Когда на вопрос, что такое материя, на вопрос о ее сущности дают ответ пролетариат, то тем самым конституируют некий экзистенциальный фрактал. На вопрос "что" отвечают фразой, предназначенной для ответа на вопрос "кто". Пролетариат - это социальный класс людей. И поэтому скорее кто, а не что. Таким же образом, скорее, фрактального распределения, происходит дело, когда пролетариат называют движущей силой, по аналогии, видимо, с тягловой. Фрактал в первом приближении, как способ формально определить фигуру речи, образную речь, таким образом, это колебание смысла, что затрагивает не только содержательную составляющую высказывания, но и формальное упорядочение, формальные значения истинности. Афористическое высказывание, в общем смысле, истинно, когда ложно и ложно, когда истинно. Фрактал может затрагивать и содержательное образование высказывания, его материю, говоря традиционным языком логики, тогда, «кто» или «что», могут меняться местами так же быстро, как и формальная истина и лож, коль скоро афористический и/ или логический фрактал – это неограниченное колебание смысла высказывания. И, таким образом, может быть, это и верно, что материя – это пролетариат, в виду фрактального распределения формы перехода, в особенности в виду истории. Конфуз, может быть, только в том, что ответы на вопросы, что такое материя и что такое пролетариат, коль скоро, могут затрагиваются оба этих вопроса, иногда даются для всех времен и народов, то есть, не исторично и вне истории, так что история и не затрагивается. И разве, что фрактальным распределением. С историей вообще, таким образом, сложно дело обстоит. Ибо история не природа, и таким образом природы не имеет. Невозможно кажется ответить на вопрос о "что" истории. Коль скоро, сущность и природа, это возможные синонимы. И история таким образом иное, не «то». Но именно поэтому относительно последовательно и был сделан вывод, что истории еще и не было. Естественно исторический процесс был и есть, истории, как истории, ближайшим образом, независимой от природы, но совместимой с ней, истории свободы, не было. И не будет? Разве может быть история, что не зависит от природы? Разве может быть история отличная от истории природы? Все эти вопросы сложны, просто потому, что спрашивают о том, чего никогда не было и может быть никогда не будет. Что же было, ведь что-то необходимо должно быть тем, что побуждает к таким вопросам, и именно в силу, как раз, сказанного. Что же это? Это высвобождение. Высвобождение это, таким образом, исторический синоним естественно-исторического процесса. Можно таким образом афористически назвать пролетариат, материей, коль скоро, обратное тем более будет фигурой речи, и в таком случае. Коль скоро, материя это неким образом возможный синоним бытия, а о бытии можно высказывать только в лучшем случае аналогии, если не метафоры. Нужно, при этом помнить, что делает это, возможно, как и любит пропорции, прежде всего, олигарх. Хорошо. Коль скоро, в одном из аристотелевских смыслов материи, что можно растолковать, это и действительно может быть так. И потому еще, материя, это, скорее, возможность. В том числе, и потому, что у нее, как понятия множество определений. Одно из которых ленинское определение материи, гласит, кроме прочего, это то, что независимо от сознания. Это качество, независимости от сознания, важнейшая характеристика материи. Сознание таким образом оказывается точкой опоры. Некоей самоочевидной самоданностью, какой его представляют абсолютные идеалисты. Может быть, но верное в этой мысли то, что пролетариат кроме прочего, может быть единственной сознательной революционной силой в определенного рода обществах. А не только бессознательной массой для буржуазной идеологии, что не зависит от такого буржуазного сознания, оказываясь таким образом материей такого общества. В особенности, когда выходит из игры в свободный наемный труд, фактом всеобщей забастовки. Может быть. Но дело в том, что господствующая идеология существует, прежде всего, для того чтобы господствовать в головах угнетенных. Миф античности существовал не для патрициев и даже не для плебеев, он существовал, прежде всего, для рабов. Таким же образом и буржуазная идеология, существует, для того чтобы господствовать в головах рабочих и пролетариев, прежде всего. И потому несмотря на то, что отношение наемного труда случайное, и случайность эта, это возможность свободы этого найма, что не тождественна с его экономическим принуждением, необходимостью в ином отношении, пролетарий не независим от буржуазной идеологии. И в каком-то смысле, такая идеология тотальна. В том числе, и благодаря рекламе, которую можно запретить, но не все остальные многообразные и разнородные горизонты, сферы, производства и распределения, каналы, возможной буржуазной индоктринации и культивирования буржуазной ментальности. Господствующая идеология не только стремиться быть, но и является всеобщей. Бережливой и капитализирующей или иначе, впадающей в безудержное производство потребления. И потому, значим может быть вопрос, что делать и каким образом опознать, тестировать такую идеологию в этом состоянии всеобщности? Ответ был дан в начале 20 века, как известно, в том числе и Лениным на вопрос, «что делать». Дан в газете, что, прежде всего запрашивалась ответом. Это примечательный факт. Он указывает не только на особенность познания, то, что требуется познать каким-то образом уже должно быть известно заранее, или особенность революции, общественный класс, который стремится к политическому господству должен уже каким-то образом господствовать, как основной экономический класс общества, но и на особенность высвобождения. Свобода уже должна каким-то образом, если не наличествовать, то существовать и в смысле экзистенции, высвобождаться, для того чтобы стало само возможно, но это последнее только и высвобождает свободу. Миф античности, как и любой миф народов этого времени, и быть может любой миф, был и остается отражением становления вида. Высвобождение культуры и принуждает к свободе и высвобождается от такого принуждения. Если культура, это только культура дисциплины, то это утверждение было бы наивно претенциозно, если культура- это производство свободных занятий, что не отменяет иных свободных занятий и потому свободно, то это может быть ближе к сути дела. Но так это, видимо, все еще, мыслил, еще и уже, Кант, опознавал рост разделения труда в общественном производстве. Дал выражение, в том числе, и для роста различий цеховых общин в средневековых городах. Короче, возможно производство самих событий, способов и условий такого общественного производства, его эволюций и революций, в том числе, и на уровне производства связностей и ситуаций. Производство средств общественного производства- это последний и "высший" уровень из производств. Просто потому, что он производит условия и средства для производства всех остальных. Ничего не говориться тем, в этом отношении, что истина- это опережающее отражение, более чем то, прежде всего, что опережающий рост темпов такого производства, это закон. Видимо и для производств уровня каменного века. История, это, то, что совершается, прежде всего, в материальном производстве общества, в производстве, как средств, так и общественных условий производства таких материальных средств к существованию. Чем такая истина отлична от бытия, вопрос, что не только предполагает различие, но и, возможно, намеренно не видит его. Между бытием и истиной может быть различие такого же порядка, как и между властью и свободой, но это не значит, что эти различные, всегда не совпадают.
