Когда закончится война, мы выйдем в жизнь, обожженную калейдоскопом прошлых дней, в которой уже ничто не сможет быть таким же, как прежде. Сама жизнь удивится нашим метаморфозам, решив отвернуться от уставших и искалеченных другими людьми, детей.
В новом мире не станет легче: старые раны будут давать знать о себе болью, рождающейся в подсознании, - фантомной и реалистичной, как нож, воткнутый в спину хитроумным врагом.
-Не трогай, мне больно, - так говоришь ты мне неизменно, когда я дотрагиваюсь до тебя.
И это правда, я знаю.
У любви есть несколько типов и стадий - не хочу даже думать на этот счет. Стараясь не задаваться вопросом о твоем отношении, никак не комментирую собственное отношение к тебе даже внутриутробно. Просто знаю, что если война закончится, как заканчивается всё в этой жизни рано или поздно, - исход нашего личного внутриобщего сражения неизвестен.
Я каждодневно борюсь с тобой, как борется часовой с нападающим откуда-то сверху сном. Борюсь, как герой с хтоническим животным, вылезшим из чрева самой глубокой и всепоглощающей тьмы. Борюсь, как странник, паникующий от одного осознания того, что впереди могут быть разбойники, готовые отнять последний хлеб. Так я устаю, силясь ответить на вопрос "почему".
Война кого-то сблизила, кого-то отдалила навсегда. Я же не поняла для себя ничего: всё запуталось красными шелковыми нитями вокруг меня. Нити всё выше и выше, подступают к горлу, как психосоматический ком, удушающий и тяжёлый. Люди любят простоту, а я так и не научилась. Мне просто хочется четких ответов и быть счастливой, хотя иногда лучше ничего не знать.
Задаешь четкий вопрос - получаешь четкий ответ и всё вокруг уничтожается.
Меня успокаивает вид белых, отражающих солнце, берез. И гордых сосен, стремящихся проткнуть голубое весеннее небо. Они, приветливо раскинувшись за оконом, сулят вечное счастье тем, кто хотел хотя бы прижаться к нему или дотронуться кончиками пальцев. Я не умею ценить так, как ценят молодые девушки, не видевшие в жизни горя. Но та толика тепла, что осталась во мне, искорка, готовая разжечь пламя, все еще теплится в томительном ожидании устроить пожар. И он будет и оставит за собой выжженную землю, как память о большом чувстве, готовом поглотить истосковавшегося без остатка.
