Эти строки, написанные Геннадием Фёдоровичем Русаковым из Подмосковья - его воспоминания о войне. Он родился в 1933 году и ребенком оказался в самой гуще войны. Деревня под Ржевом, где проживал мальчик, три года находилась под оккупацией и Геннадий Федорович в реальности пережил то, о чем вспоминает в стихах. В преддверии 75-летия Победы он прислал это стихотворение в редакцию «Правмира». Мы решили его опубликовать.
МЫ ПОМНИМ!
Опустилась на остров полярная ночь,
Скалы снежной пургой забелесило…
Я в каюте один, вспоминаю как жил,
И от мыслей тех как-то невесело.
Шёл по жизни нелёгким путём
И звёзд не хватал я с неба,
Сколько пришлось испытать и пройти…
И кем в этой жизни я не был?!
Работал в колхозе и был пастухом,
С сумою бродил в сорок третьем …
Знал и голод, и горе, и смерти лицо,
И долго по жизни шёл с этим…
Через детство моё прокатилась война,
Опалила огнём, породнила с бедою,
Сколько крови и слёз и безвинных смертей
Пронесла она рядом со мною…
Я порою сплю плохо теперь по ночам …
Всё минувшее явью всплывает во снах,
Я кричу! - Просыпаюсь, и долго не сплю,
И ознобом бьёт давнишний страх…
У матери нас оказалось семь ртов,
И мы голодали отчаянно…
Не все из нас выжили в сорок втором,
А выжил кто - выжил случайно…
От смерти голодной, порою, спасал
Нас в этой недетской юдоли
Десяток картошин в воронках от бомб
В морозном заснеженном поле.
И в прошлом давно грозовые те дни,
А мне снится овраг - ров, туман,
И глаза тех людей, что согнали смотреть
На горящих живьем партизан…
Оккупация. Голод, Облавы. Расстрелы.
Бомбёжки ночные… Снарядов вой долгий…
Такое приснится — проснёшься в поту…
Такое запомнишь надолго!
Январь был холодным в суровый тот год…
Зима с каждым днём свирепела,
И помню, в морозную страшную ночь,
Как наша деревня горела…
Дома - полыхали … Мороз всё крепчал.
И вьюгой кружась, завывали метели!
От голода ёжась, зубами стуча,
На пламя мы молча смотрели…
Не плакал никто. Слёз уже не хватало
Со страхом все ждали, что будет потом?
И только сестрёнка беззвучно рыдала,
Увидев, как рушится дом.
И вдруг, как бичом хлестнула команда,
Aufstehen! Forward! Schneller! Schneller!
На женщин с детьми шла эсэсовцев банда,
И ветер трепал полы черных шинелей.
Зловеще штыки на свету отливали,
Белели на чёрном костей черепа.
Нас матери молча к себе прижимали,
Крестясь и молитвы шепча...
И мы, покидая домов пепелища,
Не зная, чем встретит нас завтрашний день,
Брели вдоль пожарищ, а рядом качалась
Кинжальных штыков колючая тень...
Нас вывели в поле… Там вьюга такая…
Не видно горящих окрест деревень,
И ветер, как будто озлившись на что-то,
Охапками снега бросает в людей.
Брели, а узлы плечи в кровь истирали …
Молились, дай Бог не упасть!
Упасть! Нет, нельзя! Даже дети все знали:
Упавшему больше не встать …
И падали всё-ж! Раздавалося тут же:
— Rus schwein! Затем выстрел… И вскрик…
Метель пеленала добычу потуже…
В снегу до весны схоронив!
Но мы добрели! Мы остались живыми!
С рассветом вошли в небольшое село…
Оставшихся всех кое-как расселили,
А сколько в ту ночь не дошло!
Они не дошли… В снег легли, как солдаты!
О них бы баллады и песни слагать,
Но даже простой обелиск, хоть дощатый,
Не будет на этих могилах стоять…
Не будет гранит обелиском высоким
Стоять на могилах, которых и нет…
Но память так ярко рисует картины
Военных безжалостных лет…
Нет! Мы — ничего не забыли! Мы помним!
И кровь леденящий матери вскрик…
И тех, кто грудных ребятишек в снег кинув,
Втыкал в них безжалостный штык…
Такое расскажешь… Не вдруг и поверят!
Но если всё было, пришлось пережить…
С тех пор и всесильное время не в силах,
Заставить все это забыть и простить…
Русаков Г. Ф.
Январь 1952