Герцог Касанегро нехотя проснулся и обнаружил, что он сегодня не в духе. В голове царил туман, в левом боку что-то назойливо покалывало, а в душе царил сумрак. Вспомнилось, как накануне, поздно вечером, он игриво стучал в закрытую дверь опочивальни герцогини и не удостоился никакого, даже отрицательного ответа. Сумрак в душе сгустился.
Герцог раздражённо подёргал за шнурок, за дверью, тоже раздражённо, зазвучал колокольчик. Через минуту в спальню ворвался камердинер. В руках у него был кувшин с тёплой водой и стакан утреннего эликсира бодрости. Герцог нехотя приподнялся, сел на край кровати, свесив ноги, и принял из рук камердинера эликсир. Задумчиво выцедив терпкую жидкость, слегка примирившую его с незадавшейся с вечера жизнью, нацепил войлочные ботильоны, поднялся с вельможной грацией быка-производителя и уныло пошлёпал делать утренние гигиенические процедуры — такие скучные, но такие нужные!
— Прикажете подать завтрак, ваша светлость? — с притворной угодливостью спросил камердинер, когда кувшин с тёплой водой опустел и герцог начал вытираться поданным ему полотенцем.
— Нет, сначала книгочея. Завтрак потом, — распорядился его светлость мрачным голосом. Под книгочеем он имел в виду Главного библиотекаря Моралеса и по совместительству секретаря и делопроизводителя.
— Слушаюсь, ваша светлость, — камердинер понял, что день будет тяжёлым. Герцог не назвал его по имени, это был верный признак. — Сию минуту пришлю, — и заторопился побыстрее скрыться с глаз вставшего не с той ноги господина.
Герцог вальяжной походкой отправился в кабинет. Моралеса он всегда принимал там. Уселся за письменный стол, как был, в неглиже, помассировал левый бок. Колоть в боку перестало, зато начало побаливать. Герцог решил прервать это опасное занятие, откинулся на спинку кресла и задумался о своей новой книге, в которой главным героем был Сфинкс. Сюжет остановился в том месте, где Сфинкс задаёт очередную загадку очередному путнику, и тот, как всегда, не может её решить — с обычными плачевными последствиями.
Прибежал Моралес. Он торопился, осведомлённый камердинером о плохой душевной погоде его светлости.
— Доброе утро, ваша светлость! Как почивали? — искренне поинтересовался книгочей.
— Ну что, свитки от Харроса доставлены? Ты их разобрал? — угрюмо спросил герцог, и Моралес понял, что, задав вопрос о почивании, он явно перегнул палку. Не надо было этого спрашивать.
— Да, разобрал, ваша светлость. Вот самые интересные из них, — и книгочей выложил на письменный стол креативного суверена две штуки. — А ещё от бургомистра донесение получено, касающееся трактира Харроса.
— Ну что там ещё? Чем он опять недоволен? — раздражённо спросил герцог, начиная разворачивать один из свитков.
— Ваша светлость, дела мутные в городе творятся. Вчера из трактира полтора десятка людей бесследно исчезло, а сам Харрос и писарь, записывающий разговоры байки, были найдены в невменяемом состоянии. А нашли их стражники, которых бургомистр послал к Харросу по его же просьбе — мол, у него в трактире человек, который убийство совершил. А ещё рано утром недалеко от трактира, на лесной дороге, нашли убитым известного охотника за головами, Берлучо Самарини.
— И что ты думаешь? Новые козни кардинала Гонзаго? — герцог заметно оживился. Новости были серьёзные. — Вот что, немедленно пошли туда инквизитора опытного, пусть оглядится, — не дожидаясь ответа, распорядился герцог. Кому можно поручить расследование этого дела? Кто у нас самый опытный по этой части?
— Матис Бараторэ.
— Вздорный старик, — поморщился герцог. — Не люблю его. Но лучшего и вправду никого нет. Срочно отправляйте его!
— Прошу прощения, ваша светлость, но Бараторэ сейчас на юге королевства с инспекцией, по личному распоряжению кардинала Гонзаго, — последнюю фразу библиотекарь произнёс многозначительно, понимая, что герцог его поймёт как надо.
— Проклятье! — Касанегро грохнул кулаком по столу. — Как это некстати! Кардинал, чую, ведёт какую-то нехорошую игру. И, судя по донесениям моих лазутчиков, его подручные не стесняются использовать ритуалы чёрной магии, чтобы посеять смуту. Как тебе такое? Ставленник инквизиции в сговоре с сатанистами?
— Ужас, — покачал головой Моралес. — Немыслимо.
— Короче, — тяжело вздохнул Касанегро, — о Бараторэ можно забыть. Кто у нас ещё остался?
— Никого нет, все в разъезде, — развёл руками Моралес. — Остался лишь мальчишка — Хосе Перес, подопечный настоятеля церкви святого Бартоломью. Но он лишь подмастерье, хотя и не без таланта.
