Городские леса

Они покрывают недостроенное здание, дом, которому один год и тому, которому несколько веков. Они не имеют зеленых насаждений, разве что этажи сделаны из природного материала. На них ползают люди, чаще необразованные и ведут себя неподобающе. И они стали частью архитектуры Большого театра, дома-музея Горького, купеческих домов Романова, Кноппа. Перед тем как войти в музей, тебя встречают люди в синих, оранжевых комбинезонах. И повезет, если ничего не услышишь, а то узнаешь, как говорят леса в центре Москвы

Городские леса. Леса кругом. Их намного больше, чем тебе кажется. На треть вода, остальное – суша, из них лесов меньшая часть, больше пустынь и населенных пунктов. Наши леса вырастают, как только дом могут назвать историческим памятником. Возводят одно дерево, другое и в скорейшем времени памятник, где когда-то танцевала графиня и проливала вино на свое платье и ругала поручика, из-за которого и произошел этот конфуз, покрывается ровными строениями, напоминающими карточный домик, разве что по внешнему виду, но, отнюдь, не по устойчивости конструкции.

Наша история будет так или иначе связана с ними, неспроста я говорю об этом бельме, за которым далеко ходить не надо. Практически в каждом районе есть то, о чем я говорил выше. Но для истории нужен герой и он у нас есть. Но для начала все, как полагается для правильного начала.

Жил один молодой человек. Звали его Демьян. Хороший человек. Пел в хоре при храме. Специально заканчивал христианскую академию и в детстве тоже отличался тем, что сильно интересовался церковью и песнями. Родители пошли ему навстречу. «Раз, к церкви ближе, значит, уже защищен». Так говорила мать, а ребенок, напевая что-то из «Евангелия от Луки» в то время, как все остальные читали, лучше запоминал и находил такое обучение – через музыку и песнь более эффективным нежели простое зазубривание.

У него был плотный график. Уходил рано утром, как только начинало ходить метро, и возвращался затемно. Демьян выходил из дома, садился в поезд, несколько станций и он на месте. Конечно, его все рассматривали – жидкая бородка, церковная ряса, которую он носил не только в церкви, но и на улице, считая, что должен служить господу не только в стенах храма. Но Демьян не обращал внимания ни на кого, разве что думал или повторял текст проповеди, который он, конечно же, знал назубок, но ему доставляло удовольствие читать то, что уже отложилось в подсознание и выглядело так, как будто он сам это написал.

Он пел, крестил, проводил службы, освящал, то есть все то, что должен делать церковный служащий. Ему нравилось это делать, правда, в тайне мечтал только петь. Но так как в его работу входили и другие обязанности, он их выполнял тоже очень добросовестно.

У него были друзья, в основном – те, кто работал с ним – церковные служащие, батюшка, продавщица церковной утвари Васса, охранник Гена, беспризорники и нищие, которых было так много, что он порой путал их. Но те не обижались, так как Демьян говорил с ними очень ласково, а порой и приносил им что-нибудь съедобное, последнее, конечно, они ждали с большим нетерпением.

И вот их храм обложили лесами. Это случилось как-то однажды днем, но Демьян этого не заметил – спокойно пошел домой, слишком устал, чтобы смотреть по сторонам и вверх. На следующее утро, подходя к храму, он обратил внимание, что с ним что-то не так – он был словно забинтован, его тело окружили какие-то доски, выпирающие балки – штыри, напоминающие лихого прооперированного лыжника, которому поставили спицы во все возможные места, чтобы части тела правильно срослись. Церковь со своим величавым видом сейчас выглядела очень убого и нищие, которые как обычно стояли при входе как-то смотрелись что ли на фоне того, что было.

И у Демьяна пропал голос. Прямо в точности во время пения в хоре. Он был не один, кто пел и, возможно, этот инцидент можно было оставить без внимания, если бы он сам не испугался. Он открывал рот, тянул, а голоса-то нет, одно сиплое звучание. Это же не школа, где заставляют петь и тебе неохота, поэтому просто открываешь рот, делая вид, что все это созвучие голосов сделано, в том числе, и твоим голосом. Руководитель церковного хора, батюшка Митрофан (Митя) отпустил его, успокоив его, что, наверняка, это случилось от переутомления. Парень, конечно, согласился с тем, что так оно наверное и случилось, только очень сильно сомневался так, как сомневаются все молодые люди, у которых что-то случается впервые.

