Когда я была маленькая, мы с мамой ездили к родственникам, к бабушке, маминой маме, в Белоруссию. Тогда так называлась Беларусь, и я так привыкла. (Как привыкла к словам советского гимна).
Не часто ездили, не каждый год, но всё-таки могли себе позволить. У бабушки было восемь детей. И мы: и дети, и внуки, собирались летом. Кто-то приезжал издалека, кто-то из города, а кто и из соседней деревни. Ничего необычного, раньше семьи были большие.
Спали кто где: дети в новой хате, взрослые – кто на сеновале, кто на улице, под яблонями. Возле дома под большой яблоней стоял длинный стол и скамейки – это была уличная столовая. Ещё помню сказочные бабушкины цветы: они росли высоко над палисадником - розовые мальвы и жёлтые, наверное, георгины. Маленьких на речку не пускали, и мы купались в пруду, а большие дети убегали на речку.
В старой хате была кухня, в комнате за шторкой были «спальни» дедушки и бабушки. Там была большая русская печь, на которой сушились ягоды, грибы и травы. На неё мы забирались в ненастную погоду и играли в наши нехитрые детские игры.
А ещё в старой хате пахло чем-то особенным, необычным. Там был бабушкин иконостас над столом с многочисленными молитвенниками. Для меня это была совсем диковинка. В Сибири мы вообще ни во что не верили – ни в Бога, ни в чёрта. И никогда нам ни о чём таком не говорили. Мы были сплошь коммунисты от рожденья. А Белоруссии бабушка всех крестила: в районном центре была церковь. И бабушка соблюдала все православные обычаи, посты и праздники, каждое утро и каждый вечер молилась. В школе она не училась, а постигла грамоту «по церковным книгам». Надо сказать, что знала она практически все молитвы и псалмы наизусть. И, обладая высоким и чистым от природы голосом, пела в церковном хоре, чем очень гордилась. Я помню, как она рассказывала, что какая-то женщина сказала о её пении: «как ангелы».
Совсем недавно я узнала, что бабушка не всегда верила, а пришла к Богу во время войны. Как жаль, что я мало общалась со своей бабушкой, и не знаю, какой случай привел к Вере молодую тогда женщину, жившую в Советском государстве при культе Сталина. Но я понимаю, что эта Вера была выстрадана, понята и принята матерью, сохранившей в оккупации своих детей и племянниц, женой, провожавшей мужа в партизанский отряд и потом в действующую армию и дождавшейся его живым, - не просто, не на ровном месте, не от праздного любопытства. Вот бабушка и молилась за нас за всех.
Бабушка всегда вставала очень рано утром - для молитвы. А потом нужно было растопить печь и приготовить завтрак для целой оравы дорогих гостей. Каша в глиняном горшке стояла тёплая в печи, а бабушка делала по утрам традиционные картофляные оладьи и угощала нас всех завтраком. А я не ела картофляные, не знаю – не нравились они мне. И кашу не ела – не все дети едят кашу. (Это потом уже я распробовала бабину гречку на домашнем сливочном масле). Я ела хлеб и запивала молоком. И вот однажды бабушка увидела, что я не ем катофляники. «А чаму?» - поинтересовалась она. Мне было стыдно, и я молчала. Все смотрели на меня. Мама сказала: «Ничего, поест хлеб с молоком». А бабушка взяла миску, быстро замесила тесто и напекла мне «белых» оладушков. Такого со мной ещё никогда не было. Чтобы мне, лично для меня, чтобы мне было вкусно. И неважно, что нас за столом сидело человек десять, а то и больше, народу.
… Бабушка ушла от нас навсегда 14 марта.
В славянской православной традиции в поминальный день хозяйка печет блины. Вроде как, кто «печет» блины на поминки, то «печется» о насыщении души ушедшего.
А я пеку оладушки…