Когда Нину Яковлевну Калашникову спрашивают о возрасте, она только плечами пожимает, ведь ни даты, ни месяца, ни года рождения своего не знает. Как потом, после войны, в детдоме записали, так и осталось и в свидетельстве о рождении, и в паспорте.
Сестра рассказывала, что когда в 1943 году в деревню пришли немцы и начали всех выгонять на улицу, маленькой Нине было всего четыре года. Отец воевал на фронте, как и старшая сестра, а мама одна растила остальных шестерых детей.
Тогда всех жителей их деревушки выстроили на дороге и куда-то погнали, а дома напоследок заминировали. Старший брат Васька был шустрым мальчишкой, уж как он вывернулся — никто не понял, но сбежал-таки от фашистов и пробрался к родственникам в соседнюю деревню. Те после войны рассказывали, что мальчишка переждал где-то с неделю и решил сходить на разведку, посмотреть, что произошло с его родной деревней. Никто тогда не знал о минах. Родственники только слышали далекий взрыв, а Вася так больше и не объявился.
Жителей деревни погнали на запад. Как все происходило, Нина Яковлевна не запомнила, в памяти лишь осталась остановка в Тульской области, то ли в деревне, то ли в городе Щекино. Там вся семья заболела тифом. Дети выкарабкались, а вот мама умерла. Так что за старшую осталась сестра Татьяна, которой едва исполнилось 17 лет.
Запомнилась маленькой Нине и ночь, когда привезли их к лагерю военнопленных, выгрузили, загнали за колючую проволоку и оставили сидеть на земле до утра. Только потом вновь прибывших распределили по баракам. Сначала всех вместе поселили, но затем детей отняли у родителей и заперли отдельно. Со взрослыми осталась и сестра Татьяна. Они должны были ежедневно ходить на работу. А младшие Надя, Алеша, Миша и Нина стали выживать самостоятельно.
Бараки были дощатыми, продуваемыми всеми ветрами. Спали на двухэтажных нарах, застеленных только соломой. Зимой было невыносимо холодно, ведь бараки не отапливались, дети зарывались в солому, прижимались друг к другу и так и спали.
У многих, кто слышал подобные истории, всегда возникал вопрос: понятно — взрослых угоняли, чтобы они работали, а зачем нужны были дети? Нина Яковлевна вспоминает: «Нам давали таблетки, а потом приходили проверяли состояние и брали нашу кровушку»… Вот так бесхитростно человек рассказывает об ужасающих экспериментах, которые проводились над детьми.
Когда старшему из братьев — Алеше — исполнилось 9 лет его тоже направили на работу — на завод, где лили свинцовые пули. Понятно, что никаких мер безопасности там не соблюдалось. Очень быстро мальчик парами свинца сжег себе легкие. Однажды он закашлялся да и захлебнулся собственной кровью. Остались Нина с Мишей и Надей втроем.
Сейчас даже сложно представить, как можно прожить в таких условиях: на завтрак кусочек хлеба на двоих, на обед брюква или свекла прямо в кожуре и с ботвой, а ужина вообще не было. Самым младшим Нине с Мишей разрешали попрошайничать. Они выходили за колючую проволоку и просили милостыню. По-разному выходило: кто-то давал еды, а кто-то спускал собак. До сих пор у Нины Яковлевны шрамы от их укусов.
Но были и добрые сердечные люди, они кормили детей и давали продуктов с собой, тогда дети угощали сестру Надю. А одна женщина увидев их: грязных, оборванных в рваной одежонке с ромбом на спине и надписью OST, рыдала так, что, как вспоминает Нина Яковлевна, умыла нас слезами. Она повела детей в дом, накормила и впервые за много месяцев вымыла. Это был единственный раз, когда удалось помыться за долгих два года плена в немецком лагере.
Потом женщина переодела детей и подобрала им новую обувь. «У меня до этого были сапожки без подошвы, я приматывала ее проволокой, чтобы хоть как-то ходить. Женщина дала мне ботиночки, я померила и заплакала. Старую обувь она просила, чтобы сжечь в печке, а я вцепилась в рваные сапоги и не отдаю. Уже и Миша начал меня уговаривать — а я ни в какую. Так и ушла, крепко прижимая сапожки к себе».
