В рассказе ниже представлены вплетенные в сюжет слова: зверь, чемпион, форпост, обещание, химический.
Давид сражался как зверь, как великолепный наёмник-убийца, с тем единственным различием в том, что действовал он с благими намерениями. В этом форпосте он был один, и больше некому было защитить мирян от нападавшего полка из соседнего королевства. Полк Форзантов был натравлен сюда без всякого предупреждения так скоро, что Давид даже не успел отправить птицу с письмом в селение. Как тихие и подлые крысы, Форзанты вознамерились разрушить королевство Люсидантов за селением селение. И воин сражался; сражался так, будто за его спиной была вся его семья, хоть он и был сиротой — весь народ сообща приютил его, и теперь каждый его взмах был преисполнен долга и веры в лучший конец этой битвы. Было что-то необъяснимо возвышенное в зрелище, где, казалось бы, такого не уловить там, где живые существа перестают быть таковыми. Высшая миссия исполнялась здесь, а потому и зла не было бы увидено.
Пока юноша делал мощные сальто и хитроумные захваты с мёртвыми петлями сверкающих лезвий обоих мечей, позади полка на холме объявился хладнокровно и хитро ухмыляющийся наблюдатель. Владис собственной персоной. Кто как не он оказался главным вдохновителем Форзантов — без этого источающего желчь, ненависть и агрессию персонажа, конечно, не обошлось. Юноша обладал даром красноречия и мог вести за собой сотни воинов. И вот во что это оборачивалось. Ведомые не подозревали, какой огромной силой обладали противники, а в особенности, самый главный из них. Список поверженных Давидом уже точно перевалил за полсотни дерзнувших.
Владис прищурил взгляд на своего брата-чемпиона. «Право, не знал, что он так поднаторел в этом деле, тоже мне, светлый воин,» — с оттенком досады подумалось ему. Покосившись на ножны с долей сомнения и пораздумав с минуту, он решился и двинулся с холма вниз, на поединок, возможно, последний в его жизни.
— Ты не сдержал обещание, Давид! — крикнул Владис вслед описавшим дугу острым стальным бумерангам, которые он метнул в сражавшегося.
— Ты подлый червь, Владис, и я не поверю ни единому твоему слову! — ловко увернувшись от ножей-бумерангов, отпарировал мощный мужчина в серебрящихся тускнеющим светом сумерек доспехах, — Это ты предал нашу семью и ушёл создавать эту глупую войну!
— Я давно точу клинки на тебя и твоё мирное отродье, братец.
— Также, как и я! Ну давай, сразимся же в последний в твоей жизни раз, и ты ответишь за все то зло, что размножил ты, как химическую отраву, выжигающую все прекрасное и живое в этих краях.
Владис поймал пару раз не достигшие цели бумеранги, виртуозно прокрутил их тупые внутренние части вокруг пальцев обеих рук и моментально заправил их в ножны для стальных бумерангов. Незамедлительно и почти в ту же секунду он освободил от ножен свои два меча. Оба брата учились двурукому бою в своём сиротском детстве у оруженосцев Люсиданта.
Расправившись с последними двумя дерзнувшими принять бой воинами и проводив сочувствующим взглядом те единицы, что бежали прочь, Давид расправил плечи и гордо воззрился на брата в его устрашающих доспехах из чернёного серебра. Устрашающих кого угодно, только не его, ведь он знает этого злодея как свои пять пальцев, и единственное, что он недоглядел — это как и когда в глубине этого блестящего ума проросло зерно зла. Он ведь так любил своего брата, но теперь был вынужден принять, наконец, этот смертельный бой.
Владис издал боевой клич — дикий, безумный звериный рык — и побежал на соперника остриями мечей вперёд. Владис обрушил на клинки свои мечи сверху и вывернул их траекторию вверх и в никуда. Со страшной скоростью замелькали мечи, параллельно и крест-накрест рубя воздух, сталкивались с громким ударом железа о железо, сверкали серебристыми смертоносными змеями, силясь угодить прямо в цель, но мастерство братьев не позволяло так просто сдать позиции. Так сражались они минуты и, казалось обоим, часы. Каждый из них будто брал другого измором. Наконец, словив мгновение слабины врага, Давид вонзил один из мечей в живот противника. Время настало, когда он доказал свою непобедимость, сражаясь почти что с самим собой, так они были с братом равны. И он был не рад тому выбору, который ему предстояло совершить.
