(продолжение)
Весна. Воскресенье. Шашлыки. Двор в окрашен первой, робкой зеленью. Вкусный дымок над мангалом. Стол. Семья. Друзья. Почти идиллическая картина. Почти, потому, что сейчас каждый день выходной. Дни без работы выстроились в бесконечную череду оторванных календарных листов. Пандемия. Март, апрель, май – самоизоляция, самоарест, самоубийство. Всем стало понятно, что без работы весело неделю. Хорошо десять дней. А потом доходит, и с каждой секундой всё острее, что мир в четыре стены узок человеку.
- Последние сводки с фронтов: заболело ещё полторы тысячи, умерло в мире за сутки восемьсот тринадцать четыре человека. – Серёга хороший мужик, но слишком любит цифры. И врачей. Он профессионально лечится от всего. И занят этим последние лет сорок. Впрочем, это его единственный недостаток. А главное достоинство - он настоящий друг. Друг, даже в ущерб своему здоровью. Вот и сегодня, он сорвался и через весь город привёз мне мероприятие, настроение и семейную дискуссию на тему: «Самоизоляция. Вирус убивает. Экономику». Шашлыки – это его идея. От мяса до маринада, от угля до сервировки.
- Слушай, хватит! – Лена – его жена. У неё маленький бизнес. Пара торговых точек. Бижутерия, товары для домашнего творчества. Для неё тема эпидемии – боль. Потому, что дело, которое её поднимало в пять часов утра и отпускало в одиннадцать вечера, попало под арест. И она под арестом. И продавцы. Остатки товара под замком. Остатки денег – в платежи по кредиту. Всё. Бизнес убит вирусом.
- Я не понимаю, в чём разница? Мы бы все болели, умирали и остановились бы предприятия. Ладно. Но мы все здоровы, прячемся друг от друга по квартирам, а предприятия стоят. С точки зрения экономики мы все умерли. – Лена непоследовательная, как и положено женщине. Она не хотела говорить о вирусе. Она не может о нём не говорить.
- Тётя Лена, Вам красное или белое? – Сашке проще. Он на дистанционном обучении. Вроде, как бы учится. Да и его поколение не теряет оптимизм, пока есть доступ в сеть. Они общались через гаджеты до эпидемии. Они зависают в соцсетях в разгар пандемии. Вирус по Internet’у не передаётся.
- Давай, Саша, красное.
- И мне,- Маша выходит из дома с тарелкой салата. Покупные помидоры, покупные огурцы, лучок с собственного огорода. Ради его премьеры салат и затевался.
- Вчера поехал к проктологу. Тормозят менты: «Куда направился? Почему нарушаешь?». – Серёга переворачивает на мангале шашлыки. - Отвечаю, мол, на кладбище. А то, что нарушаю, живым еду, так мёртвым я себе место под могилку выбрать не смогу. Ржут сволочи. Говорят : «Сиди дома. Могилка сама тебя найдёт!»
- А у меня одногруппник купил с рук форму «Яндекс.еды». Всего за штуку. Ворованная, наверное. И раскатывает на велосипеде по городу в своё удовольствие. – Сашка лезет в телефон, показать фото приятеля.
- Какое там удовольствие? – Маша любое нарушение карантина считает преступлением перед обществом. Даже на Серёгу с Леной успела поворчать. – Пустой город. Пустые улицы. Лучше бы дома сидел.
- Поверь, ма, он удовольствие находит, – ухмыляется сын.
Прозевал я момент, когда он успел вырасти. Впрочем, большинство отцов взросление детей замечает тогда, когда процесс уже завершён.
В калитку кто-то робко постучал.
- Ты ещё кого-то позвал? – Маша смотрит на меня сердито и с подозрением.
- Нет. - Я не чувствую за собой вины, но понимаю, что уже оправдываюсь. - Может соседи шашлык почуяли?
- Открой, посмотри. – Маша подталкивает Сашку к калитке. Я тоже, на всякий случай, встаю.
