(Этот канал посвящен детству. Мой тесть, Иван Андреевич Губарь, написал воспоминания о своем детстве в послевоенной белорусской деревне. Мне они настолько понравились, что я решил познакомить читателей с отрывками из этой книги).
Продолжаю свой рассказ о жизни нашей деревни под оккупацией.
В период оккупации несколько человек ушли партизанить, остальные занимались своим привычным делом - хлебопашеством. За организацией работ и выходом на работу следили полицаи.
Официально колхоз не был распущен. Но инвентарь, лошадей, коров и волов сельчане, на основании решения сельского схода, разобрали по своим хозяйствам. Была выделена лошадь и кое-что из техники нашей семье. Хотя, как рассказывал Алексей, своими эту лошадь и технику у нас в семье не считали. Большинство сельчан все-таки были уверены во временном пребывании немцев.
Постоянного гарнизона в деревне Селец немцы не держали. Приезжали иногда немецкие команды, останавливались в селе, грабили и следовали дальше. Особенно отличались власовцы. Повседневное управление всеми житейскими делами осуществляли староста, полицаи и комендатура, расположенная в районном центре Брагин.
В нашей деревне не нашлось человека, согласившегося на должность старосты, поэтому его назначили из жителей соседней деревни Макрец. Этот на службу к немцам пошел добровольно и много бед причинил моим односельчанам. Был пойман и предан правосудию только в шестидесятых годах.
В полиции служили четыре моих односельчанина. Это были молодые парни, ровесники брата Алексея, для них основным мотивом службы в полиции было стремление избежать угона в Германию.
Правда, из четверых только один начал ревностно служить немцам, и был казнен партизанами при помощи двух берез. Остальные полицаи особого вреда местным жителям не чинили. После войны двое из них, в связи с недоброжелательным отношением к ним односельчан, сразу же уехали из деревни и поселились жить в одной из прибалтийских республик.
Дмитрий Буховец остался, работал трактористом. С людьми общался очень мало. Только в конце 1965 года была рассекречена информация, и стало известно, что служить в полицию он был направлен соответствующими советскими спецслужбами. С задачей справился, за что и был награжден орденом.
В последнее время много пишут и говорят о том, какие были хорошие немцы, как они заботились о наших детях, даже конфетки им давали. Что ж, кому-то повезло. Я же ни от кого из родственников и односельчан не слышал трогательных рассказов о гуманизме фашистов.
Знаю только то, что они поселились в нашем доме и, несмотря на осенние холода, выгнали из дома в землянку мою мать с четырьмя ребятишками. Этих "гуманистов" не остановило даже то, что жить на улицу был выброшен грудной ребенок – мне тогда не было и года.
По рассказам брата Алексея, я знаю, что немец стрелял в брата Петра только за то, что десятилетний мальчишка осмелился подойти и потрогать его велосипед, стоявший в нашем дворе. По чистой случайности промахнулся - Петру повезло. А вот тем, кто жил в Хатыни и других дотла сожженых белорусских деревнях - нет.
Я знаю, что старший брат Алексей постоянно жаловался на боль в левом ухе, которая появилась (и сопровождала его периодически всю жизнь) после того, как немец без всяких на то причин, выстрелил из винтовки возле его уха прямо в нашем доме.
Из рассказа дяди (двоюродный брат мамы) Семена Бут – уже известного вам Алабона - знаю, что по нему немцы стреляли на поражение. "Куля прасвистала каля шыи". (Пуля просвистела возле шеи).
Хотя в данном случае была, какая никакая, но причина. Дело было так. Возвращается дядя Семен домой с поля и видит, что возле его улья собралось несколько немцев из проходившей через деревню воинской части. Потом часть из них убежали от жалящих пчел, а один остался. Подойдя, он увидел полное ведро меда. Оказывается, немец уже заканчивал свою работу. Он выгреб весь алабоновский мед - остальные ульи уже были пустыми.
Дальше все было как в боевике. Заговаривая зубы и причитая какую-то белиберду вроде: "Пан, пан, а гут, а мед, а хап, а в рот" Семен шаг за шагом подходил ближе к немцу. Подойдя вплотную, Алабон быстро хватает ведро и со всех ног бросается бежать в сторону сарая. Только неожиданность и быстрота помогли остаться в живых. Пока до мародеров дошло, что произошло, и они открыли стрельбу, хозяин меда был уже далеко. На вопрос "Как же ты Семен, до такого додумался? Ведь реально могли же застрелить за ведро меду". Ответ был в чисто нашем духе "А я и не подумал".
