Серега Зуб работал токарем и ежедневно, уже лет десять, ходил на свой завод по наторенной дорожке, благо жил он совсем рядом.
Заводчане Серегу уважали. За трудолюбие, мастерство, за скромность. И между собой, по-доброму, называли его Зубило.
Серега это знал, но совсем не обижался. Даже где-то в душе гордился этим прозвищем. Слышалась ему в нем некая выверенная точность, энергия и дюжая сила.
Одним мартовским утром Серёга быстрым шагом шел на работу, радуясь колкому хрусту потемневшего снежного наста. «Весна, стало быть!», - думал он, и, зажмурившись, взглянул на торжественно набирающий лучезарность солнечный диск. А дальше застыл. Даже рот открыл от неожиданности.
Высоко, прорезая воздушную нежность рассветного неба черным шлейфом, степенно проплывала воронья стая. Совершенно несметная. Серега стоял минуты две, но даже отдаленно, так и не увидел пернатого арьергарда.
«Вот так «грачи» прилетели!», - шутканул он про себя, пожал плечами и уже бегом припустил на завод, сразу забыв об этом «птичьем спектакле».
Но каково же было его изумление, когда, возвращаясь домой после смены, он сначала услышал раскатное карканье, а затем вновь увидел тот же могучий чернокрылый клин!
Теперь он плыл в обратную сторону, аккурат в направлении Серёжкиного дома, и туда, вдаль, за сопки. «Ну, прям как я: с работы – домой. А?» - негромко произнес Серёга, задрав голову.
С этого дня и началось их воображаемое приятельство. Серёга на завод – вороны по тому же курсу, возвращается домой – и грассирующие приятели, словно указывали ему «правильный» путь. И вот ведь что интересно – все эти маневры были четко фиксированы во времени, хоть часы проверяй!
Об этом своем наблюдении Серёга никому не рассказывал, потому как не был охоч на пустую болтовню. Да и о чём тут говорить? Ну, птицы, ну, летают туда-сюда. Посмеются ещё надо мной, мол ворон считаю!
Однако каждое утро, как, впрочем, и вечер, его сердце оживленно вальсировало от некоего чувства сопричастности, что ли? Он не мог найти ему определение, да и не надо было. Здесь главное – неизменное постоянство. Вот это он ценил, равно как и надежность.
Случилась как-то гроза поутру, ветер, ливень, всё как положено. Из дома-то выходить было боязно. Не надеялся Серёга увидеть сегодня свой крылатый эскорт. Укрылся под зонтом и бегом до проходной.
Ожидая, пока откроются заводские ворота, скорее уже по привычке, бросил взгляд в мутное, мокрое небо, и поди ж ты! Там, сбивчиво и беспорядочно рассыпаясь в стороны, но всё же упрямо следуя неизменному вектору, воронья стая устремлялась вдаль.
В знак своего уважения к стойкости и мужеству мудрых птиц, Серёга приподнял правый кулак ладонью вперед в приветственном жесте.
Этот жест заметил вахтер Петрович и расценил его по-своему. Он был уже, что называется «в годах», и сублимируя собственное пионерское детство, широко улыбаясь, ответно вскинул руку и по-мальчишески выкрикнул: «Пасаремос!». Серёге послышалось что-то неприличное и он поспешно скрылся за центральной дверью.
С этого дня Петрович взял за правило персонально приветствовать Сергея Зуба пролетарским лозунгом и жестом солидарности.
Спустя некоторое время Серёга наткнулся на одну замечательную цитату Вольтера: «Для великих дел необходимо неутомимое постоянство».
«В десяточку! – почему-то сразу подумал он о своих вОронах, - точнее не скажешь об этих суровых птицах! Неважно куда и зачем они неуклонно перелетают. Или вот я, к примеру, точу и точу каждую смену детали. Однако ведь необходима сила характера, чтобы изо дня в день делать одно и то же. А посему, наши дела – велики!», - не без гордости подытожил Серёга.
«Да, а Петровичу надо отвечать «Венсеремос!», - батя научил.