Итак, буржуазную идеологию можно опознать благодаря истории, в которой тотальность этой идеологии и утверждается, и отрицается. А история, это прежде всего с какого-то времени, история революций и, прежде всего, способов производства. Печатный станок сделал Лютера, а не наоборот. Но только в том смысле, в каком Лютер был сделан и, надо сказать, был объектом, в том числе, и прочтения. Выдумал же он себя видимо сам. Что это за самость, это отдельный вопрос, таким образом, на который так же нельзя ответить парой фокуснических фраз, как и на вопрос о истории естествознания и промышленности. И, чем разнороднее это различие, в смысле расстановки позитивного и негативного акцента, тем больше пропасть между идеологией и обществом. Что, вообще говоря, свидетельствует о том, что интерес господствующего класса не всеобщий и не смотря на господство идеологии такого класса, такое сознание не может быть тотальным, как не могут быть тотальными и идеологические отношения господства и подчинения такого способа материального производства, что господствует. Действительная социальная проблема на сегодняшний день в том, что факт такой разнородности, удостоверяется, в том числе, террористическими актами и гражданскими расстрелами. Сколь бы не становился тотальным по числу, класс мелких хозяйчиков и мелкой буржуазии, быть может и это обстоятельство способствует тому, что риск выпадения из строя, впрочем, давно, единичных субъектов, индивида, возрастает, просто по закону больших чисел. Но выпадет индивид, в ситуацию, если не материального состояния, то, сознания люмпен пролетариата, деклассированного элемента, бандита или насильника. Свобода для которого, это анархия или беспредел абстрактного отрицания. Вообще индивиду может быть ничего не заказано. И именно поэтому, можно вообще говорить о высвобождении и его возможности, но и по тому же основанию, выпадение может быть критическим. Вернее, реализующим симптомы стагнации общества, что относительно независимы от земли, геополитических распределений и, в том числе, и культуры. Но независимость эта может и часто выступает в форме, как раз, вполне традиционных предрассудков или тех, что вновь создаются и культивируются властью.
Верно, поэтому власть квалифицирует такие события, как, в том числе, и провалы в идеологической работе, воспитательной, если они происходят в школах, а они происходят там.[i]
И вообще говоря, не слишком часто, и не слишком критично для системы, что выдерживает такие события, именно потому, что класс буржуазии все более доволен быть всеобщим. Незадача, если не проблема в том, что весь этот огромный, теперь, класс людей может быть, и является трудящимся классом, прежде всего, и в силу цифровых технологий. И в силу особенностей такого труда, и в силу риска превратиться в бездомный и безработный пролетариат, и в силу того простого и не простого обстоятельства, что этот класс в основном трудящийся, никто так не близок и в то же время не бывает далек от свободы и истории, как он. Ничего не желать кроме контроля над капиталом и при этом постоянно сталкиваться с фактичностью возможности коммунизма (во всех смыслах, от военного до невиданного), это может быть сложное отношение. Нигде, быть может, теперь, так называемые общечеловеческие ценности не близки к реализации и нигде их абстрактное, до сих пор долженствование может не быть так очевидно, как для этого класса людей. Просто потому, что пролетариат численно уменьшается, как и уменьшается численно рабочий класс, во всех предшествующих исторических определениях. Чрезвычайная может быть ошибка, когда интеллигенцию пытаются выставить новым революционным классом, это наивно и смешно, не смотря на события 91 и 93 годов в СССР и РФ, она полностью поглощена, что же что и часто смеженной занятостью, мелкой буржуазией и мелкой хозяйственностью.