— Ну что же, отправляй этого, Хосе Переса. Пусть разберётся, что там у Харроса творится.
Моралес поспешно ушёл, и герцог Касанегро вернулся к своему роману. У него появилась блестящая идея, и он поспешил начать воплощать её в новую сюжетную линию.
***
Трактирщик Харрос, он же по совместительству нештатный библиотекарь герцога Касанегро, встретил Хосе недружелюбно. Нахмурил кустистые брови и буркнул:
— Сегодня трактир закрыт!
Молодой инквизитор смутился, но вида не подал. Стараясь придать голосу властные нотки, произнёс:
— Это хорошо, сеньор Харрос. Значит, нам не помешают поговорить по душам.
— А у меня нет желания открывать душу всяким молокососам! Нацепил рясу и думаешь, все побегут к тебе на исповедь?! Тебе сколько годков, сынок?
Кровь прилила к щекам Хосе. Голос сорвался на крик:
— Я принадлежу к ордену Священной Канцелярии! И не позволю говорить со мной таким тоном!
— Чего ты мелешь, послушник? — набычился Харрос. — Хочешь, чтобы я задрал подол твоей чёрной юбки и всыпал по тощим булкам ремнём?
Говоря это, трактирщик двинулся на Хосе, видимо, намереваясь выполнить свою угрозу. Тот поспешно попятился и затеребил походную сумку, где у него лежал свиток, подтверждающий его полномочия. Но от волнения никак не мог развязать тугую тесёмку.
А Харрос уже ухватил инквизитора за тощую шею, заставил нагнуться и принялся задирать его сутану. Где-то в стороне тихонько хихикал конопатый писарь Паоло. От стыда и отчаяния Хосе заорал во все горло:
— В сумке! Там мандат герцога Касанегро! Всё в сумке!
Услышав имя суверена, трактирщик ослабил хватку. Стянул с инквизитора сумку и принялся рыться в её содержимом. Найдя свиток, развернул и хмуро принялся читать.
Осмыслив написанное, Харрос побледнел:
— Инквизитор священной канцелярии… Ну, и дела…
Повернулся к шмыгающему носом Хосе:
— Прощения просим, святой отец. Просто ваш возраст… Я не мог подумать…
— Думать нужно всегда! — запальчиво воскликнул Хосе и плюхнулся за стол. — Вы оскорбили члена священной конгрегации! — неожиданно из его глаз потекли слезы. — Вы так унизили меня! А ваш писарь смеялся!
— Извините, — развёл руками трактирщик. — Кто смеялся? Этот недоносок? А ну, иди сюда, паршивец! Скидывай порты и наклоняйся!
Конопатый мальчишка вздохнул, развязал тесёмки штанов, повернулся к хозяину и закусил губу.
— Получай, негодяй! — приговаривал Харрос, хлестая его широким ремнём. — Из-за тебя расстроился святой отец! Ты нас всех ввёл в грех, скотина!
Наблюдая, как на ягодицах писаря появляются красные отметины, Хосе почувствовал удовлетворение. А ведь на месте вихрастого мальчишки мог оказаться он сам. Вот был бы позор!
— Достаточно! — приказал он. — Впредь ваш слуга будет умнее!
Потный трактирщик убрал ремень, а высеченный Паоло понуро побрёл в свой угол и осторожно примостился на краешке стула. Было видно, что сидеть ему больно.
— Выпейте, святой отец, — Харрос поставил перед инквизитором кружку с вином. — Все мы перенервничали. Но святой Барталамью не зря говорил, что для поддержания душевных и физических сил иногда нужно потреблять немного вина.
Хосе важно кивнул и поднял кружку. Пил он второй раз в жизни, и горячительный напиток немедленно ударил ему в голову. Глаза заблестели, а язык начал заплетаться.
— Я хочу, чтобы вы мне всё рассказали, почтенный Харрос. Всё, что произошло в вашем заведении. Мне нужны подробности. Детали. Даже самые незначительные. А ты, Паоло, подробно все записывай. Я потом прочту и буду делать выводы.
Трактирщик уселся напротив молодого инквизитора и начал рассказ. Хосе слушал внимательно. Немного мешал шум в голове, но инквизитор усилием воли старался этого не замечать.
— Вот как! — воскликнул он. — Значит, этот юродивый, что прикидывался Самарини, сумел погрузить всех в транс? Расскажите, как он выглядел. А его стихи Паоло успел записать? Отлично! Все эти бумаги понадобятся.
Харрос подробно отвечал на вопросы и с удивлением отмечал, что этот мальчишка в сутане, оказывается, не так глуп и подмечает ряд интересных деталей, о которых он, Харрос, даже и не задумывался. Да, похоже, в инквизиторы дурачков не берут.