Мама приготовила ему горячее молоко с медом, Демьян пораньше лег и в эту ночь очень хорошо спал. Утром он пришел в храм, невольно обратив внимание на строения и разговоры рабочих. Крестили мальчика. И в самый ответственный момент, когда он должен был запеть молитву за здоровье крещенного, только что окунувшегося младенца, не успевшего еще отойти от погружения в воду с головой, Демьян открыл рот и не смог издать и звука. Родители мальчика, молодая пара, представительная одновременно взглянули на него назидательно. Настоятель был недалеко, трое клиентов стояли у Вассы, и Демьян слышал, как Гена обедает где-то за стенкой – он чавкал и при этом громко смеялся (у Гены в подсобке стоял телевизор). Но возможность услышать Гену была самая, что ни на есть маленькая, однако Демьян слышал, как люди крестясь, проговаривают слова, которых нет в «писании». В голове пульсировало, а него смотрели столько глаз – с надеждой, негодованием, досадой, но спеть, не смотря на этот «обстрел», Демьян так и не смог.

Так он оказался дома. Без работы, без веры в себя. Последнее, что сказал батюшка, было то, что «для того, чтобы помогать людям, нужно быть здоровым на сто пятьдесят процентов. Что хорошего, если у нас больные будут нести службу, тогда мы своих прихожан запугаем». Прав, Митрофан, конечно. Зачем ему Демьян, когда каждый год выпускаются столько специалистов, что, как говорится «свято место пусто не бывает». Найдут-то, найдут другого, поющего, но что будет с нашим героем? На этом его история закончится? Не торопитесь. Наша история только набирает обороты. Все самое главное еще впереди.

Парень не мог никуда устроиться на работу. Из одного храма в другой, вплоть до того, чтобы петь в ресторанах. Он был готов пойти и на это – он уже ничем не гнушался. Его голос был готов открыться вновь, но там – в церковной обители, питейных заведениях, клубах его преследовало одно довольно немаленькое «но» – опасение, что неожиданно, в самый неподходящий момент может пропасть голос. Он не хотел, чтобы на сцене, когда сотни лиц взирают на тебя и ласкают свой слух старинной песней из репертуара Джо Дассена, возник ступор на последнем аккорде, когда поющая строка летит ввысь, на Эверест может опрокинуться вниз, не дойдя до самого верха. Он боялся, что во время проповеди, он не сможет ни слова сказать тем страждущим, которые специально пришли сюда для этого. Эти хромые, слепые и безнадежно больные. Им нужно сказать и это самое маленькое, чем он смог бы помочь. Но если он и на этом спотыкнется, тогда…

Возник комплекс неполноценности. Даже при разговоре по телефону, он старался побыстрее закончить говорить, так как опасение было и тут – сейчас, сейчас, голос сперва станет тише, он будет говорить с усилием, а потом и вовсе станет рыбьим. И когда выходил во двор, встречался неожиданно с соседями, парикмахершей Тоней и тетей Верой, работающей на Витаминном заводе, то говорил немного, думая, что голоса может не хватить на всех. Они его спрашивали, а он больше кивал головой или пожимал плечами, как делают глухонемые и те, кто немногословен. Демьян был не из таких. Ему нравилось разговаривать с соседями, тем более, что беседы составляли часть его работы. Поэтому все, кто его окружал – и киномеханик Влад, возвращающийся домой не менее поздно, чем Демьян, и сейчас разве что совсем случайно, сталкивающийся с ним в магазине, и человек-аквариум, мужчина 45 лет с очень большим животом от чрезмерного употребления пива, и девочка Даша, постоянно гуляющая во дворе, задающая много вопросов про смешной костюм, бородку и про то, что она думает о тех, кто поет в церквях, советуя им петь что-нибудь посовременнее, все они стали понимать, что Демьян сильно изменился. Если ранее, стоило его встретить на тропинке, как он обязательно заметит, что у тети Веры сумки тяжелые, и поможет их донести, а то и по дороге узнает, как дела в семье и даст совет, то сейчас он проходил мимо, робко кивая головой, а то и просто проходил, словно мысли, занимающие его, были важнее всех остальных вместе взятых.