Что всячески приветствуется в виду превращения самого дела интеллигенции в дело интеллектуала, большей частью мелкое хозяйствование и шутовство, что выставляются против идеологии холизма. Последний, впрочем, таким же образом легко присваивается системой, вне зависимости от того, какому направлению он принадлежит, материализму или идеализму. Задача идеолога, производить удовольствие, или прямой, что же что и достаточно неглупой дурашливостью, или критикой, что доставляет удовольствие от разрушения. Вопрос в другом, в ситуации, когда средства малого производства, 3D принтеры, в том числе, не говоря уже о программном обеспечении к ним, все время дешевеют и доступ к ним упрощается, этот огромный класс хозяйчиков и мелких буржуа, все более и более становится трудящимся. Трудящимся, что трудиться, трудом все более равным по объему игре. Что, и приближает его к ситуации, более пролетарий, чем пролетарий, и более буржуа, чем буржуа, просто потому, что он получает доступ к всеобщей цифровой системе машин. И потому, только в ситуации становления и такого класса всеобщим классом трудящихся, в определенных условиях, возможна мирная коммунистическая революция, как и действительно всеобщий интерес упразднения господства какой-либо одной идеологии. Упразднение всех исторических предшествующих способов производства и социального устройства и государственного правления, так что государство и вправду может остаться неким аналогом информационного сайта в электронной сети, "услугой". Но, очевидно, возможны и действительны, негативные сценарии, просто потому, что это и действительно может быть весьма далекий горизонт. Общая тенденция, – можно восстановить заводские настройки,– может быть такова: монополизация производства, превращение его в картельные союзы больших корпораций, что вбирают себе большие цепочки производств и их разнообразия, в различных отраслях общественного производства, усиливает двойную тенденцию: нормы прибыли падает, просто потому, что растут механизация и роботизация производств. Весь прежний капитал может быть подвергнут отрицанию в его самых опознаваемых формах: частной собственности (сокращение числа компаний в отрасли и налоги), наемного труда (сокращение персонала до минимума или даже избавление о него), наличного денежного обращения (безналичные и цифровые расчеты) и наконец иногда и отмены по всему полю характеристики всего на продажу( могут быть компании которые просто не кому продать все сразу, в силу дороговизны и трудности оценки, и они распространяют товары относительно безвозмездно миллиардами штук). Но коль скоро, сохраняются основные причины кризисов, прежде всего, стоимостное отношение и отношение неравенства в доступе и владении средствами производства, разделение на товары и деньги, производство и обмен, классы общества, растут противоречия между большими агломератами корпоративных монополий и прежде всего по национальному разделению, коль скоро, национальные государства- нации все еще существуют. Транснациональные корпорации частично разрешают и эту ситуацию, но как показывает практика мировой истории 20 века, это приводит, в конце концов, к биполяризации мира. Кроме того, может по степени расти безработица, вместе с ней падать платежеспособный спрос. Великая депрессия 30-х как и великая рецессия 10-х 21 века, была, надо сказать, большим уроком и наукой в этом смысле. Классики не случайно предсказали мировые войны. Вообще говоря, и таким образом, эти войны, не упали как снег на голову, кроме того, всем заинтересованным сторонам, могли быть известны и тексты Ленина, помимо фактичности экономик и политик, своих стран. Поэтому антимонопольное законодательство в виде, как внешних, так и внутренних проблем, – все общественное производство, даже отдельной страны, и действительно не может быть превращено в единственную корпорацию, – способствует дроблению капиталов. Средний и мелкий бизнес возвращают все иллюзии, и все особенности, в том числе, и ранних стадий становления капитала. Частная собственность, инициатива, страсть, в том числе и первопроходцев в создании новых бизнесов и новых отраслей производства, свободный наемный труд, наличное денежное обращение, и т.д., в особенности в микроскопических сегментах рынка, вновь возвращают иллюзию возможности всеобщего благоденствия. Но таким же образом и запускает обратное движение к монополизации рынка. Посмотрите еще раз историю корпорации «Тесла» или «Аппл». И кроме того возвращают всю сложность вопроса о том, сколько нужно произвести цифровых файлов, чтобы обменять их на гамбургер, если не на электромобиль. Несмотря на то, что вопрос этот имеет с точностью до исторической даты ответ. Известно, когда это впервые произошло, и цифровые, виртуальные деньги удалось обменять на еду. Этот вопрос, что отчасти в афористической форме выражает одно из основных противоречий имманентных капиталистическому производству: каким образом закон стоимости, как основное правило при обмене и институтах заимодавца и должника может выполняться в обществе, где дела имманентно растут, являются прибыльными, – оказывается животрепещущим. Каким образом равенство, если не тождество, может покрывать всякий раз вновь воспроизводящееся разрастающееся различие? Но большие корпорации и монополии призваны как раз, разрешать эту ситуацию и потому движение развития рынка неизбежно приводит к монополизации производств. В этом и Ленин видел залог возможности социализма. Но, даже, всеобщее обобществление средств производства и монополизации в государственную собственность, целой нации и страны, сталкивается с инвертированными относительно наемного труда, но в известном смысле с теми же проблемами, что и проблемы базиса капитала. Можно не гнаться за высокой нормой прибыли, высокой степенью рентабельности производства, коль скоро, и корпорация одна, и она для народа, но денежное и товарное обращение остаются, каким образом разрешить противоречие равновеликого обмена разнородных отраслей? Никакой план не может сам по себе нивелировать различие в строениях производств и их диспропорциональном развитии. Приоритет социальной защиты, привел к невероятному росту нерентабельных предприятий в ситуации, когда рентабельность вновь стала существенным показателем ценности обмена и производства, оплаты по труду. Это было если не основным, то одним из важнейших моментов кризиса социалистической экономики, помимо внешних факторов: смещения местоположения мировой фабрики в Китай, и падения цен на нефть, доход от экспорта которой стал для СССР, и средством поддержания планового равновесия между отраслями, и перераспределения доходов. Гонка вооружений была, кроме прочего, дополнительным, и драйвером, выигрышным делом, и ярмом. Союз вооружился до смерти. Частично результатом такого положения дел, в виду относительной неизбежности тенденции и ее колебаний, откатов и возвратов, в моменте исторического события и оказались: челноки, мелкие и супер мелкие, частные торговые агенты, торговцы и перекупщики.