- Батя, тебя спрашивают. – Сын приоткрывает калитку. В рамке из ещё не окрашенного металла появляется лицо. Карие, чуть с желта глаза быстро оценивают сквозь узкие щёлки близко посаженных глаз меня, дом двор, компанию. Чёрная кудрявая бородка, не стриженная за жизнь ни разу, в кивке опускается вниз. Непонятно: толи человек поздоровался со мной, толи оценил увиденное о остался удовлетворён.
- Хозяин, работа есть? – гость мягко втекает в калитку. Чистая спецовка, обветренная и обожжённая солнцем кожа. Здесь и документы смотреть не надо. Шабашник из Средней Азии.
- Какая работа? – Мой вопрос не требует ответа. Он не просто риторический. Он сам ответ: работы нет. Вообще нет. Её запретили.
- Любая. Строим, красим. Мусор убрать, землю вскопать. – Хитрые и умные глаза говорят: «Хозяин, я тебя понял. Но и ты пойми меня. Вы шашлыки жрёте, а мне семью кормить нечем».
- Извини, дорогой. Всё, что по дому нужно, сами сделали. - Я снова чувствую, что оправдываюсь. И теперь, перед совершенно посторонним человеком, которому в принципе ничего недолжен. - Два месяца карантина – любая работа за счастье…
- Правда твоя, хозяин. Любая работа за счастье.
Я считаю, что разговор окончен, но гость думает иначе. Он не торопится выходить и мешает сыну закрыть калитку. Выгонять его - неприлично. Оставлять – бессмысленно. Сын смотрит на меня, как бы спрашивая: и что дальше?
Я заглядываю в узкую щёлку глаз гостя, переадресовывая вопрос ему.
- Понимаешь, брат, у меня бригада. – Он говорит неторопливо, рассудительно, словно рассказывает на ночь сказку. Но мне, почему-то, слышатся в его словах нотки угрозы. – Пять человек. Без денег, без еды уже шесть недель. Строили недалеко коттедж. Нас выгнали, денег не заплатили. Плохой человек был. Аллах видел. Наказал. Дом сгорел, гараж сгорел, человек тоже сгорел.
- Это угроза? - Я делаю шаг к шабашнику. Отец учил: «Опасности спину не подставляй. Догонит и раздавит».
- Работы у нас нет. А еда есть. Давайте к столу! - Машка у меня умница. Она услышала всё, что услышал я, и поняла то, что я готов перейти черту мирных переговоров. Конфликт в посёлке, где на прошлой неделе уже сгорел дом, ей не нравится. И мне, если честно, тоже. Только у меня больше амбиций, а у неё больше здравого смысла.
- Присаживайтесь, - Маша указывает незваному гостю на скамейку у стола и протягивает руку, - Мария.
- Акрам.
Мы по очереди представляемся Акраму. Он вежливо подёргивает кудлатой бородкой.
- Вот, незадача: шашлык из свинины. Знал бы, баранину купил. – Извиняется Серёга. Это в его духе: делать хорошо всем, кто рядом. А если не получилось – ощущать это как свой личный прокрол.
- Ничего. – В глазах Аркама появляется ирония. – Аллах не простит, если я умру, жена умрёт, дети умрут. А еду простит.
- Вам виднее.
- Вы же теперь все и домой, наверное, попасть не можете? – Лена переводит разговор на близкую ей тему.
- Кто-то может, кто-то нет. – Пожимает плечам Акрам.
- Вот у меня поставщики в Киргизии. Какие-то транспортные компании работают, какие-то – нет. Где-то кордоны и границы грузовиками перегорожены. Где-то ещё товар везут. Как всё это после пандемии восстановить? Это всё равно, что взять моток ниток и разрезать его бритвой. А потом пытаться связать узелками в одну нить. Тут пока распутаешь - с ума сойдёшь…
- Успокойся, придёт время и со всем разберёмся. Главное, чтобы карантин сняли. - Серёга слышит эту песню уже в тысячный раз и в запасе имеет аргумент убойный, как лом. – Чего мы только за это время ни пережили? И разруху, и развал, и бандитов и чиновников. А кризисов – так пальцев на руках не хватит. Живы?
- Пока, да, - в ответе Лене больше скепсиса, чем веры в благополучный исход.