Если бы Харрос был хоть немного знаком с программой Священной Академии, он бы знал, что инквизиторов, согласно трудам Блаженного Августина и методикам пресвятого Джордано Бруно, учат читать мысли простолюдинов. И хотя падре Хосе Перес был ещё очень молодым и неопытным инквизитором, этим умением он владел. И уже успел опробовать в своём первом деле. Хотя и дело-то было пустяковое — ведьма-отравительница, взятая с поличным, но всё же…
— Так вы утверждаете, что песня была о плетении кистеня? Да, записи это подтверждают. Ещё одно плетение, ещё один кистень… — Хосе задумался. Сигналы в центральный архив поступали уже не первый год. Песенки и стихи. В них всегда что-то плели! Сеть, паутину, корабельные маты и рубахи из крапивы, кошельки и корзины. Плели, плели, плели. И каждый раз это плетение оканчивалось чем-то странным. А иногда и страшным. Этой зимой двое братьев по ордену сгинули, проводя расследование подобных случаев. Исчезли! И вот — плетение кистеня. В мае сигнал о похожей песне поступил с Аньянской таможни. Правда, там лишь два трупа, зато исчезла крупная сумма денег и ящик с трофеями из дикарских земель. Опись того, что было в ящике, тоже пропала.
— Верно, святой отец! — подтвердил побледневший трактирщик. — Я в учёных словах не силён, но, да поможет мне святой Бартоломео, креститель дикарей, от этого самого «транса» не только я оцепенел, но и все, кто в трактире был!
— Несомненно, — мягко улыбнулся Хосе. — Остаётся только понять, почему именно вы уцелели. Вы и ваш помощник!
— По правде говоря, я думаю, что тут дело простое и понятное. Я был за стойкой, а Паоло, — тут Харрос повернулся, чтобы посмотреть, записывает ли Паоло разговор или нет, — рядом со стойкой, за столом. То есть мы были как бы напротив всей трактирной публики. А когда этот чёрный прожорливый демон появился, он был лицом к публике и спиной к нам. Видимо, из-за этого мы и смогли удержаться от того, чтобы броситься к нему в глотку, как сделали все остальные, и спрятаться — я за стойкой, писарь под столом. А потом, когда эта бестия поглотила всех и выплюнула их пожитки, то, видимо, почуяла, что в трактир вот-вот вбегут стражники, и кинулась в печную трубу. Тут, действительно, стражники появились, но уже никого не застали. А ведь какой огромный демон был, сколько народа проглотил, а один черт в печную трубу вылез, и не поцарапался.
— Так этот, юродивый, его тут раньше видели? — инквизитор Хосе Перес даже в состоянии среднего алкогольного опьянения не терял логической нити допроса.
— Нет. Он назвался Берлучо Самарини, а потом сам Самарини заявился и сказал, что этот юродивый — слуга на постоялом дворе, где он, настоящий Самарини, остановился. Самого Самарини уже не спросишь — мёртвые не слишком разговорчивы, но я тут справки навёл, понимал, что пришлют кого-нибудь разбираться с этим нечистым делом. В общем, этот юродивый — племянник хозяина постоялого двора «Уютная берлога», и он приехал — пришёл, точнее говоря — к своему дяде на заработки месяц назад. Откуда-то с гор. Да только дядя его, почтенный Гарсиа, признался, что не мог бы на библии поклясться, что это точно его племянник. Видел он этого племянника последний раз лет десять назад, когда тот ещё мальчишкой был, а тут явился взрослый бугай, с лицом, покрытым шрамами. Правда, тщательно расспросив этого племянника, почтенный Гарсия убедился, что это он и был, но все равно, на Библии не поклялся бы.
— Странно это, — проговорил Хосе и сделал ещё глоток, осушив кружку. — Странное это дело и мутное. — Парень явился с гор, дядя его еле признал. Явился сюда, прочёл стих, и появился демон. Не верю я, что это простое совпадение. Видимо, он демона своим стишком вызвал.
Харрос издал звук, похожий на кашель и произнёс:
— Я тоже не думаю, что это совпадение, — трактирщик выпил кружку вина и с удивлением уставился на Хосе, который начал тихо бормотать, как будто сам с собой разговаривал:
— Нужно будет изучить тот стих и расспросить дядю этого парня, но уже завтра.
В голове мысли молодого инквизитора все спуталось в единый комок, а перед глазами все поплыло, он уронил голову на руки. Раздался громкий храп.
Ночью Хосе стало плохо. Пот лил градом, голова кружилась, а к горлу подкатывала тошнота. Он обнаружил, что лежит на мягком тюфяке в какой-то темной коморке, но вспомнить, как попал туда, не мог. Тело сотрясала дрожь, зубы выбивали дробь, а из глаз катились слезы. Внезапно Хосе почувствовал, что не в силах бороться с тошнотой. Нужно было встать, но ноги были словно из мягкого войлока. С трудом повернувшись на бок, Хосе исторг содержимое желудка на пол. В воздухе распространился отвратительный запах кислятины. Смрад был такой сильный, что юный инквизитор не смог противиться реакции организма и, свесив голову вниз, ещё несколько раз опорожнил желудок. Стало легче, и он забылся коротким тревожным сном.
Продолжение читайте здесь