Так бы все и продолжалось, если бы его мама все же не уговорила устроиться в воскресную школу при церкви. Конечно, Демьян очень боялся, но понимал, что нужно что-то делать. Лечиться он не хотел, так как не считал себя больным. Он думал, что это временно, правда не знал, насколько долго это может растянуться. И у него получилось. Да, все было нормально – он преподавал детям «слово божье», они его слушали, и голос его не подводил, пока не поехал в Ольховку для того, чтобы оказать влияние на детские умы с помощью своих молитв. Он должен был выступать в местном клубе. Уже по приезду, он понял, что не сможет выступать там. Эти стены, цвет поблекшей краски и полумрак мешали ему. Но он попробовал и лучше бы он этого не делал – голос его пропал уже на второй минуте. Микрофон, который был выведен под самый предел, не спасал положение. Правда дети хлопали и пытались завести его, но ничего из этого не вышло. В тот вечер ему стало плохо, его почти унесли с этой сцены. Дети не понимали, как им реагировать на это – им сказали, чтобы они сидели тихо и слушали, а тут…Довольными остались только те, кто не очень то и хотел слушать проповедь, считая ее скучной и ненужной. Демьян вернулся в город, продолжил работу в церкви, но начались существенные проблемы. Он не мог вести уроки – не только петь, но у него пропадал голос. Неожиданно, совсем. Его не хотели отпускать, хотели дать другую работу, и она была бы ничуть не хуже, но он считал, что не сможет оставаться в этом месте, которое убило в нем певца, рассказчика.

Демьян вернулся домой и, не смотря на мамины попытки успокоить его, не выходил из депрессии. Он сидел дома, рисовал, слушал арии из разных оперрет. «Мистер Икс», «Летучая мышь», «Сильва». И очень много спал. Читал он только одну книгу. «Библию», но как-то раз мама зашла в комнату, и он держал ее в руках, не желая открыть.

– Почему ты никуда не ходишь? – спросила она. Сын быстро убрал книгу, встал, открыл форточку и повернулся к ней.

– Не могу, – сказал он. – Я устаю от улиц. Устаю от вопросов, от глаз, от непонимания. Надоело говорить «не знаю» и внимать это сочувствие, надоело это видеть. Я лучше дома…

Мама не знала, что ему посоветовать. Но он стал гулять. Только ночью. Уходил почти на всю ночь. Приходил рано утром. Весь день спал, а потом повторялось. Мама не на шутку стала волноваться. Сын ее успокаивал, что знает места, где так же спокойно, как и днем.

– Но поздно ходить опасно, – говорила она сыну, как только пришла с работы, застав его в дверях.

– Что поделать, но именно ночью я могу воспринимать Москву. Днем – она уродлива.

– Да что ты такое говоришь?

– Когда ты сама была где-нибудь? – спрашивал Демьян и тысячу раз был прав. Мать нигде не была. Работала водителем троллейбуса на букашке и Садовое кольцо видела каждый день. И, наверное, уже не видела ни красивого, ни ужасного. Каждый день одно и то же.

Как-то раз мама забыла обед. И попросила принести сына. Он сперва не хотел выходить, так как перед этим ночью снова бродил по ночным улицам и немного замерз, но все равно пришел довольным домой, но так как не хотел обижать маму, да и понимал, что без обеда не так просто работать. В свое время, она заставляла всех пассажиров ждать ее, пока она не отнесет своему сыну обед в пакетике. И он пошел. Шел почти с зажмуренными глазами… конечно, он видел, город, но он был размытым, таким же как в старых советских фильмах с выцветшими красками, и так он зашел в метро, так он ехал всю дорогу, на этот раз на нем не было рясы, но ему казалось, что и сейчас его все разглядывают, но это только казалось, потому что сейчас он был такой же, как и все, только его прищур мог вызвать недоумение, но только через две станции он понял, что здесь это делать ни к чему. То, что было «уродливо», не могло находиться здесь. Он открыл глаза и большую часть пути ехал нормально, но при выходе все же сощурил, дабы не увидеть то, что вызывало сильную оторопь.

