Главным успехом медицины XIX века была инфекционистика, сумевшая найти средства для контроля эпидемий и сосуществования с вирусами (благодаря вакцинации). Однако психиатрия, бравшая с нее пример, так и не смогла объяснить почему происходит психологическое заражение состояниями – и рост истерии стал решающим. Олег Аронсон как-то отметил, что психоанализ близок по логике вакцинации: ведь Фрейд пришел к мысли, что нужно не уничтожить невротический симптом, а усовершенствовать его в анализе до состояния, когда субъект сможет его выносить. В этом есть доля истины, но есть и другая сторона: Фрейд был тем, кто настаивал на кризисе психиатрии, что и позволило многим вслед за ним обратиться не только к науке, но и к философии, искусству и даже эзотерике.
Если коротко, то Фрейд искал альтернативу органицистской модели описания психологических заболеваний. Наиболее ярким примером таковой можно считать биомедицинскую модель Эмиля Крепелина (она появится позже, но по сути развивает все те принципы, которые изучал Фрейд, как и все врачи того времени). Этот безусловно талантливый врач написал свои главные работы в начале ХХ века, но методологически он так и остался в XIX. В основе его подхода жесткие причинно-следственные связи, опора на индуктивное обобщение эмпирического материала, проверяемость и повторяемость симптомов, строгое соотнесение психической дисфункции с поражением носителя (мозга). Таким образом любая несоматическая этиология попросту отвергалась, что имело два прискорбных последствия.
Первое: психиатрический пессимизм, при котором возможности лечения оказывались весьма ограниченными. По сути если психическая болезнь связана с повреждением мозга, то это либо навсегда, либо как-то само восстановится. На том уровне развития нейрохирургии психиатру отводится роль регистратора (определить тип повреждения) и надсмотрщика (купирующего некоторые симптомы, вроде агрессии при психозах).
И второе: отрицание какой-либо самопричинности у психики. Здесь даже нет нужды вспоминать психосоматику и конверсионные симптомы, подобное положение противоречит даже здравому смыслу (все мы знаем, что слова способны причинять боль). За сотни, а то и тысячи лет до Фрейда люди лечащих профессий прекрасно знали, что слово и манера общения могут лечить – вся проблема лишь в том, что в этом банальном наблюдении никто так и не смог увидеть системы.
Тонко понимая эти методологические противоречия, Фрейд постепенно шел к созданию другой модели, наброски которой мы можем видеть в его проекте метапсихологии. По его мысли чтобы ответить на вопросы о том, чем мотивированы люди в своих странностях и симптомах, а также понять почему сознание так мало способно повлиять на психику – нам придется отказаться от моделей, крепко держащихся органических реалий и перейти в пространство, где есть лишь приблизительные карты устройства психики, но нет прямого доступа к самой территории.
В сущности, последнее и есть проект метапсихологии. В отличие от психологии, претендующей на описание «как есть», метапсихологический подход – это конструкция представлений о психике в терминах умозрительного психического аппарата. Или проще: психоаналитик отдает себе отчет в том, что психическая реальность устроена иначе, чем те аналитические конструкты, которыми он пользуется. В психике нет уровней, полочек и стенок, есть лишь некие торные, непривычные и невозможные пути. Термины психоанализа — искусственное приспособление, имеющее смысл только если помогает аналитику в работе. Индивидуальные карты могут быть устроены очень по-разному, поэтому ни на какую повторяемость и экспериментальную проверку надеяться не приходится. И Фрейд попросту предлагает совместить сразу несколько трактовок психики: топографическую (уровни и структуры психики), экономическую (количество и типы психической энергии) и динамическую (взаимодействие и работа психических сил).
Однако в таком разрыве с привычными научными моделями было два момента, которые до сих пор вызывают дискуссии и споры. Первый – это то, что существенной частью такой картины стали допущения особого свойства, а именно мифология влечений. Фрейд сам в конце творческого пути признавал, что влечения так и остаются в психоанализе своеобразным убеждением (то ли аксиомой, то ли просто неким арго для того, что очень трудно ухватить рациональными схемами), без которого просто не получится иной взгляд на психику. Второй же момент – это опора не на знание, а на этику. И об этом более подробно в следующий раз.