Люблю я ездить в поездах, желательно в плацкартных вагонах. Здесь есть редкая возможность искренне и неспешно пообщаться с разнообразнейшим проезжим людом. В этот раз я угодил в один плацкарт с колоритным курдом лет 45 в сопровождении жены и ещё какой-то молоденькой родственницы. Первым делом я глянул на его бычью шею и прикинул, смогу ли быстро перерезать такую, если начнётся межнациональная заваруха... И в его взгляде я прочёл примерно это же.
А потом мы познакомились. И Шабаб — так его звали — даже проявил ко мне фирменное кавказское гостеприимство и с наступлением темноты стал разливать коньячок в маленькие тиснёные латунные рюмочки. Он отлично говорил по-русски. И затеял произносить тосты за дружбу и любовь русских и кавказцев. «Брось эту ерунду, Шабаб, - попросил я его. - За то, как твой Кавказ русских любит в извращённой форме с особым цинизмом я пить не хочу... Скажи-ка вот мне лучше...» И я стал расспрашивать его про возрастающее влияние курдской общины в Азербайджане, про непростые отношения курдов-езидов с курдами-мусульманами, и узнал кое что новое и любопытное.
Во время разговора я наблюдал за его женщинами. И не мог налюбоваться. Обе были сдержанны, услужливы, предупредительны без навязчивости к нему и ко мне, вроде как гостю, немногословны, очень женственны, чуть-чуть стеснительно-застенчивы, но без капли жеманства. Он со своей стороны был с ними ласково снисходителен. И никак не подчёркивал своего спокойного и бесспорного доминирования над ними, которое и так читалось в каждом жесте у всех троих.
Поглядев на это я и задал ему, как оказалось, свой главный вопрос. Произошедший после этого разговор произвёл на меня столь сильное впечатление, что не дал мне заснуть в ту ночь, да и потом ещё долго не отпускал:
- Шабаб, слушай, какие же у вас на Кавказе бабы замечательные! Где бы такую добыть, а?! - полушутя спросил я.
- А не обидишься на правду, брат? - улыбнулся он.
- Нет-нет, не обижусь! - заверил я. - Говори правду в любых самых сильных выражениях, очень тебя прошу!
- Тогда слушай. Ты глупец. Бабы всюду одинаковые. Вы просто не умеете с ними дела иметь.
- О! Шабаб, брат, научи-ка меня ради Аллаха! - горячо попросил я его.
- Ну что ж, запоминай. После того, как ты взял себе бабу, через некоторое время наступает ключевой момент. Ей в голову дурь ударяет, она начинает забываться и терять берега. Редко-редко с кем из них такое не случается, только если совсем правильно отцом воспитана. И вот в этот момент ты должен очень правильно отреагировать...
- Как, Шабаб? - ёрзал я от нетерпения.
- Ты должен по-настоящему, но без перебора и увечий, дать ей по роже. Не менее двух раз, запомни, брат! - наставлял он меня.
- Почему же, например, не один раз, но покрепче?
- Потому что после первого раза она впадёт в истерику, начнёт бегать, кричать и возмущаться. И вот тут она должна получить ещё. И понять, что ей теперь будет так доставаться всегда, пока она не придёт в нормальное состояние, не станет человеком. Это ведь не просто, Роман, для бабы — человеком стать, когда её несёт.
- Хм... - озадачился я, - да ведь она может собрать шмотки и уйти.
- Верно, - согласился Шабаб. - Поэтому-то у неё не должно быть места, куда уйти. Наши отцы её назад не примут: вышла замуж — сиди, где положено. И ещё. Своих серьёзных денег у неё быть тоже не должно. У нас даже очень богатый отец, когда дочь замуж отдаёт, никаких денег ей не отваливает. Потому что он понимает: если у неё будут деньги и финансовая независимость, она не покорится мужу, и не будет у неё счастливого брака и нормальной семьи. Будет такую независимую мотать по жизни без руля и ветрил, настрадается. Ведь она не сама, а за мужем должна быть, в этом ей мир и гармония. Нельзя женщину саму себе предоставлять, ничего хорошего не получится. И, разумеется, мужчина должен её полностью материально обеспечивать и все её проблемы в жизни решать. А больно ты ей обязан сделать, также как врач больно укол в попу делает, чтоб от болезни спасти.
- И что, одного такого урока достаточно? - усомнился я.
- Ты знаешь, бывают такие умницы, что им хватает и одного. Но большинству приходится по молодости повторять периодически. Повторенье — мать ученья, такая на этот счёт у древних курдов пословица была.
- Ну ладно, - сказал я, ещё подумав. - Это ваши кавказские женщины, они в такой культуре воспитываются изначально, видят, как родители живут, с ними всё-таки проще... А с русскими бабами ты жил, Шабаб? С ними такое получалось?
- Да, доводилось, был опыт... Я же 25 лет тут и там, между Россией и Азербайджаном живу, и дети есть от русской. С русскими, конечно, потруднее. Ты знаешь, есть среди них совсем безнадёжные кадры. Если такая попалась — всё, поворачивайся и уходи, толку не будет, конченая баба, порченая неисправимо. Но в большинстве русских самок ещё осталось что-то доброе, и дурь с них может ещё осыпаться. С ними всё же можно поладить, трудно, но можно. Только... - он запнулся.
