Звартноц привлекал внимание историков давно, потому что слыл памятником эпохе, своеобразным монументом, воздвигнутым в ознаменование величайших достижений национальной культуры V—VII веков, символом борьбы за самобытность искусства.
Только вот что здесь было? Торос Тораманян работал не ради сенсации. Лопата за лопатой вгрызалась в землю, обнажая каменные остовы, за которыми Тораманяну надлежало увидеть живое воплощение творческой мысли своего далекого предка — коллеги.
Не один раз предпринимались раскопки, с неослабевающим упорством пытались археологи стряхнуть многотонную пыль минувших веков, прорваться сквозь толщу времени.
Беспощадное солнце пропекало холм, кажется, насквозь, проникая своими палящими лучами сквозь слой земли до самого нутра Вагаршапатской возвышенности, раскинувшейся неподалеку от Эчмиадзинского шоссе.
На юге сверкали сахарные головы Арарата, вокруг простиралось зеленое поле виноградников. И Тораманяну невольно припомнились полные восхищения строки из сочинения историка Себеоса, современника Звартноца: «Церковь он построил высокую, с изумительным великолепием... Он провел туда воду из реки, возделал все каменистые места, посадил виноградники и деревья и обвел жилое место великолепной и высокой стеной».
А теперь Тораманяну надлежало явить людям это былое великолепие, словно найти потерянный тысячу лет тому назад клад. И снова он мерил камни, записывал, искал место каждого облома, изучал детали.
Конкретного описания Звартноца не оставил никто, хотя посвящено ему было немало восторженных похвал. Известно, например, что византийского императора Константина III, посетившего Армению в 652 году, так поразила красота Звартноца, что он приказал строителю следовать за собой в Константинополь.
Зодчий умер в дороге, — только это помешало воздвигнуть в столице Византии аналогичное сооружение. Руины действительно свидетельствовали о грандиозности здания.
Оно возвышалось на площадке, вокруг которой шел ступенчатый пьедестал, местами сохранившийся и по сей день. Тораманян начал с реконструкции отдельных деталей.
Множество расчетов, черновых набросков сделал архитектор, пока на бумагу лег четкий рисунок, воспроизводивший необычную для Армении постройку.
Композиция храма оказалась простой и оригинальной: здание было решено в виде трех цилиндров, поставленных один на другой и завершенных сферическим конусом. Внутри здания возвышались четыре мощных пилона двадцатиметровой высоты.
Между этими гигантскими столбами помещались четыре апсиды, стены которых составляли полукруглые колоннады. Круглое внутреннее пространство опоясывала двухэтажная галерея, охваченная в свою очередь кольцом наружных стен толщиной в 2, 13 метра.
Зодчий нашел удивительно гармоничное сочетание двух, казалось бы, взаимоисключающих элементов архитектуры: креста и круга.
Здание сохраняло традиционную крестообразность в виде высоко поднятых четырех полукружий, а с другой стороны, как бы продолжалась вверх нижняя ротонда.
Таким образом, полукружия ритмически повторялись снизу доверху и все здание приобретало еще большую пирамидальность.
Между пилонами были перекинуты арки, которые, собственно, и объединяли все внутреннее пространство, так как на них держались барабан второго яруса и купол.
Зодчему счастливо удалось избежать противоречия между внешним и внутренним видом своего произведения: в Звартноце господствовала вертикаль. И эту устремленность ввысь подчеркивали все детали.
Снаружи каждый из углов был украшен полуколонками, между которыми шли продолговатые окна. Стены второго и третьего ярусов имели декоративную аркатуру.
Здание казалось вытянутым и благодаря умелому распределению освещения. Свет усиливался по мере перехода от нижней массивной части к более легкой средней, и когда наконец взгляд упирался в купол, казалось, тот парит уже где-то в поднебесье.
Для вящей убедительности на капителях колонн были изображены орлы — царь-птицы, с античных времен символизировавшие вознесение ввысь. Трехъярусная центрическая композиция, обнародованная Тораманяном, поначалу вызвала недоверие.
Ученому не поверили: уж слишком непривычной, оригинальной выглядела эта башня для архитектуры Армении VII века. — Но ведь так и должно было быть, — убеждал Тораманян. — Перед зодчим стояла задача возвести именно невиданную дотоле конструкцию, затмевающую все созданное до нее.
В 641 году церковную власть в свои руки забрал вступивший на патриарший престол католикос Нерсес III Тайский (Таеци).
Образование он получил в Греции, много странствовал по свету в качестве военного, знал языки. К тому времени, когда ратные доспехи Нерсес сменил на монашескую рясу, в Армении разгорелась борьба между двумя течениями: монофизитством и халкедонит-ством.
За богословскими спорами скрывались политические разногласия: какой ориентации придерживаться, с кем искать союза — с Востоком в лице арабского халифата, угрожавшего Армении, в одной стороны, или с Западом в лице могущественной Византии, недавно расправившейся с оккупировавшей было Армению Сасанидской Персией.
Нерсес III был халкедонитом и мечтал о воссоединении с Византией, но столичная феодальная знать во главе с нахараром (князем) Теодоросом Рштуни была настроена решительно против.
И Нерсес задумал перенести свою резиденцию из Двина в Вагаршапат, создав там новый духовный центр.
Он надеялся поднять свой престиж и привить любовь к Византии, если уж не проповедями, то хотя бы блеском и великолепием нового храма-мавзолея в честь Георгия Просветителя, с именем которого связано принятие христианства в языческой Армении.
Отсюда и название «Звартноц», то есть храм бдящих сил — небесных ангелов.)