ты - просто бывший и нежданный,
Но все еще такой желанный.
Ты не смотри с тоской в мои глаза.
И не ищи ответ в моем молчанье.
Разлуки свет еще хранит слеза,
Но не хочу будить воспоминанья.
Я не ждала, и не искала,
Когда тебя ей отдавала.
Ты не буди вулкан остывший,
Уже не мой, а просто – бывший,
Ты - просто бывший и нежданный,
Но все еще такой желанный.
Ты - просто бывший и нежданный,
Но все еще такой желанный.»
Я почувствовал на себе взгляд. У входа стоял отец, даже не набросивший куртки, и смотрел на меня. Лиза не видела его. Она стояла спиной ко входу.
Если бы меня кто-нибудь спросил, какой запах у расставания и прощания, я ответил бы, что они имеют запах духов, название которых я так и не смог запомнить. Буквы, те, которые я прекрасно знаю, складывались в слово, которое я никак не мог запомнить. У меня такое бывает. Вообще-то, у меня фотографическая память, и я одарен от природы, но есть такие слова, которые я не могу постичь. Смысл их ускользает от меня, и тогда я запоминаю запах или вкус. Так вот, это странный запах, пряный и сладкий, но, только если вдохнуть его полной грудью и задержать дыхание, то потом остается горечь, послевкусие - горечь…
Если бы меня кто-нибудь спросил, каковы расставание и прощание на вкус, то я ответил бы, что они – как горький шоколад. Кладешь на язык маленький коричневый брусочек, и рот заполняется восхитительным шоколадный вкусом. Но потом брусочек начинает таять, и по языку расползается горечь, послевкусие – горечь..
Если бы меня спросили, можно ли пить расставание и прощание, и какой у них вкус. У напитков – расставание и прощание , я сказал бы, что у этих напитков вкус горького кофе. Послевкусие – горечь…
Прошла еще пара лет. Я учусь на третьем курсе. Я больше не видел Лизу, но очень много раз за эти годы я капал духами на свитер, надевал его, не боясь показаться смешным и шел в кафе, где брал себе крепчайший кофе без сахара и плитку горького шоколада. Отец пытался бороться с этой моей привычкой, но я всегда только молчал, и он оставил меня в покое. Так я становлюсь ближе к женщине, любившей моего отца, к женщине, которую любил я. Женщине, которая ушла из нашей жизни, потому, что в ней появилась моя мать, бросившая и предавшая когда-то и меня и отца. Она бросила его и во второй раз, походя разлучив с Лизой.
Ярцев и женщина, любившая моего отца, сидели с нами и в зале на одном ряду. Я смотрел на ее профиль. Видел, как Ярцев по-хозяйски обнимает ее. Я видел, какими глазами он смотрит на нее. Так она смотрела на моего отца, когда думала, что ее никто не видит.
Когда мы вышли из кинотеатра, Лиза подошла ко мне. Она молчала, и только смотрела на меня также, как тогда, в кафе. Я наклонился и поцеловал ее в губы. Вполне дружески. Я не мог иначе. Она меня не спросила об отце, и я не мог ничего ей сказать. Он был один. И я не мог ей сказать этого, чтобы ей опять не было больно, чтобы опять боль не выжгла краски на ее лице. Она слегка сжала мою руку, улыбнулась и пошла к машине Ярцева, который уже махал ей рукой
Если бы меня кто-нибудь спросил, какой запах у сострадания, я ответил бы, что оно имеет запах духов, название которых я так и не смог запомнить. Буквы, те, которые я прекрасно знаю, складывались в слово, которое я никак не мог запомнить. У меня такое бывает. Вообще-то, у меня фотографическая память, и я одарен от природы, но есть такие слова, которые я не могу постичь. Смысл их ускользает от меня, и тогда я запоминаю запах или вкус. Так вот, это странный запах, пряный и сладкий, но, только если вдохнуть его полной грудью и задержать дыхание, то потом остается горечь, послевкусие - горечь…
Если бы меня кто-нибудь спросил, каково сострадание на вкус, то я ответил бы, что они – как горький шоколад. Кладешь на язык маленький коричневый брусочек, и рот заполняется восхитительным шоколадный вкусом. Но потом брусочек начинает таять, и по языку расползается горечь, послевкусие – горечь..
Если бы меня спросили, можно ли пить сострадание, и какой у него вкус. У напитка – сострадание , я сказал бы, что у этого напитка вкус горького кофе. Послевкусие – горечь…
«Если бы меня кто-нибудь спросил, какой запах у безысходности, я ответила бы, что они имеют запах духов, название которых я так и не смогла запомнить. Я всегда покупала их по виду коробочки. Так вот, это странный запах, пряный и сладкий, но, только если вдохнуть его полной грудью и задержать дыхание, то потом остается горечь, послевкусие - горечь…
Если бы меня кто-нибудь спросил, какой вкус у безысходности , то я ответила бы, что она – как горький шоколад. Кладешь на язык маленький коричневый брусочек, и рот заполняется восхитительным шоколадный вкусом. Но потом брусочек начинает таять, и по языку расползается горечь, послевкусие – горечь..
Если бы меня спросили, можно ли пить безысходность, и какой у нее вкус. У напитка – безысходности , я сказал бы, что у этого напитка вкус горького кофе. Послевкусие – горечь…
Если бы меня кто-нибудь спросил, как выглядит безысходность, то я ответила бы, что у безысходности есть сын, похожий на своего отца, черноволосый и светлоглазый, и, в отличие от своего отца, любивший меня, женщину, все еще любящую его отца»
В рассказе использовались тексты романса "Печали свет" (слова Ларисы Рубальской, музыка Александра Малинина) и песни "Бывший" (слова Ларисы Архипенко, музыка Виталия Волкомора)
Начало тут
Вторая часть тут
Третья часть тут
Четвертая часть тут
Пятая часть тут
Шестая часть тут
Седьмая тут