Но мир был бы вполне бесполезен для жизни, если бы хитрость его власти и истории не была бы и хитростью разума, разумной деятельностью, мыслью, где опасность, там возможно и спасение. Цифровые технологии, что вкупе с автоматизацией и роботизацией производства, ставят мир, кажется, на грань неизбежной гибели, и в силу их экономичности, и чисто спекулятивного потенциала торговых биржевых роботов, и в силу того, простого и не простого обстоятельства, что никакая иная отрасль производства не способна догнать эту, цифровую, по степени доходности, демонстрируют возможное решение, так наглядно, как никогда. Возможно, что же, что и в результате чреды будущих долгих смен технологических укладов, практически одномоментное распространение и свободный доступ, к возрастанию производительности технологических связностей, в различных отраслях производства, таким же образом, как и их единство ризомы сети в гетерогенезисе отраслей. Мыслимо, что самые разнородные отрасли производства могут уравниваться в нормах выработки и стоимости, благодаря росту цифровых технологий и их интеграции с самыми разнообразными средствами производства. Таким же образом, как производительность самых разнообразных программ ПК, в том числе, и благодаря изменению их частей, прежде всего, теперь, интерфейсов пользователя, как и функциональность таких частей может возрастать, просто и не просто, от смены операционной системы компьютера, что происходит относительно одномоментно по всему полю. Далее, роботы «собаки», несущие платформы, что все еще не могут пасти овец, и потому просто, в этом отношении, могут быть ничтожны, тем не менее превосходят обычных собак в том, что их уже можно перепрограммировать в дополнение к уже существующим программам, для добавочных средств производства, что можно устанавливать на таких платформах, сменным образом, по желанию пользователя, что владеет таким языком. Делая это относительно быстро и адекватно, с ситуационной рассудительностью за время несоизмеримо иногда малое по количеству чем время дрессуры, для иной «профессии», обычной собаки. Кроме того, вопрос дополнительных рабочих мест, что нужно создавать может решатся простым распространениям доступа к сети Интернет. Традиционно различия уравнивались цифрой, знаками стоимости, действительным или дутыми, действительной или дутой меновой стоимостью, просто потому, что вообще качественное различие вещей, произведенных на продажу, товаров, легче всего уравниваются числами, которые легко может быть сравнивать и равнять. В обмене товаров поэтому деньги лучшие посредники чем любые другие товары, что как раз поэтому, и все, стремятся быть деньгами. Верне всякий капиталист стремиться к тому, чтобы быть финансистом, осознает он это или нет. Но с появлением цифровых технологий, появилась сначала иллюзия, а после и действительная возможность нахождения стратегии скорейшего и значимого выравнивания действительных значений производительности и доходности, при сохранения исконного различия и разнородности возрастания.
Но мир был бы прекраснодушной идиллией, если бы не был самим собой. Смещение границы принадлежности рабочей силы, влечет риск фрактальной регрессии, неопределенностью в статусе человек машина (человек может изнашиваться и регрессировать, машина- производить стоимость и эволюционировать, а не наоборот, человеческие способности развиваться и возрастать, машины же только изнашиваться, и, это в лучшем случае, сохраняющейся занятости, а не тотальной безработицы, относительного перенаселения, что в основных моментах может и не опознаваться участниками: все при смартфонах, и все в процессе прогрессивного развития), не только прогрессом в извлечении неоплаченного производительного труда машин.
В виду всех и этих возможных противоречий, что достаточно хорошо могут быть расцвечены в произведениях искусства, что традиционно, чаще всего обращают внимание на экзистенциальные трудности такого сильного технологического и социально локального (социальная машина быстрей) проброса в далекое будущее ( что, прежде могло быть невиданным), но что уже здесь, возможности воскресения прежде смерти, и смерти, что пронизывает жизнь с самого рождения, обращают участливое внимание на необходимость ждать действительного, а не воображаемого решения или скорее даже, так, что никогда и не дождаться его, даже в ситуации активного участия в общественном производстве, пребывая в будущем настолько насколько возможно. И все же, почему бы не думать, что Бог уже спас нас до катастрофы, а не после нее, фактом разоружения, падения стены и раскрытия «железного занавеса», и, возможно, еще не раз спасет. Короче, мы и действительно можем все еще плохо понимать, не только, что такое 3D принтер, в виду «Менин» Веласкеса, но и что такое потребительский и производственный кредит. Здравый смысл подсечного земледелия и шедевры великих мастеров прошлого могут критически не отпускать нас.[1]
Большей часть этих мыслей много лет, большая их часть в отношении смещения классовых границ, для капиталистических обществ, продумана в 40-50-60 годах 20 века, в том числе и во Франции, и еще ранее, в ходе революции и гражданской воны в России, и в ходе последующего становления социалистического государства и общества. И, все же, мы живем в эпоху иных революций и иных возможностей. Да, идеология господствует, как раз, тогда, когда рабочий трудиться, и нет в его голове ничего, кроме сути конкретного труда, может быть, как раз, потому что он работает, но и именно в это время, он и пассивно соглашается со всем, молчит, и в знак согласия. В июле 17 в России, он бунтовал и просил большевиков и лично Ленина, взять власть, позже осенью, просто работал большей частью на заводах, как раз, тогда, когда его уму в виде партии, требовалась поддержка. Такова ситуация не только с индивидом, но и с общественной органикой, коль скоро, как не сопротивляйся ей, но если не механика, то она. Поэтому и прав, и не во всем, прав был Р. Барт, когда легко проводил демаркационную линию между сферой идеологий, и тем, где она уже не властна, по границе трудящегося рабочего. Действительно, если пролетариат -это материя, что не зависит от сознания и идеологии буржуазии, а не только материя, как множественное многообразие индивидов, послушная масса, то зачем вообще нужна идеология? За невыполнением функций была бы упразднена. Что отчасти и произошло, отделением больших идеологий от государства. И все же, дело обстоит не так просто. Нет на сегодняшний день более тотальной идеологии, чем идеология сети СМИ, или миф, что господствует и в сети Интернет, но парадоксально, нет, возможно и опасности, что чревата спасительным больше, чем эта сеть.
Смешно, когда бы не было так грустно, иногда, читать в канун 101-й годовщины ВОСР, поэтому у Александро Ранкалья, что высказался в учебнике все же 2005 года, в годовщину первой русской революции, очередные попытки вычленить противоречия в "Капитале" Маркса. Этот текст соткан из них, как из афоризмов, каждым из которых в выделенном смысле, и заканчивается, большей частью, любой значимый по смыслу фрагмент этого текста. Теперь, у этого способа, в том числе, и искусства памяти, может быть простое подтверждение, когда создается несколько копий одного и того же текста, в одинаковых цифровых файлах, ради сохранения в разных местах, важно, при внесении редакторской правки в текст, всякий раз перед очередной серией копирования по многообразию таких репликатов, вносить такие изменения, что легко найти и запомнить, – просто потому, что при условии значительного знакового потока, и разнообразия тем, перемежающегося создания разных текстов, обнаружение различий в практически тождественных текстах(формально они могут быть неразличимы: количество знаков, страниц, абзацев) может быть не простым делом, – а это, прежде всего, афоризмы. Тогда проверяя окончания теста, или любого его значимого фрагмента, легко определить был ли он уже изменен или нет.