- Говорят, в начале 90-х было хуже, - Сашка родился в двухтысячном. Для него 90-е – что-то из разряда американских мифов времён Великого кризиса и разгула бутлегеров. Романтика в чистом виде.
- По-разному было. – Задумалась Лена. Она начинала свой бизнес в 90-е и тогда была вполне успешным коммерсантом. Сама заработала на квартиру, сама накопила на машину. В 98-ом бывший муж украл весь товар и сбежал. Снова поднялась с нуля. Теперь, похоже, не поднимется: и энергия уже не та и государство всех посчитало: спрячешь выручку - сядешь. Не спрячешь – по миру пойдёшь.
- По-разному, - соглашается Акрам, - у нас тогда дунган резали, узбеков. Русских, тоже немного резали.
- И вы? - Напряглась Лена.
- Я – нет. Я маленький был. Семья хорошая. Папа – доцент, мама – доцент. Дедушка – профессор. Я тоже профессором хотел.
- И что? – Машу, кажется, история Акрама задела за живое.
- Что? Бригадир, почти профессор…
Серёга перехватывает взгляд гостя на запотевшую бутылку водки.
- Налить?
- Если не жаль.
- Про Аллаха не спрашиваю. – Серёга наполнил рюмку и подвинул гостю.
- Правильно. Зачем про него спрашивать. В Аллаха верить надо.
Все чокнулись, и молча, без тоста выпили. Какой тост в голову придёт после разговора об Аллахе и резьбе по человеческим телам.
Я замечаю интерес в глазах сына. Перед ним разворачивается история в чистом виде. Не сухие строчки из учебника, а живая, с личными драмами и трагедиями.
- А что ваши родители преподавали?
- Русскую и советскую литературу.
- Та вот откуда такой чистый русский язык? – Сашка, видимо, мучил ответ на этот вопрос, но воспитание да позволяло задать его в лоб.
- Нет, русский – это позже. Тогда я искал корни.
Мне бы в тот момент задуматься: какие корни гость искал и что нашёл? Но солнце припекало, шашлыки удались, и водочка вошла в тело, как родная.
- А это страшно, когда людей режут? – Сын заметно напрягается. Он, кажется, своим телом пытается почувствовать как холодный металл входит в плоть.
- Не думал. – Акрам смотри на Сашку. – Те, кого режут, испугаться не успевают. А те, кто режет, редко боится чужой смерти. Да и убивали толпой. Каждый отнимал кусочек жизни. Кто отнял последний – не найти.
- Всё, давайте без чернухи, - не выдерживает Маша, - её и так хватает.
- Ну, мам, - Сашка пытается сохранить тему, - это не чернуха. Это история бывшей нашей страны. И потом, вы сейчас снова начнёте о вирусе, карантине и деньгах. Это этой жвачки уже челюсти сводит.
- Знаешь, пусть уж лучше челюсть от жвачки сводит, чем это… - вступается за подругу Лена.
- Ладно вам! Хорошо сидим, хороший стол, хорошие люди. – Серёга не любит ссоры. Он любит шашлыки.
- Хозяин, - Акрам наклоняется ко мне, - разреши в туалет?
- Пойдёмте.- Мы встаём и заходим в дом.
- Красиво построил. – Гость профессиональным взглядом оценивает интерьер гостиной, качество отделки.
- Старались. – Показываю Акраму дверь в туалет. Он смотрит на меня иронично, - Не бойся: бумагу не стащу. Мыло тоже.
- Бери, не жалко, - меня злит ход его мыслей. Думает, что в каждом мигранте вижу вора. Хотя, возможно, в жизни он с таким сталкивался не раз. «Да и чёрт с ним! Пусть думает, что хочет. Он сейчас уйдёт и мы, скорее всего, больше никогда не увидимся».
Но, как бы назло ему выхожу из гостиной во двор. Хочет доверия? Пусть гребёт его лопатой. В доме все равно нет ничего, что можно было бы взять и вынести. Ни денег, ни золота, ни акций. Единственная ценность – это сам дом. Да и то, потому, что я в него вложил время, силы и мозги.