– Прокатись со мной, – предложила мама, когда он встретился с ней в троллейбусном парке. Он принес ей вареную картошку и капусту. В термосе теплился чай с лимоном, а на сладкое он взял московскую плюшку. Мама была очень довольна и не хотела просто так отпускать сына, поэтому и предложила ему проехаться. Сперва, он не хотел, но вскоре согласился, так как не хотел отказывать маме – ему казалось, что если он принес обед, то не должен ее расстраивать. А за последнее время она многое пережила – и увольнение, и его ночные похождения, и напряжение, которое царило в доме. Поэтому, почему бы и не согласиться и не проехаться по центру пусть и освещенному солнцем. И он поехал. Он встал рядом с мамой, пассажиров почти не было, разве что один старичок с палочкой присел и развернул газету. И троллейбус понесся. Демьян закрыл глаза, и стал медленно открывать их – сперва все было черным, потом, покрытое толстой пленкой, затем – тонкой и, наконец, он увидел высокие дома, площади, станции метро, людей и все было таким красивым, если бы не это – большинство зданий были покрыты зеленой сеткой, а за ней были эти противные, уродливые леса…

– Не могу, – вскрикнул Демьян, стал стучать в пластиковое окно, разделяющее водителя и пассажира. – Выпусти меня.

– Что с тобой? – забеспокоилась мама, но не остановила троллейбус, так как до остановки еще было несколько сот метров. Демьян уже подошел к двери и стал стучаться, но мама, конечно же, не открывала, так как троллейбус ехал на полной скорости, да и поток машин был ужасен. Все же Садовое кольцо.

– Да что с тобой? – спросила мама, но она не могла смотреть в его сторону, она должна была смотреть на дорогу, и вот троллейбус подъехал к остановке, в него стали входить люди – большое количество народу и он пытался протиснуться сквозь них, и у него это получилось, только это было непросто. – Ты куда? – кричала мама и хотела тоже выбежать, но народ запротестовал, и ей пришлось подчиниться, проводив глазами силуэт в джинсах и свитере. Да что она могла сделать – она понимала, что с ним происходит, и не знала, как помочь ему. Но она знала, что он сам должен разобраться. Ведь она – мать и лезть со своими советами только мешать правильно понять ситуацию. Поэтому пусть сам поймет, разве он уже не взрослый. Разве не он выбрал эту профессию? Он, конечно. С детства сам стал интересоваться музыкой и не просто музыкой, а именно той, что поют в церквях. Как часто он оставался после проповеди, повторял, и мама его уводила, а он нехотя, с криком, доходя до неистовства, не мог угомониться, пока все прихожане не смотрели на него с укором. Разве не он стал учиться и мама, будучи верующей, но не слишком знающая проповеди, так, самое основное, что позволяет выглядеть не хуже, чем все в церкви? Конечно, он все сам. Такие нужны богу – те, кто не слишком зависим, но почему же так произошло? Проверка? Наверное. Но разве проверку не должен проходить избранный сам, без помощи? Наверное, так.

Демьян тем временем спустился в метро, где точно знал, что там нет ничего опасного, разве что… когда проезжал Парк Культуры, он увидел леса, они были совсем небольшие, и совсем недолго, но…

Ночью он вышел на улицу. На этот раз он миновал Чугунный мост, прошел на Садовническую улицу, прошел несколько церквей и вероятно дома по вдоль Болотной, ну хоть один был украшен строительными лесами, но ночь их умело закрашивала. Город был красив, что говорить. Он шел по нему и радовался, что живет здесь.

– Как пройти к метро? – услышал он голос, когда он свернул на Пятницкую.

– Прямо,– сказал Демьян, повернулся, чтобы увидеть этого ночного странника. Но не успел это сделать. Его ударили в живот. Потом в лицо. Было больно. Но он терпел. Он знал, что такое могло произойти, только нельзя определить день, когда это случится. Почему сегодня?

Он вернулся домой. Мама уже спала. На столе лежала записка.

«Приходил папа. Очень волновался. Сказал, что ты очень похож на него».

Он редко видел отца. У того был глубокий шрам на щеке. Не по той ли причине, о которой несложно догадаться.

До встречи на канале!

Все самое интересное просто!