Но речь зашла о логике капитала, о разного рода строениях, в том числе, и об органическом строении капитала. И что же мы считаем, оказывается, что Маркс недоглядел, что именно виду различия таких строений, в том числе, и органических, равенство капиталов различных отраслей общественного производства, состояние, вообще говоря, случайное. То есть равенство доходности капиталов – это случайный момент общего движения их воспроизводства. Простите, но это исходный пункт критики такого материального способа производства, известной исторической формации, в этом тексте. Это другое выражение для констатации его анархии. Ибо и действительно только плановое ведение хозяйства, что и доказывается всяким частным, отдельным производством, что в достаточной мере разнородно, - в котором ведение хозяйства и производства чаще всего планомерное, -, может прежде всего уравновесить, исходную и неизбежную разнородность производств, что все равно остается неким вызовом мысли и практике. И, это различие, и действительно то, почему бывают кризисы перепроизводства, просто потому, что капиталы различных строений( стоимостных, сумм, авансированных на постоянный капитал и заработную плату, технических, соотношений между средствами производства и количеством рабочего времени, и органических соотношений, в конечном итоге, отношений, между прибавочной стоимостью и заработной платой, так как органическое строение, как функция взаимоотношений между, техническим и стоимостным строением это то от чего производна норма прибавочной стоимости. К. Маркс. Капитал. Т1 "Всеобщий закон капиталистического накопления"), не могут производиться и обмениваться, равновелико. Или возьмите самое начало третьего тома под редакцией Энгельса. Отдел первый, Части первой. Все различия капиталов, что вычленяются в этих главах, как чисто математически абстрактно понятные из варьирования исходной исторически априорной структуры его строения и строений, – так и в виду возможности прямой экземплификации идеализаций такой теории, анализа действительных возможностей прибыльных дел, – это основная причина их теоретические понятой разнородности и невозможности равновеликого обмена в целом обращения всего общественного капитала. И все же, должны. Капиталы должны обмениваться и более того это повсеместная практика товарно-денежного обмена. Долг, как и его производство, это альфа и омега- этого общества. Просто и не просто потому, что это может быть, кредит, первое и начальное имя капитала, кредит торговый. И финансовый кризис, с которого начинается экономический, это, прежде всего, кризис неплатежей. Но главным образом, это то, почему, существует всеми легко констатируемый разрыв, между, так называемым реальным сектором экономики, что содержит постоянный капитал, в явном виде, и финансовым сектором, формула, одного из строений которого, технического, тем более проста, что формула кругооборота этого капитала, не включает ссылку на товары, и состоит только из денег и/ или капитала в собственном смысле- кредита. Д-Д` Как, эти производства могут обмениваться равновелико? То, что на рынке ценных бумаг могут теперь в торговле использоваться машины, то есть эксплицитно задействоваться, кажется, постоянный капитал (не говоря о зданиях и помещениях, что все более становятся случайными к этой деятельности финансовой спекуляции, просто потому, что смартфон или планшет, это может быть все что нужно, кроме сети), это предмет особого исследования, просто потому, что эти машины умные, то есть те, что смещают границу принадлежности рабочей силы. Труд, в этой сфере, остается абстрактным (здесь, синоним интеллектуального, и при этом тот, что сохраняет прямое отношение к возможности, которой только все больше без связи с действительностью) настолько, насколько это вообще возможно, и потому формула кругооборота такого финансового и спекулятивного капитала, проста: Д-Д`. То есть, этот капитал, даже в постоянной его части, состоит из возрастающих стоимостей, что отсылают только к стоимостям в денежном или к иным знаковым ценностям, выражения стоимости. То есть к финансовым инструментам. Но, в конце концов, это различие, то, что следует из различия товаров и денег, товаров и капитала, производства и обмена, коль скоро, этот способ производства основан на товарно-денежном производстве и обмене. Дело в том, что различие в строениях капитала, производно от формы и стратегии прибавочной стоимости. И эта последняя в силу обратной связи или особенности общественного производства, быть всеобщей взаимосвязью, что может быть так названо, зависит от различных органических строений капитала. Процентного соотношения постоянного капитала, прежде всего, средств производства и переменного, инвестирования рабочей силы, капитала, в соотношении с полученной прибавочной стоимостью. Тем не менее, важно может быть, это, относительная прибавочная стоимость или абсолютная. Если абсолютная, то рабочие одинаково, вне зависимости от отраслей, могут производить на одних и тех же средства производства, что сравниваются по производительности, просто потому, что она сравнительно невелика, и не важна (лопата и тачка, ручной, прядильный станок и/или затем мануфактура), не иметь большого значения в сравнении с количеством часов работы, одну и ту же прибавочную стоимость. Если относительная, когда количество часов, часто может стремиться к нулю, то различие между отраслями в органическом строении, может быть тем более разительным, и тем более разительным, в виду различия производительности труда может быть и норма прибавочной стоимости. Ранкалья (Александр Ранкалья. Богатство идей. История экономической мысли ( 2005) М, 2018) или не видит этого, или пренебрегает этим, иногда, в упор, просто потому, что основное достижение Маркса теорию прибавочной стоимости, вообще хотел бы, видимо, забыть, как страшный сон. И именно потому, что эта теория прямо указывает на факт эксплуатации, как и на то, простое и не простое обстоятельство, что богатство такого общества основано на бедности. Его интересует прибыль и тенденция ее к понижению, и уже традиционно аргументы, за и против наличия этой тенденции, и видимо в виду господства известной идеологии. В виду этого, он мог и высказывать действительные черты общего движения капиталов, и как раз в виде неких соображений относительно его возможной логики, что выражены в математической форме, Пикетти, что не находит ничего подобного математике и логики в Капитале Маркса, мог бы и поучиться, но поэтому Ранкалья и стоит прочтения, и все же, это буржуазный идеализм. Одна из заслуг Маркса состоит в том, что тот разработал, в том числе, и основы частного научного применения, в особенной науке политической экономии, не только диалектической, но и не существовавшей на тот момент, разве что в текстах Буля, математической логики. Методологические обстоятельства в виду дидактического стиля изложения учебника, остаются в стороне, и за общим равным обстоятельством вхождения математики в науку, что само по себе стоит признания, может остаться незамеченным наивность критики и ревизия теории в пересказе и изложении, Ранкалья. То, что исходный текст «Капитала», перерабатывался множество раз, до сих пор сосуществуя с многообразием исходных тестов, лишь свидетельствует о открытости горизонта трансисторического дискурса.