Говоря о войне, и "гуманизме" оккупантов нельзя забыть, что за время фашистской оккупации (июнь 1941 - июль1944 гг.) только в одной Гомельской области погибли примерно 210 тысяч жителей.
Из 8 миллионов вывезенных в Германию рабов свыше 40 тысяч были угнаны в рабство из нашей области. В их числе оказались некоторые из моих односельчан, в том числе мой старший брат Алексей и двоюродный брат Михаил Бут. В 14-15 лет они были насильно увезены в Германию, где их заставили работать в имении немецкого хозяина. Единственное, в чем им повезло – их не разлучили, они попали к одному хозяину.
Только в начале 1946 года они появились в родной деревне – пришли пешком, отправившись в путь от границы Германии с Францией. Прошагали пол-Европы, толкая перед собой двухколесную тележку на резиновом ходу.
Спустя много лет после войны уже новое поколение немцев, признавших вину своих предков, начало выплачивать денежную компенсацию тем, кто был насильственно привлечен для рабского труда в Германии. Получал такую компенсацию и Алексей.
Угоняли в рабство в основном молодежь. Формировали в Брагине команды и пешком под охраной немцев и полицаев вели на станцию Хойники. Сажали в товарные вагоны и вывозили в Германию. Некоторым удалось избежать этой участи благодаря стечению ряда обстоятельств или природной смекалке. Одним из тех, кто сумел ускользнуть от поездки в Германию, был мой родственник Вася Бут (Алабон).
Когда их группу вели на станцию, он пристроился поближе к обочине. Когда переходили через реку, он скорчил гримасу, и всем своим видом показывая, что у него серьезные проблемы с желудком, убежал под мост. Затем тихонько вошел в воду, нырнул и выплыл возле противоположного берега, заросшего ивовыми кустами. По кустам добрался до леса. Вначале прятался там, а затем несколько месяцев жил в стогу сена на болоте возле деревни.
Значительно сложнее было девушкам. Некоторые вернулись из рабства, неся в подоле маленьких белокурых ребятишек.
После освобождения в июне 1944 года колхоз был восстановлен. Все мужчины призывных возрастов, не сотрудничавшие с оккупационными властями, без каких-либо проверок были призваны в армию и отправлены на фронт.
Первого июня 1944 года призвали в армию моего отца. Правда, перед этим ему предложили дать так называемую “бронь”, при условии, если он согласится возглавить отстающий по всем показателям колхоз в деревне Макрец. Он с этим предложением не согласился, мотивируя свой отказ тем, что «у меня четыре сына и я не хочу, чтобы у них был судимый отец». Уходя на фронт, по словам мамы, он был твердо уверен, что с ним ничего не случится, так чувствовал себя опытным солдатом, прошедшим польскую и финскую войны.
В шестидесятые годы в деревне был открыт памятник погибшим односельчанам. Приехав в очередной отпуск, я был просто шокирован тем, что в огромном списке погибших перед фамилией отца насчитал около пятнадцати фамилий Бут. И это не однофамильцы. Я знал, что погибли многие, но что погибло столько человек, состоящих в родственных отношениях, даже не допускал мысли.
Воспоминания послевоенного детства, рассказы родных и односельчан с ранних пор сформировали в моем сознании ненависть к фашистам. Правда, тогда я их просто называл "немцы, которые убили моего отца". Убили не только моего. Огромные людские потери понесла и моя деревня, на фронте и партизанских отрядах погибло 66 моих односельчан.
Я подсчитал, что из 48 деревенских семей, имевших детей моего возраста и ровесников брата Семена (1936г. рождения), отцов имели только 22 - это 46%.
Я был твердо убежден в том, что они, немцы - причина многих бед, переживаемых мною, моими родственниками и многими односельчанами. Впоследствии это стало одной из причин моего отказа служить в Группе советских войск в Германии.
В заключении этого рассказа, мне хотелось подчеркнуть – несмотря на то, что мое поколение прямого участия в войне не принимало, все свое детство мы наблюдали последствия этой войны, и она оставила у многих из нас раны, саднящие всю жизнь.
(Полный вариант книги Ивана Губаря "Однажды в детстве, после войны" можно прочесть здесь - https://author.today/work/61027)