Владис рухнул и мучительно простонал.
— Ты же не собираешься отправлять меня туда, брат. Я же знаю...
— Ты плохо знаешь меня, Владис. Ради света, которого так мало в нашем мире, я готов отправить туда кого угодно, если он покушается на это святое меньшинство.
— Ладно. Тогда напоследок я должен знать. Обещание...
Дрожащей, но верной рукой борец за свет подносил меч к груди поверженного. На его лице смешивались боль предстоящей утраты и гнев на брата за то, что он заставил его привести к этой роковой точке.
— Знай, Вла, я всегда любил тебя, люблю и теперь. Я не хотел бы прощаться так, но ты вынудил меня, и ты знал, на что идёшь. Дела нашего детства, когда мы оба были чисты душой, были столь же искренни и правильны, сколь сейчас они ложны и не могут быть перенесены на то, как сложилось всё сейчас. Я вынужден отказаться от нашего обещания, данного нами во времена, когда в твоей душе ещё не было мрака.
— Обещания, что мы будем всегда на одной стороне... — прохрипел с горечью погибающий мужчина под мечом.
— И того, следующего обещания, гласящего, что мы покинем этот мир в один день. Ты покинешь его раньше, и так будет правильно для всех нас, нашего легиона света. Я должен оберегать их от твоих последователей. Будь уверен, что хотя бы эту последнюю и главную нашу клятву я смог бы соблюсти, если бы не та каша, которую ты заварил. Я останусь, приберу за тобой, а там лишь судьба знает, как скоро ей будет угодно соединить нас там.
— Жаль, ты так и не узрел, какой силой является то, что ты называешь злом...
— Поверь, я заглядывал туда. Я не позволил этому стать смертельной болезнью своей души. Ты позволил, да ещё и провозгласил свою болезнь благодетелью. Как ты ошибся...
— В моих глазах ошибся ты.
— Знаю. И потому я собираюсь попрощаться с тобой сейчас. Прощай, мой брат. Да простит Бог твою заблудшую душу.
Испытав почти физическую боль, Давид вонзил клинок в грудь брата. Он совершил то, что давно должен был, но никто не предупреждал его, что это будет хоть и верно, но так пронзительно больно.
Через некоторое время моральная боль превратилась в пронзительную в прямом смысле — физическую. Боец с изумлением взглянул вниз, на свой живот, из которого торчал красный клинок. Реакция его была практически мгновенной — он развернулся и обоими мечами обрушил наземь тихо подошедшего сзади бойца из Форзантов, трусливо бежавшего с поля боя ранее. Теперь этот подлый трус воспользовался ситуацией и вознамерился расправиться с главным его врагом. Мерзавец был повержен, но рана Давида тоже была фатальной.
Он рухнул на колени перед бездыханным братом и нежным надрывным полушепотом пробасил:
— Брат. Я всё-таки смог выполнить нашу последнюю клятву. Увидимся там?..
Давид тяжело приземлился на былое великолепие мощного тела брата и через мгновения потерял собственный великий дух, который не сдавался до последнего ради идеи, в которую так истово верил.
Понравился рассказ? Отразите это знаком «нравится» или парой слов в комментариях, пожалуйста — это лучшая награда для автора.
Интересно читать подобные пятисловники и дальше? Не теряйтесь и добавьте «5 Слов — рассказы» в подписки, и я ещё непременно вас порадую. На канале уже есть следующий рассказ.
Что такое «Пять слов»? Подробнее об этом в приветственной статье.
Знакомьтесь и с другим творчеством от Н. Линдсон: соцсети в шапке канала.
Всем добра, и до новых встреч!