Деревню “Бабочкино” лениво озарило утреннее солнце. Вопреки названию, бабочек по подсчётам опытных ловцов здесь было немного, и однажды деревушку прозвали по количеству главных её жителей – “Бабушкино”.
С тех пор, как в забвенную зону провели интернет, молодёжи в ней значительно прибавилось, и бабушки, некогда составляющие высшую популяцию, сдали позиции. Но всё не так просто, они составили некую касту и так и остались “элитой” села. За ними давно закрепилась власть, и бросать насиженные места с целью “уступить дорогу молодым” бабулям было не под силу. Уж больно разрослась, укоренилась “старая мафия”. Некоторым совет “старейших” был вовсе не по вкусу, но Ромке, добродушному, весёлому пацану, всё было нипочём.
И вот он снова рано проснулся, едва протёр глаза и погрузил в себя два испечённых бабушкой блина, вышел на улицу и громко зевнул. Почесал затылок. Эти действия означали одно – впереди тяжёлый день, один из тех, к которым парень уж давно привык. Дел всегда было много: накормить собак, двух пятнистых кошек (к которым в трапезе присоединялись толпы бездомных, наглых морд), коров, курей и одного коня, породистого, умного животного, и Ромка больше всех его любил. Пару лет назад конь был подарен мальчику его родным дядей, единственным в семье, кто отыскал свой путь. Несмотря на отсутствие какого-либо образования, он рано женился, схватил свои скромные пожитки и укатил в Германию. Сейчас он уже не дядька Коля, лечивший насморк у коров самогонкой, а Николай Петрович, опытный ветеринар.
Как истинная “мафиози”, всем вокруг заправляла бабушка. Даже если она молчала, приказы отдавались безмолвно, но не меньшая важность была в них выложена, особенно, если дела поручались Ромке. Парнишка едва успевал учиться (порой его посещали мысли, что он так и не окончит университет), а мама, неугомонная “белка в колесе”, всё твердила “Ты же единственный мужик в доме”, и этот железный аргумент бил все возражения. Ромка бросал свои дела и мчался во двор, где его ждали лопата, грабли, молоток, пила и навоз "прожорливых зверей".
“Почему ты не уедешь в город? Не поселишься в общежитии?” – спрашивали его многие. Эта мысль так часто его посещала, что вызывала стыд, ведь сочувствие к матери всегда брало верх. А когда к маме зачастил с визитами дядя Валера, прихрамывающий “командир неизвестного батальона”, каким прозвали его местные старушки, Ромка твёрдо решил не уезжать. Где служил, за что воевал – неясно, на дворе двадцать первый век, и войны в стране никто не заметил, и батальон тот был, скорее, рядом водочных бутылок, которые носил “вояка” в сумке по селу. Бабки и об этом судачили. Говорили, самым ярким его подвигом была победа над немощными стариками, что дрожащими руками не дотягивали стаканы до рта.
Таков был Валерий Иванович. В добавок ко всему, ужасно некрасив. Какая же неволя заставляла маму, впуская его в дом и ведя непринуждённые беседы, принимать от него скромные сухие веники цветов? Ромку часто брала злость при виде этих сцен, такой замены мужа мать отнюдь не заслужила.
Поговаривали в деревне и о самом Ромке. Был он парень видный, местные девчонки, то и дело, на него заглядывались. И неважно, вышел он гулять в наглаженной рубахе или потный, грязный, играя мускулами на свету, рубил дрова. Не до того он был красив, чтоб скорая моталась по селу, спасая от девичьих обмороков, но был так тонко симпатичен, что щекотал разумный взгляд. Мама и бабушка, громко перебирая женские имена за стряпнёй, тихо упоминали некую Иванну. Знал Ромка одну Иванну, известную как просто Ваня. Что по имени, что по способностям, была она в окрестностях одна такая. Многие в деревне ею восхищались, Ромка же воспринимал девчонку с добродушным безразличием. Ну, хорошенькая, умная, и что? Все девчонки по-своему симпатичны, за исключением соседской Вари – ту и с лошадью нетрудно перепутать.
Иванна росла в окружении порядка и чётких правил, хотя рамки эти всем были незримы. За стены дома, где тихо обитали местные “богачи”, редко проникал любопытный взгляд. В речи тех, кому каким-то образом удалось побывать внутри или хорошенько разглядеть за шторами детали интерьера, преобладали слова – “изысканно”, “роскошно” и “со вкусом”. Семья эта, и правда, не знала никакой нужды.
Отец семейства пропадал в Москве, местные бабушки справедливо решили, что виной тому – бизнес, что приносил ему баснословный доход. Чем он по правде занимался и сколько зарабатывал, никто не знал, кроме его почтенной жены, Виктории Леонидовны, чьё имя вызывало и благоговение, и страх. Все в деревне её недолюбливали, кто из зависти, а кто из простого человеческого непонимания, поскольку держалась Виктория Леонидовна всегда от всех поодаль. Некоторые восхищались её нарядами, они подходили под тот горделивый взгляд, с которым она властно щеголяла по селу. Никто не понимал, как эта бледная, молчаливая женщина стала женой Андрея Викторовича или известного всем Андрюши, что слыл на всё село простым весельчаком. Чары, окутавшие бедного парня, многие звали злыми.
Иванну, наоборот, очень уж любили. От отца она унаследовала не только внешние красивые черты, но и ценимую всеми открытость. От матери у неё были лишь волосы – густая, каштановая копна, с которой не справлялась ни одна расчёска. Глаза же, карие, живые – от отца. В отличие от матери-аристократки, предпочитавшей автомобили, Иванна всем своим широким сердцем любила деревенских лошадей. Занавес покоя, за которым пряталась её мать, был чужд открытой и весёлой Ване, каждый сантиметр её жизненной дороги измерялся ярким солнечным лучом.
Продолжение следует.