С войны не возвращаются даже живые. Она забирает всех. Навсегда.
Тёплые объятия с порога и нежный поцелуй в небритую щёку, стоило только щёлкнуть замку входной двери. Рюкзак ещё на плечах, изгвазданные ещё перед отправкой домой и наспех приведённые в порядок прямо перед бортом форма и обувь непривычно давят собой в домашних стенах, но, в то же время, оставляют ощущение обнажённости без привычного давления бронежилета и разгрузки на плечах, а в мешках под глазами, кажется, можно найти утерянное золото партии. Его милая девочка, уже повиснув на шее бойца в порыве радости, смотрит ему в глаза робко, словно просяще, во взгляде смешались неизбывная нежность, радость... И затаённый, тщательно скрываемый страх. Уголки губ мужчины изгибаются в горькой, невесёлой усмешке – за все время командировок он привык считывать подобные мелочи неосознанно, на рефлексах – и теперь этот приобретённый навык обернулся против него же, болезненно кольнув, как иглой, где-то там, где у нормальных людей, по заверениям эзотериков и прочих мракобесов, должна располагаться душа, стоило ему попробовать вновь раствориться в серо-голубых омутах её глаз. «Боится...»
– Привет, любимый... Устал?
– Привет. Да.
– Дорога измотала?
– Нет.
– А... Там, значит... Всё хорошо?
– Да.
– Ладно... Я... Я скучала. Как же хорошо, что ты вернулся...
– Да. Я тоже.
Он обнимает её деревянно, неумело. Ещё не понимая, что он уже дома, отвыкнув от подобных вещей там, где вместо девушки на ночь обнимаешь личное оружие, а вместо касаний родных рук и губ - потёртости от оружейного ремня на шее и периодические уколы жёстких камербандов брони, ощущаемые даже через китель.
Плечи девушки сотрясаются, стоит ей уткнуться куда-то в район груди воина, изрядно превосходящего её в росте. Тихий всхлип, другой... Он стоит и неловко поглаживает её по голове, стараясь делать всё максимально осторожно и бережно, словно в его руках – хрупкая ваза. Тронешь не так – разлетится осколками, не собрать.
– Ну, тише, тише. Успокойся. Всё хорошо.
Максимум слов, что он может из себя выжать сейчас. А в голове... В голове творится хаос. Где-то на периферии, крутятся строки, как нельзя лучше описывающие его состояние сейчас:
«Деревянные руки и ноги,
Деревянный казённый язык,
Да ещё этот шарфик убогий,
А под ним, словно камень – кадык...»
Шемага на шее, такая привычная и незаметная на всём протяжении командировки, неожиданно кажется колючей и неуместной. Одной рукой, не отпуская из объятий свою женщину, он срывает клетчатый кусок ткани с себя, откинув на полку. Так дышать становится хоть немного легче. А память, сознание и подсознание, так и не успевшие перестроиться на домашний лад, проецируют перед его глазами абсолютно другие картины, чем то, что окружает бойца.
– Контакт на два, десять!
– Авария, авария!
– Мунлайт, отходи, держу!
«Калашников», снабжённый глушителем, привычно заходится в тихом треске очереди, заливая огнём на подавление наперебой орущих что-то радикалов, решивших пощупать на предмет храбрости и боеспособности тактическую группу. Рядом так же отрабатывают парни из первого звена, сейчас отсечённого от основного состава подразделения, пробивающегося к ним с боем с соседней улицы. Само расстояние - мизер, но под беспощадным солнцем Ближнего Востока, да в условиях городского боя, где каждое окно и каждая трещина в стене дышит смертью, оно кажется километрами.
– Пустой!
– Карлик, заливай! Угощу их барбариской, сука!
Из окна полуподвала вырывается на волю стальной шквал – пулемётчик группы не жалеет патронов, выпуская в длинной очереди почти на расплав ствола добрую треть заплечного короба. Стоит ему скрыться, как в том же окошке вырастает фигура с характерной трубой реактивного огнемёта на плечах, уже наводящаяся на боевиков.
– Махмуд, поджигай!!!
Секунды хватает, чтобы все оперативники резво рванули в углы подвала и открыли рты, компенсируя избыток давления, что последует через миг. Выстрел - и боец ныряет обратно, откидывая пустой тубус и снова принимая автомат на изготовку. Да, из помещения стрелять запрещено, из такого, как этот полуподвал - тем более, но все слишком хотят жить, чтобы отказаться от возможности рискнуть и выйти из передряги не растерзанными кусками мяса.
– Ты дебил, Латник! Но умный дебил! Минус пять, подтверждаю!
– Гамми – тяжёлый триста, дистанция – два с пол, к северо-западу от города. Пробиваемся к нему, забираем и идём к вам. – врывается в эфир сухой, деловитый голос замкомгруппы – Держитесь, пацаны.
– Какой тяжтриста, сволочь?! – взрывается командир звена – Ублюдок косолапый, нам ещё твоих детей и внуков нянчить! Только попробуй мне домой не вернуться!
– Не парьтесь, мужики... Не надо... Их тут до чёрта. – новый голос, измученный и выдающий титанические усилия обладателя, которые он прикладывает даже просто, чтобы оставаться в сознании – Мне... Штаб, передаю координаты. Тридцать пять-тридцать шесть. По улитке –четыре, ближе к пятёрке. Повторяю... Тридцать пять-тридцать шесть. По улитке – четыре, к пятёрке. Вызываю огонь на себя. Прощайте, братцы...
– Нет! Сука, нет!!! – зажатые огнём в подвале города в бешенстве ревут ранеными медведями, до побелевших костяшек стискивая в руках оружие – Ты что удумал, тварь?!
– Аллааааа...
– Закрой рот!!! – Карлик высовывается из окна и вновь заливает всю улицу, пока остальные, с каменными лицами, готовятся к прорыву. Вдалеке слышны разрывы – по указанной позиции отработали приданные «борты», испепелив в секторе всё, что не было похоже на союзные силы... И похоронив там же их бойца. Друга и товарища.
– Борей – двести. Мина.
Уже нет комментариев. Нет радиообмена. Только в глазах разгорается нечто этакое, особенно нехорошее, да улыбки под черепастыми балаклавами больше похожи на оскалы тех самых черепов. Время слов прошло окончательно – теперь за бойцов будут говорить только дульные вспышки.
– Милый...
Он вздрагивает, как будто вынырнул из долгого сна, медленно приходя в себя. Взгляд постепенно меняется, из стеклянного становясь осознанным и воспринимающим окружение, дыхание выравнивается... А руки резко разжимаются, выпуская из своего плена полузадушенную в объятиях девушку.
– Ты... Точно всё хорошо..?
– Да.
– А твои ребята? Как они там? Все вернулись..?
«Мы живы до тех пор, пока нас помнят, хах... Живите вечно, пацаны.»
– Да, конечно. Они лучше всех. Как всегда. Как всегда...
С войны не возвращаются даже живые. Она забирает всех. Навсегда.
