Марта Хиллерс, жительница Берлина. 21 апреля 1945
От бомб содрогались стены. Я держу ручку все еще дрожащими пальцами. Вся вспотела, как от каторжного труда. Ранее, до бомбежки, я бы спустилась в убежище и ела бы толстые ломти хлеба с маслом. Но сейчас с самой ночи я помогала откапывать людей, погребенных под обломками, я была занята и пришлось справиться со своим страхом смерти. Симптомы всегда одни и те же. Сначала на лбу выступают капельки пота, потом я чувствую, как что-то впивается мне в позвоночник, в горле першит, во рту пересыхает, сердце начинает биться быстрее. Я останавливаю взгляд на ножке стула напротив и запоминаю каждую выпуклость и изгиб. Было бы здорово, если бы я умела молиться. Мозг цепляется за обрывки фраз: «пройди легко чрез этот мир, ибо он ничто»... «и каждый падет по велению Господа»... «Ноли тимере...» И так пока не пройдет волна бомбардировщиков.
Как по команде, все начинают лихорадочно болтать, смеяться, шутить, перекрикивать друг друга. Фройляйн Бен подходит с газетным листом и читает речь Геббельса в честь дня рождения фюрера (эта дата почти вылетела у нас из головы). Она читает с новым выражением, с насмешкой и сарказмом, которых мы от нее раньше не слышали: «золотые хлебные поля... народ, живущий в мире...» — «Вот оно как,» — говорят люди из Берлина. — «Было бы неплохо!». Высокопарные фразы, которые больше не доходят до наших ушей.
Три часа ночи. Подвал дремлет, раздается несколько пронизывающих звуков, сразу же звучат сирены. Но никаких бомб. Я пишу. Это полезно, отвлекает от мыслей. И Герда должна прочесть это, если вернется... если она все еще... нет, вычеркну это, чтобы не сглазить.
Девчонка, похожая на парня, подкралась и спросила, что я пишу. «Ничего особенного. Просто личная писанина. Это меня хоть как-то занимает».
После прошлой волны бомб появился «Зигизмунд», местный пожилой господин. Его прозвище происходит от слова «Зиг» — победа: он постоянно твердит о победе, о несомненной победе, которая уже в руках. Зиг то, Зиг сё, наверняка, за это его и выгнали из собственного подвала. Зигизмунд искренне верит, что спасение близко, и что этот человек (как мы теперь называем А. Г.) точно знает, что он делает. Когда он говорит, люди, сидящие рядом, обмениваются молчаливыми многозначительными взглядами. Никто не бросает вызов Зигизмунду. Кому охота спорить с сумасшедшим? Кроме того, безумцы могут быть опасны. Единственный человек, который согласен с ним это жена швейцара, и она горячо поддерживает его, говоря сквозь свои клыкастые зубы, что на этого человека можно рассчитывать, будто он Господь Бог.
Девять утра, квартира на чердаке. Пять часов глубокого сна. Кончился газ.
Только что пересчитала свои наличные: 452 марки. Понятия не имею, что я буду делать со всеми этими деньгами — единственное, что можно купить, стоит не больше нескольких пфеннигов. У меня есть еще около тысячи в банке, опять же потому, что покупать нечего. (Когда я открыла счет в первый год войны, я все еще думала отложить деньги на мирное время, может быть, даже на кругосветное путешествие. Это было очень, очень давно.) В последнее время люди бегут в банк, надеясь найти хоть один открытый, они хотят снять свои деньги. А зачем? Если нам конец, то марке тоже конец. В конце концов, деньги, по крайней мере бумажные деньги, — всего лишь фикция, они не будут иметь никакой ценности, если центральный банк рухнет.
Источник: A Woman in Berlin. Eight Weeks in the Conquered City: A Diary by Marta Hillers, 1945. Published by Picador, 2006.
Проект «Настоящий 1945» создан студией «История Будущего» при поддержке Издательства Яндекса в рамках программы, направленной на развитие культурных и образовательных инициатив в области истории, литературы, искусства и философии.
Читайте записи Марты Хиллерс в её личном блоге, а также подписывайтесь на проект в Яндекс.Эфире и Яндекс.Коллекциях.