- Чего ему нужно? – Наташе не нравится, что я оставил чужого человека в нашем доме.
- Не здесь же ему справлять нужду?
- Батя, а что: в Киргизии реально людей резали? – Сашка никак не может забыть реплику Акрама.
- Реально. И в Киргизии, и в Таджикистане и на Кавказе. Там и в советские времена с ножами ходили. Менталитет такой.
- У нас сейчас тоже с ножами ходить станут. - Лена рассматривает вино в пластиковом одноразовом стаканчике.
- Тётя Лена, почему? – Сашка заворожённо смотрит на Ленин стаканчик. Солнечные лучи прошивают мутный пластик, отчего вино становится тёмным, почти коричневым. – Как кровь в кино.
- Только это уже будет не в кино. – Зло замечает Лена.
- Брось. Тоже мне, Ванга сибирского разлива. – Серёга пытается остановить супругу.
- А куда, по-твоему, вот эти все пойдут? У них работу отобрали. Дом далеко. Жить надо. А как резать они ещё помнят.
- Ладно, Ленка. Не девяностые. Полиция есть. Быстро порядок наведут. - Маша старается успокоить подругу, но в её голосе особой уверенности нет.
- Полиция? – Серёга нащупал родную тему. – Да им только проституток крышевать да бабулек на базарчиках ощипывать. Вон, у нас под окнами шалавы дежурят. Я уж не знаю: какой у них график. Сутки через сутки. Двое через двое. Только вся страна на карантине, а экстренная сексуальная помощь ежедневно на посту. ППС подъедет, о здоровье справятся, мзду заберут и дальше пылят. Самоарестованных контролировать.
Серёга машет куда-то в сторону дома. Я рефлекторно смотрю по направлению взмаха его руки. Магия жеста: на балконе из ничего возникает мрачная фигура Акрама. Он стоит
по-хозяйски уверенно, широко расставив ноги, как капитан на мостике парусника. Синдбад-мореход. Кажется: ещё мгновенье и он уведёт парусник моего дома с попутным ветром в далёкое никуда.
- Красиво, – оценивает Аркам ни то сам балкон, ни то вид на нежную, едва проклюнувшуюся зелень листьев рощи, начинающейся прямо за моим забором. Глаза полны недоброй иронии, но голос спокойный, безмятежный. Будто я его провёл с экскурсией по дому и предложил оценить панораму с балкона. – Книги хорошие.
- Что он там делает? – Маша поднимается из-за стола, и по её взгляду я понимаю: гостя сейчас выставят. И сделают это со скандалом.
- Маша, я сам.
- Я с тобой, – поднимается Серёга.
- И я. – Сашка порывается идти с нами.
- Сиди здесь. Следи за калиткой. - Серёга привык принимать решения и отдавать команды: армия, отставка, завхоз в школе – эти качества шлифовали на каждом этапе биографии.
С «Синдбадом» встречаемся у входных дверей.
- Ну, я пошёл. - Акрам просчитал наши действия. Он уходит сам. Уходит с достоинством, в сопровождении эскорта, как дорогой гость.
- Спасибо за шашлык. Будет работа – звони. Сделаем всё хорошо и быстро. - Протягивает визитку. На ней имя и телефон.
- Ладно. – Я ничего не обещаю. Провожаю гостя до калитки и с облегчением закрываю за ним замок. Он ушёл, но ощущение тревоги остаётся. Я не могу понять: откуда и когда оно появилось, но на душе не спокойно. И не только у меня.
- Знаешь что, - Серёга посмотрит на огненные всполохи заката и макушки деревьев за забором, - не нравится мне твой дом на отшибе. Мало ли кто забрести может. Давай-ка мы с Ленкой у тебя заночуем. Да и сидеть взаперти в квартире надоело. Здесь хоть воздух свежий.
- Дом, как дом, отшиб, как отшиб. И логика, как логика: не нравится, но хочу остаться. Хочешь - оставайтесь. Маша вам у меня в кабинете постелет.
(продолжение следует)
Не подписывайтесь на мой канал и не ставьте лайки. Всем удачи!