Видимо, и Ронклье, все же, хотелось бы, чтобы средняя норма прибыли была высока, и распределялась бы, вне зависимости от участия в добывании, инвестировании, как и прежде высокой. Капитал, таким образом, хочет быть, все еще, интересен сам себе, делать деньги из ничего (средняя прибыль равновелико распределяется по капиталам в процентном отношении в виде тенденции, теперь, в 2018 проценты по бумагам государственного долга США могут достигать 3, тогда как ставка процента таким же образом растет, и при этом страны могут выводить деньги из этих ценных бумаг, противится тенденции, незадача в том, что торговые войны и конкуренция, как раз, могут совершенно природным образом реализовывать тенденции капитала, что сознательно, кажется, вообще невозможно реализовать, разве равновеликое распределение прибыли по капиталам, даже, если это средняя норма извлечения прибыли, это не аналог коммунизма, как он мыслится буржуа), указывая на мнимые и, иногда, действительные противоречия и своего движения, и текста Маркса. Последнее, впрочем, довольно сложное дело, поскольку рефлексия противоречий в самом явном виде - это метод Маркса, и это диалектика, как известно. Суть дела этого текста, внутренняя форма плана содержания, противоречие любого движения, таким образом, подобно ленте Мебиуса складывается внешней формой выражения этого текста, его афористическим характером. То, что тенденции развития капиталистического способа производства только тенденции, это можно увидеть и из текста Ранкальи, но, вообще говоря, скорее косвенно. Сам он такие вопросы, часто не затрагивает, а они могут быть важны, каков статус причинности, если не научности в таких исследованиях? Что это за причинность, и что это за наука. Все остальное, в лучшем случае, известная деликатность, что не ищет нарушения производства удовольствия, коль скоро, этика утилитаризма, может быть, господствующая этика господствующего класса. Отдельные отрасли производства общества, как и вообще отдельные производства, никогда не смогут иметь одинаковые строения и индексы статусов доходности, как и люди от природы не равны по телесной конституции, так и эти строения неизбежно, могут и будут различны. Их равенство, это не вопрос для коммунизма, оно не требуется, вопрос в том, чтобы материальное производство не подпадало бы под господство капитала, общественного отношения эксплуатации и подчинения и вытеснения. Необходимы ситуации, при которых стоимость, в двух самых известных ее законах, один из которых носит тавтологичное название закон стоимости, и второй, закон прибавочной стоимости, или основной закон капиталистического накопления, перестала бы быть значимым общественным отношением. Просто потому, что стоимость - это прежде всего общественное отношение, стремящееся к равенству при обмене товаров в одном отношении и к извлечению наибольшей выгоды из производства и обмена, в результате увеличения степени эксплуатации, в другом. Что это за условия и ситуации? Ближайшим образом, они могут быть сформулированы только понятийно. И потому неизбежно формально и абстрактно. И их повторяющаяся в удвоениях одного и того же, возможная лож, сродни возможной лжи голого формализма закона тождества, А=А. Логическое не может быть тут в единстве с историческим традиционным образом отношения к прошлому. И потому чаще всего, и чаще всего оправданно, такие моменты, опознаются, как утопии. Просто потому, что они никогда не имели место в виде, соответствующем своему понятию, при известных общих допущениях. И все же, таким же образом, как и подобный формализм может быть неизбежен в мысли, таким же образом неизбежно обращение к теоретическим основам исторического и сюжетного прогнозирования, предвидения и планирования. Как и в целом критики и утверждения осмысленности существования. И единство исторического и логического, невозможно без мышления о будущем. Два, ближайшим образом, в том числе, и возможных требований трудящихся, здесь, могут быть значимы. Всеобщий, универсальный и свободный доступ ко всем товарам и услугам (с соответствующей всякому данному историческому горизонту мерой ограничения разнообразия товаров, в торговле), как первый возможный итог такого свершения. И затем всеобщий универсальный свободный доступ ко всем средствам производства, каждому и каждой. И коль скоро, формализм, в этом отношении, непременно, скажется каким-либо актуальным различием, феминистки, могут и посмеяться, и критиковать такие требования. Что это: "каждому и каждой".
