фотографии похорон вклеивались в специальный черный бархатный альбом. на обложке металлическая пластина с гравюрой Медного всадника. когда альбом был заполнен, траурные снимки просто вкладывались между страниц. альбом тот без надобности старались не трогать, ведь только задень его, обязательно выпадет самая жуткая черно-белая фотография — безутешный отец с новорожденной дочкой на руках у гроба умершей родами жены. гроб стоит во дворе, за спиной безутешного вдовца торжествует жизнь буйствующими соцветиями чубушник. лежащая в гробу буквально тонет в цветах.
детей у крестной не было. видя, как страдает от этого муж, она предлагала взять малютку из детского дома, но тот наотрез отказывался. а когда умерла жена его троюродного брата, на руках которого остались три девочки-погодки и новорожденная малышка, вдруг как-то само собой стало ясно, что они возьмут её к себе. и взяли бы, непременно взяли, если бы не скоропостижная онкология и похороны бездетного супруга. когда крестная после больниц, операций, безуспешных попыток вырвать любимого человека из лап смерти пришла в себя, сиротка уже подросла, привязалась к выходившей, выкормившей её козьим молоком бабке, и представлялось бесчеловечным что-то менять. рыжий троюродный брат теперь уже покойного мужа крестной жил далеко, сначала пил, потом очень сильно пил, потом постарел и остепенился.
сосед как-то сказал крестной, не поймешь, то ли в шутку, то ли чтобы обидеть, то ли похвалить, что, мол, будь у тебя дочка, мой сын точно на ней женился бы.
прошли годы. разверзлись границы. не нашедшие себе занятий дома, метнулись в чужие края. сын соседа привез показать молодую веснушчатую жену. по-соседски зашли к крестной. как обычно, чай, пирог, фотографии. черный бархатный альбом ждал своей очереди.
— ой, а это я! — вдруг охнула молодая веснушчатая жена, подхватывая на лету выпавшую из черного бархатного альбома фотографию, на заднем плане которой праздновал жизнь чубушник.