Однажды Нина совсем слегла — у нее случился сердечный приступ. Сейчас только можно гадать от лишений ли, от горя, или от лекарств, которые испытывали на детях. Помог какой-то немец, принес что-то и напоил девочку. После этого стало легче.
А потом пришли американцы — лагерь оказался в западной части Германии. Они освободили всех, вывели из бараков и расселили по домам, где раньше жили немцы. Тогда-то, наконец, появилась возможность помыться и наесться, поменять одежду. Освобожденные долго жили одной коммуной, а продукты брали в магазине бесплатно, пока в американскую зону не пришли два русских офицера. Они узнали, что освобожденные — русские и начали всех переписывать. Потом по этим спискам вывозили на родину.
Ехали в вагонах-теплушках. На границе с Польшей в их поезд врезался лоб в лоб другой товарняк — что-то напутали с переводом стрелок. В результате первые несколько вагонов превратились в сплошное месиво. Нина с братом и сестрами ехала в предпоследнем вагоне. Они сидели на полу, перекувырнулись, конечно, пару раз, но остались живы.
Задержка вышла на пару недель. Приходили местные жители, сочувствовали, помогали. Одна из женщин как-то по-особенному отнеслась к Нине. Она попросила старшую сестру Татьяну отдать ей девочку. Та вроде бы и согласилась, но расставаться было просто невыносимо, вот она и просила: пусть останется с нами еще на день-два. Женщина соглашалась, приходила снова, приносила поесть. И вот однажды она сказала, что все, завтра она Нину заберет.
Сестры вечером плакали, прощались, а тут поезд вдруг тронулся и поехал...
Прибыли дети в родную Смоленскую область. Старшую Татьяну вызывали в НКВД. Расспрашивали: кто, откуда, кто родители. Она все рассказала. После этого направили в детский дом в соседнем районе.
По дороге на них напал какой-то мужик, отобрал все, что было с собой6 и вещи, и еду. Этого никто не ожидал на родной-то земле.
В детском доме тоже пришлось несладко. Голод стоял, за кусочек хлеба старшие избивали младших. Здесь в детдоме, Нине Яковлевне и сделали свидетельство о рождении со слов старшей сестры.
Через год Нина пошла в первый класс при детском доме, а еще через два оказалось, что отец и самая старшая сестра, которые воевали на фронтах Великой Отечественной, живы. Отец был контужен, после госпиталя он уехал в Ордынский район Новосибирской области к своему брату и женился там. Начали дети с ним переписываться, в руководстве детдома узнали об этом и заставили отца детей забрать. Но второй жене они оказались не нужны, так что поселились со старшими сестрами в землянке здесь же, в деревне Устюжанино.
Потом была учеба в школе, непростая учеба, ведь за нее нужно было платить, а для этого — все лето работать. После школы Нина уехала в Новосибирск поступать в техникум, но не прошла по конкурсу, пыталась устроиться на завод, но в результате вернулась домой. А тут как раз колхозу нужно было направить кого-нибудь на учебу счетоводом. Выбор пал на Нину Яковлевну.
После учебы она вернулась и начала по работать профессии. А тут в местную МТС прислали нового механика — Петра Андреевича Калашникова. Молодые люди встретились и полюбили друг друга, создали семью. Когда Нина уже была беременной первенцем, Петра призвали в армию. Тогда служили целых три года, так что все заботы по уходу за ребенком легли на плечи самой молодой супруги и родителей Петра Андреевича.
Тяжко приходилось, так что после двух лет службы супруга Нина Яковлевна написала письмо начальнику части и рассказала о своей судьбе. В конце просто по-человечески попросила: отпустите мужа домой, сколько же я могу страдать-то… После такого письма Петра демобилизовали.
Позже молодого парня позвали в милицию в Искитим, он и переехал вместе с супругой и старшим сынов Валерием. Здесь уже родилась дочь Елена. Нина Яковлевна работала бухгалтером сначала на автобазе, а затем на НЗИВе. Она всегда пользовалась большим авторитетом в коллективе, к ее мнению прислушивались и коллеги, и начальство.
Нина Яковлевна воспитала сына и дочь, стала любимой бабушкой трех внуков и уже прабабушкой. И всем детям она искренне желает не знать тех горестей и бед, которые пришлось испытать ей самой.
Наталья Кривякина