- Только что, Шабаб?
- Только не вам, белым, - незлобиво усмехнулся он. - Не вам, естественно, а нормальным мужчинам, кавказским. Бабы же чувствуют, где мужчина, а где... Только не обижайся, брат.
- Ну почему же, у нас тоже есть такая традиция, - возразил я. - Лупцуют баб почём зря, особенно как выпьют!
- Нет, это совсем не то, ты ж сам понимаешь, - пояснил Шабаб. - Когда у него пьяная злобная истерика и разум затмевает, это другое. Это он только своё бессилие, садизм и ничтожество бабе демонстрирует. А бить нужно совершенно спокойно, умеренно и, главное, справедливо, исключительно за дело. Самка это чувствует и оценивает по достоинству, если не сразу, то потом.
Я не обиделся. Мы выпили ещё по рюмке, и он вдруг просиял, что-то вспомнив.
- Слушай, у меня тут интересная история была в Москве года три назад! Бабёшку одну русскую подцепил в компании, лет 30, симпатичная... Только с татуировкой на животе, я на эту мерзость старался не смотреть. Обычная, в общем, потаскушка московская, карьера там у неё какая-то. То-сё, погуляли по Тверской, цветы-любовь, поехали к ней, выпили, за дело принялись. Горячая такая, орала, как кошка, я вообще-то не очень это люблю... Лежим потом, покуриваем. «Какой, - говорит, - ты волосатый, мне очень нравится!» Вижу, она ещё как-то беспокоится и посматривает на меня, вроде как ждёт чего-то. А потом спрашивает: «А ты чего молчишь? Ничего мне сказать, ничем у меня поинтересоваться не хочешь что ли?» Я её не понял вообще. «Нет, - говорю, - а чего мне у тебя спрашивать? Спасибо, моя сладкая, большое удовольствие доставила». И тут она мне говорит: «Ну, не видела бы своими глазами — не поверила бы! У меня до тебя 14 парней было русских. И каждый меня обязательно после спросил, в глаза заглядывая, хорошо ли мне было с ним. И ещё сколько у меня было до него мужчин. И потом ещё каждый всякими глупыми хитростями постарался из меня выдавить, что он мне доставил больше удовольствия, чем другие, предыдущие. Я уж выучила, что им говорить надо. И все подружки это же рассказывают. А ты вообще ни о чём не спрашиваешь! Потрясающе!..» А я смотрю на неё и думаю про себя: глупая, да мне абсолютно по хрен, получила ты своё удовольствие или нет, я ж не для твоего удовольствия тебя отымел, а для своего! И потом я подумал, Роман, понаблюдал, поговорил ещё с вашими и понял кое что про вас, белых мужиков... Вы ведь все у своих баб такой вот кастинг проходите. Вам надо, чтобы вы ей очень понравились и высокий бал у неё получили. То есть вы на самом-то деле не бабу себе ищете, чтобы владеть ею, пользоваться и соответствующую ответственность за неё нести, как до этого её отец нёс. Вы сами мамочку себе очередную ищете. И ждёте, что она вас выделит, похвалит, по головке погладит и скажет: «Молодец! Хороший мальчик!»
...Позже я буду пересказывать наш с ним разговор нескольким знакомым женщинам. Младые девы будут приходить от моего рассказа в ярость и возмущение. А те, что перевалили за 40, взрослые, умные, несколько уставшие от жизни, поразмыслив, признаются мне, что встреться им такой мужчина в юности, вся их жизнь могла бы сложиться не так, совсем-совсем не так...
...Поезд уже ехал сквозь ночь. Курдянки давно уже постелили Шабабу постель на верхней полке и шептались, сидя на нижней боковой, как курочки на жёрдочке. Я между делом присматривался ко второй, что помоложе, к родственнице, к тому, как она смотрит на него, и прозревающим от коньяка взором видел, что она ему «родственница» вполне определённая.
- Слушай, брат, что ещё скажу! - обратился ко мне Шабаб, заранее широко улыбаясь над чем-то очень забавным и показывая в полумраке вагона крупные белые зубы. - Партнёр тут у меня по бизнесу есть, лес у него беру крупно напиленный в Томске. Я смотрю — жена у него то в Турцию с подружкой, то ещё куда едет без него... Спрашиваю осторожно: «Слушай, Сергей, а ты что, совсем не боишься?..» А он мне и отвечает этак с достоинством: «Я свою жену уважаю и полностью ей доверяю». А-ха-ха-ха! - Шабаб расхохотался так заразительно и громко, что, несмотря на грохот поезда, проснулись, наверное, четыре ближайших плацкарта. Он старался смеяться потише, но приглушаемые раскаты хохота вырывались ещё долго из его глотки, и, силясь преодолеть их, он повторял, задыхаясь от смеха: «Я... говорит... своей жене... доверяю!!!»
Вскоре он умиротворённо похрапывал на своей второй полке. А я лежал, думал о своей жизни, о своих браках-разводах и смотрел в окно. Там бежала чёрная безнадёжная тьма, и не горело ни одной захудалой звезды.