Расизм и биоцид, принимает самые разнообразные формы, и они все более и более изощряются, само феминистке движение, все время разводится и расходиться на само малейшие различия, позитивно удерживая их, и с тем чтобы устроить борьбу и возню за выдуманные ценности. Проблема в том, что традиционный расизм, это все еще, все тот же, холизм больших групп, что не задумывается и не задумываются.[2]
То, что Ранкалья выделил стандарты критики буржуазного способа производства, в отношении тенденций народонаселения в обществе, в "Капитале", это хорошо. Но эти стандарты и выделены стандартно, пропагандистки клишировано, формально и от того, если не ложно, то на предельной дистанции. Он шаблонно описан шаблоны феноменов 19 века в веке 21-м. Может быть это и верно. Но вообще говоря, не в этом заслуга автора "Капитала", не в шаблонах социальной критики, Маркс, преуспел и в этом, но эти особенности были известны и до него, и будет известны после, еще видимо долго, просто фактом финансово промышленных кризисов капитала. Другое дело, что автору "Капитала" удалось действительно просчитать логику этого движения капитала, показать, почему это происходит, конечно, не покидая и области теории, в известном смысле, высшей формы практики. Не зная этих основных возможных слоев текста, трудно ориентироваться в нем. Идеализации теории не стоит принимать за факты, и наоборот. Важно то, что без теории прибавочной стоимости не удается разрешить основное противоречие трудовой теории стоимости Рикардо и Смита. Каким образом, извлечение прибыли может подпадать под закон стоимости. Каким образом, вообще может существовать такая видимость, что закон стоимости не нарушается в обществе, где цель и желание любого, это извлечение наибольшей прибыли с наименьшими и/или по обстоятельствам с относительно великими или невеликими затратами. И главное существует такое различие в производственных отношениях собственности на средства производства, эксплуатация, в ходе которой закон стоимости реализуется в виде случайного события. Просто потому, что он нарушается всегда в оплате руда рабочему. И Энгельс прав, в том, что эта теория, основное научное достижение Маркса. Кроме того, без этой теории невозможно показать границы капитала, и таким образом увидеть горизонт бесклассового общества. Каким образом создается субъективная и объективная видимость, так и субъективна и объективная функциональность, что закон стоимости не нарушается, в ходе создания и капитализации прибыльных дел и обмена прибыльными делами, ответ на это вопрос, и является раскрытием секрета капиталистического способа производства.
Трудность, здесь, таким образом, в том, что видимо, прежде всего, только на основе такой теории можно объяснить, каким образом люди, что отдают товары бесплатно миллиардами могут быть миллиардерами, но сделать это можно только исходя из обращения к границам капитала, к его абсолютным границам. И именно потому, что само общественное производство уже находиться на них, коль скоро, оно живо и исторично. Если же задача состоит в том, чтобы быть имманентным, прежде всего ставшей структуре капитала, что выдерживает события, то рассудочные противоречия и рассудочная же неспособность увидеть эти противоречия в себе, это все что можно, кажется, ожидать от идеологов такого строя, что призваны прикрывать и оправдывать, через доказательство от противного, глупости (безрассудства) своих возможных оппонентов. Главы о Марксе, это, может быть тестовый кусок квалификации, любых таких изданий. Что в ином отношении может не внушать энтузиазма. Маркс идеолог буржуазного общества в этом смысле не менее, чем иные, просто фактом фильтрации ума. Тем не менее, ни одна мысль не может быть упущена, тем более, если она выражена в простой и логичной форме математического вида, для строений капитала, даже если это и неимоверно трудно для одного человека, просто потому, что мыслей, как и песен- хитов может очень много, теперь. Но именно поэтому, мы и говорим, что это и не должно быть делом одного человека, исключительно.
Теперь же, вполне допустимой может быть и точка зрения, что Маркс придумал языковую игру, в которой разыгрываются видимости, сознания: субъективные и объективные иллюзии, и бытия: субъективные и объективные функциональности. И только для того чтобы играть было интереснее и увлекательнее, для людей, имеются вхождения приближений к действительным отношениям. Что же, мы действительно свободнее, чем в 19 веке и каких только игр нет в сети, и потому, и таким образом можно думать о «Капитале». Но явно было бы наивно сводить, все отношение, исключительно к языковой игре и тюрьме языка, семиотической симуляции. В том числе, и фактом истории кино, «Матрица».
"СТЛА".
Караваев В.Г.
[1] Можно посмотреть «Форд против Феррари», фильм в котором одна из экзистенциальных особенностей, что же, что может быть на первый взгляд, и не самая распространенная, но отсылающая к возможному идеалу существования, исследуется с скрупулёзной пристальностью для ближайшей к середине 20 века границы его второй половины. Индивиду не приходиться ждать физической смерти, пусть бы и виду ее случайности, после того, как произошла его виртуальная смерть в достижении в том числе, и радости, которой можно делиться, но чья возможность стала той, что в известном смысле, ему невозможно превзойти. Не было ли это в известной мере счастьем, обретенным успокоением, в том числе, и для его ближайшего окружения? Кроме того, по многим мотивам, в том числе, и завода Теслы, двигатель внутреннего сгорания можно еще долго совершенствовать, но он уже мертв. Не одно, но многие произведения искусства, как и не одна, но многие судьбы, демонстрируют эту странную особенность предельных достижений: их исполнители могут не слишком дорожить своей жизнью, как будто бы она была долгом, что уже отдан сполна, но при этом могла бы еще долго длиться. Можно, в виду длящейся исторической ситуации, еще долго думать над последовательностью: стоицизм, скептицизм несчастное сознание. Действительно не стоит ли подвергнуть сомнению все красноречивые доводы, в пользу скорейшего ухода из жизни, после выполнения ее призванного задания, для того чтобы понять позитив раздвоенности Павла между тем, что он хочет, но не делает, – уйти из жизни, – и делает, но не хочет, живет в вере через абсурд. Просто потому, что наши призвания все еще обуздывают и привязывают нас к нашей профессии. И иначе, разве скепсис не идет первым, в виду догматизма жизни, чтобы разрешиться в стоицизме, и затем в несчастном сознании? И потому Павел как раз хочет обожения, но не делает то, что хочет, и напротив, живет, но не в обожении? Ибо иначе просто не отличить желаемое от действительного. Эти богатейшие символы должны содержать, что-то позитивное против стоицизма и его разума. Но, это и не исключительная мысль этих строк. Догматическая наивность жизни не может быть наивностью идеологии, и аскеза не может не противопоставляться, начиная с какого о времени, наивному неведению жертвы. Короче, случай сыграл восходящую к бесконечности роль ритуала в упомянутом фильме, «Форд против Феррари». Лучший, не озлобленный победитель, или должен быть принесен в жертву богам, или пройти путь дисциплинарных поздравлений.
