Номер Close Every Door в ироничном мюзикле-пастише Эндрю Ллойд-Уэббера и Тима Райса «Иосиф и его цветные одежды» стоит особняком.
Авторы, которым на момент сочинения было в районе двадцати, внезапно меняют шутливый тон повествования на серьезный.
Находясь в рабстве у египетского сановника Потифара, Иосиф становится объектом вожделения его жены. После неудачной попытки соблазнить молодого человека, женщина обвиняет его в харассменте, и героя бросают в тюрьму. В своем монологе Close Every Door («Запри все двери») Иосиф не просто описывает душевные и телесные страдания, на которые его обрек ложный навет. В этом номере частная история обретает историческую перспективу и вырастает до судьбы целого народа — это впечатление усиливается, когда вступает детский хор.
Давайте посмотрим на оригинал с подстрочником и сравним его с русским поэтическим текстом, написанным режиссером Алексеем Франдетти для постановки «Иосифа» в Санкт-Петербургском музыкальном театре «Карамболь».
Close every door to me, / Запри передо мной все двери,
Hide all the world from me / Спрячь от меня весь мир,
Bar all the windows / Закрой все окна,
And shut out the light / Лиши меня света
Do what you want with me, / Делай со мной, что хочешь
Hate me and laugh at me / Ненавидь меня, насмехайся надо мной
Darken my daytime / Омрачи день мой,
And torture my night / И преврати ночь мою в пытку
Нельзя не заметить, что глаголы в повелительном наклонении, которыми начинается каждая строчка, кроме формальной симметрии, придают стихам Райса динамику и даже некоторый вызов. Муки героя рисуются по нарастающей — от простого ограничения свободы (close, hide, bar, shut out) до моральных унижений (hate, laugh) и причинения телесных страданий (torture). Интересно, что глагол darken употребляется Тимом Райсом в двойном значении — не просто лишить дневного света, но и ввергнуть человека в душевный мрак и отчаяние.
С первой же минуты Иосиф ведет диалог. С кем? С Потифаром? Это слишком мелко. С некой неведомой силой, стремящейся его погубить? А, может быть, Иосиф обращается к самому Богу, испытывающему его? Режиссер и актеры должны обязательно найти для себя ответ на этот вопрос.
У Франдетти:
Двери закрытые,
Миром забытый я
И не проникнет
В тюрьму солнца свет
Мне в наказание
Боль и страдания,
Мрак каземата,
Где выхода нет
Выбор сделан в пользу описательности, герой пассивен, последовательное нарастание его трагедии скомкано — начинается лишением свободы, им же и заканчивается. Хотя при исполнении Павел Левкин деликатно отделяет висящее «я» от слова «забытый», в хоре окончание строки сливается в белорусское «забытыя».
Смотрим дальше:
If my life were important I / Если бы моя жизнь была важна
Would ask: «Will I live or die?» / Я бы спросил — буду я жить или умру
But I know the answers / Но я знаю, что ответы
Lie far from this world / Лежат за пределами этого мира
Здесь герой, который считал себя умником и красавцем, признает свою ничтожность. Это момент слома: Иосифу больше не фартит, от него ничего не зависит, будущее в руках Бога. Герой это понимает, что ему неведомо —как именно Бог распорядится его жизнью.
В переводе Франдетти — лихая отсебятина в виде вялой рефлексии. В отличие от Иосифа Райса, герой Франдетти не знает, кто управляет его судьбой.
Здесь закончу свой краткий путь
Умру, иль когда-нибудь
Я буду свободен,
Кто даст мне ответ
Идем дальше:
Close every door to me / Закрой передо мной двери
Keep those I love from me / Удали от меня близких моих
Children of Israel / Дети Израиля
Are never alone / Никогда не одиноки
For I know I shall find / Ибо я знаю, что обрету
My own peace of mind / Душевный покой
For I have been promised / Ибо мне обещана
A land of my own / Моя собственная земля
У Франдетти:
Двери закрытые,
Лица размытые
Те, кто, кто был дорог,
Теперь так далек
Обрету там покой
На земле я святой
В беде не оставит
Детей своих Бог
В этих строках личная история Иосифа увеличивается до истории его соплеменников. Дети Израиля у Тима Райса — это не только евреи вообще, но и семья Иосифа в частности, второе имя его отца Иакова было Израиль (у Франдетти — абстрактные «те, кто мне дорог»). Понятно, что в наши дни на первый план выходит геополитическое значение слова «Израиль», из-за чего в 2017 году случился скандал: в одной австралийской школьной постановке из соображений политкорректности попытались заменить выражение «дети Израиля» на «дети добра». Тим Райс тогда официально заявил, что мюзикл основан на эпизоде из Библии, а не на палестино-израильском конфликте.
Алексей Франдетти пошел дальше: удалил неудобный Израиль и добавил прямое упоминание Бога. Надо заметить, что мюзикл «Иосиф и его цветные одежды» — очень светский пересказ популярного ветхозаветного сюжета. В Библии любимый сын Иакова находится под божественным присмотром и все поступки совершает с оглядкой на всевышнего, пославшего ему испытания за ябедничество на братьев. В своем либретто Тим Райс ни разу не использует слово «Бог». Его Иосиф, несмотря на неудачный старт, преуспевает в жизни именно благодаря личным качествам, но в трагический момент все же обращается к Богу, пусть иносказательно.
Затем идут строки, которые принято трактовать, как прямую аллюзию на Холокост.
Just give me a number / Просто дай мне номер
Instead of my name / Вместо имени
Forget all about me / Предай меня забвению
And let me decay / Позволь мне истлеть
Здесь, конечно, про номера, которые заключенные концлагерей носили вместо имен, и тела, гниющие в безымянных общих могилах.
Франдетти обходится без исторической перспективы:
Сотри мое имя
Лицо позабудь
Пусть память навечно
Сотрет все черты
Одна идея повторяется дважды (лицо позабудь = пусть память навечно сотрет все черты), да и рифма потеряна. Этот Иосиф не предвидит Холокост, его прежде всего волнует забвение.
Далее Франдетти пытается ввести образ пепла, из чего можно предположить, что переводчик все же в курсе мотива геноцида (это избитый факт, на самом-то деле), но либо не смог сформулировать, либо не посчитал релевантным для детского утренника в «Карамболе»:
Да и неважно,
Я был или не был
И пеплом по ветру
Развей все мечты
В оригинале:
I do not matter, / Я ничего не значу
I’m only one person / Я всего лишь человек
Destroy me completely / Разрушь меня полностью,
Then throw me away / А после выброси
Никакой мечты тут, конечно, нет, Франдетти додумывает ее, и страшная картина смирения человека-песчинки перед тотальным уничтожением сводится к разбитым амбициям главного героя.
Больше нового текста, хвала нейронам, в песне нет, поэтому мы можем закругляться.
Литературный перевод — дело, безусловно, непростое, потери формы и смысла неизбежны, а этот текст не просто стихотворный, но еще и поется. В переводе Алексея Франдетти заложенные в оригинал идеи перекодированы на русский язык либо очень приблизительно, либо никак. Это действительно «русский текст» — фантазия по мотивам, не отдающая должное стихам Тима Райса.