Но как еще спасти момент движения от того, чтобы он не был бы исключительно поглощён гепардом или блиц криком? Действительно ли АЭ или Хэфнер, хотели всех нас одномоментно превратить в животных? Мыслима ли ситуация, в которой возможность трансживомертвости, более не будет, едва ли не единственным, даже просто мыслимым, в «Игре престолов» разрешением, и игра Фортуны, это все что может примирить нас с жизнью? Молодой человек может не высмеивать и тролить своих одноклассников в сети, но просто расстреливать их, заканчивая самоубийством, и таким образом демонстрируя все возможные границы власти современного общества, как и границы его господствующей идеологии, экстремистки, и скорее, бессознательно, демонстрируя разнородность общества, что, вообще говоря, не расстреливает, общества в котором отменена смертная казнь. (Крымский гражданский расстрел) Это двойное преступление, и против общества, и против себя, абстрактное отрицание двойного возможного утверждения, и себя, и общества, что относительно легко возможно в сети Интернет, как раз, в социальных сетях, именно, как утверждение, что вот циничный конфуз большей частью, таким же образом, может быть только абстрактным, только выдуманным, только провозглашаемым. Суть проблемы, в первом приближении, такова, любые социально исторические различия, что часто опознаются, как предрассудки, в виду действительного потока абстрактного количества прибавочной стоимости, для которого они, большей частью, безразличны, – не важно может быть, кто и что, участвует в самовозрастании стоимости, важно чтобы этот рост имел большую степень и высокую норму,– могут и используются, как мотивы в таких экстремистских действиях, и чаще пред сознательно или бессознательно, для реализации негативности, производной от основной гетерогенности, имущественной, и отношений господства и подчинения, основанных на различии во владении средствами производства. Не стоит поэтому искать прямой причинности в таких событиях. Хотя и ее аналоги возможны. Террористы не обязательно бедны, не имеют доступа или глупы. Но именно, возможные триггеры события, социально исторические предрассудки, превращают его в некое причинное событие или вернее создают стойкую видимость, что всякая страсть- это гвоздь. А главное заставляют забывать про ту, в которой это состояние, как раз, может и не быть регрессом.
[2] Примечательно, поэтому, может быть увольнение журналистки, которой довелось брать интервью у Путина. Как бы там ни было, красноречив может быть, именно сам скандал, что из этого вышел. Журналистка сменила место работы, уйдя на более либеральный канал. И видимо силы переоценила. Неизбежно, в повседневной жизни,- и Голливуд, часто, только запоздалое свидетельство этому, в картинах, что производит, люди признают предрассудки друг друга, в известной мере и, как раз, и в виде само иронии, признают, неизбежность бекграунда, друг друга. Но рассудок мертв без жизни и прежде всего без жизни влечений. Они же неизбежно чреваты предрассудками. Гегель говаривал, что только Дух и видимо бесконечный, может выдержать противоречия любви. Просто потому, что тотальное вытеснение предрассудка, что предрассудок рассудка, простейшим образом, чревато взрывом. Одна политическая корректность, быть может, старается быть бычьим трендом свободы от всяческих предрассудков, и именно от имени и власти потока абстрактного количества. Проблема в том, что это и действительно то место, может быть, где трудно дышать, если вообще возможно без защиты как раз, что частично обеспечивают истинные предрассудки, видимо о всех предрассудках можно забыть только в виду полета на Марс и действительно узкому кругу лиц с длительной подготовкой совместимости. И все равно, кто сказал, что отсутствие мужества в виду самосохранения, это истина бытия, или каким образом вообще тестировать истину предрассудка, что по определению, если не до самого различия истины и лжи, то лож? Для того чтобы быть расистом, странным образом, теперь, кажется, нужно только все более и более изощренно находить объект, для подавления и вытеснения, с точки зрения такой корректности, разрушая таким образом, и ее собственные основы гуманности, изощряя нюх на нарушителей вакуума, которым вздумалось подышать. Может быть ясно из-за чего это происходит, обратная ситуация может быть крайне экстремальна и агрессивна, все и в впрямь может быть полно не самых разумных ослов и слонов, как это уже и было и о чем свидетельствуют не только художественные кинофильмы антиутопии или мыслительные эксперименты триллеров- боевиков. Проблема в том, что допущение признания предрассудков, таким же образом может не иметь пределов, как и их осуждение, с точки зрения формальной нормы и, прежде всего, осуждения с точки зрения, моральных императивов. И дно, ни ловить, ни поймать нельзя, просто потому, что, когда мы есть, как известно, смерти нет, когда смерть есть, в этом смысле, нас нет. Парадокс и возможный ужас, состоят в том, что люди могут жить на дне. Для упомянутой журналистки, ностальгия по разнообразию праздника Хэллоуин, вышло обвинением в расизме. Нет, конечно, пирайи пера, нашли бы, что это отнюдь не так, что не праздник и его вообще говоря может быть и странный и известным образом богатый символизм был мотивом осуждения, но что там в теле программы была масса нюансов, о которых умалчивают ее возможные защитники и, как раз, в силу предварительного взятия расизмом, что, на самом деле движет их писаниями в защиту журналистки, и что именно такие тонкости как раз, определяли ее расистскую позицию. Все это может быть так, но она выступила, видимо, не с бычьим трендом, на этой бирже тщеславия политической корректности. Идеологически шортить против расистского-антирасистского равенства, видимо, чревато теперь. Только бычий тренд в этом отношении, возможного равенства рас, в ситуации расистского равенства, может быть приемлем. Можно посмотреть такое кино, как «Охота» (2019), в котором указанное противоречие между возможностью отринуть всякое прошлое в любых его ценностных формах, и прежде всего подавления и вытеснения, что оборачивается действительным троглодиторством, и традицией, что вполне лояльно все еще спит под сенью ставших привычными христианских ценностей, обострено до предела.
[i] Социология таких событий вещь, воистину, может быть, неблагодарная, просто потому, что, даже, если она осмысленна, то мысли, могут быть, только жестокими, ибо они о язвах общества и на злобу дня. И потому, чаще всего, такая социология, если не предательство, то циничная провокация. «Мужское и женское», это возможно, реквием по социологии, в этом смысле.