То, что это конец понятно было ещё зимой.
- Мы вероятно расстанемся скоро - сказала она близкой подруге как о деле решенном, совсем не больном и почти что скучном.
И подруга не вскинулась в искренней эмпатии.
И даже в притворной — не вскинулась
Тут вдруг кольнуло.
Стало жалко себя, о которой вероятно судачат давно и то ли посмеиваются, то ли жалеют. И непонятно, что хуже.
- Лиза опять одна
- Да ладно?
- Вот да. Не везет бабе.
- Сколько ей?
- Около сорока что-то
- А ему?
- Хорошо за пятьдесят.
- Они ведь давно вместе?
- Ну как - вместе. Жили, да. Там семья. Где-то за границей. Дети и вроде даже внуки
- Понятно. Дело к старости, потянуло в тихую гавань. Лиза теперь примкнет в тяжелому люксу в поиске.
- Ну… с ее запросами. Там такая очередь…
- Это точно. Вообще удивительно, что она одна, все вроде при ней…вот что мешает?
- Корона.
Как-то так.
А может, еще хуже.
В тонком бокале - бледно-желтое Montrachet, горьковатое, как она любит.
Такое холодное или такой большой глоток, что запершило в горле.
За стеклами очков не видно глаз.
Подруга ничего не заметила.
Или сделала вид.
- Что будешь делать?
- Уеду куда-нибудь. Чтобы море. И ветер. Проветрить душу. Встретить принца. Настоящего, чтобы старые деньги и семья - как английский газон - триста лет. Никак не меньше. Чтобы без рефлексий и комплексов нуворишей.
- Вполне годный план.
- Главное абсолютно реалистичный. Особенно по части принца. С душой будет сложнее, но я буду над этим работать.
- Куда поедешь?
- Да пофиг. Главное, что бы лететь недалеко и никаких знакомых физиономий. С выражением глубоко понимания.
- Тогда Лазурка исключена.
- Лазурка для меня теперь надолго исключена. И дело, как ты понимаешь, не в деньгах совсем.
- Да брось. Через год никто и не вспомнит. Слушай. Лети в Израиль. И близко и сейчас хорошая осень. Правда с принцами напряженка. Зато точно никому до тебя не будет никакого дела.
Вот и славно.
Земля обетованная сходу опрокинула ушат раскаленного воздуха, оглушила детскими гомоном.
За завтраком - не протолкнуться, будто весь народ израилев от глубоких старцев до крохотных младенцев высадился в прибрежный отель в Герцлии.
- Не суббота же - подумала она, пробираясь между столиками в поисках свободного места и вяло перебирая в уме все, что помнила о шаббате - дорогой же отель…
Ну и пусть.
Главное в этом внезапном шумном человеческом море, она и в самом деле чувствовал себя в полном одиночестве. Права была подруга: до нее действительно никому не было дела.
И это было именно то, чего сейчас хотела душа.
Хостес - красивая точеная эфиопка, воплощенное спокойствие и невозмутимость. Предки, похоже, когда-то отстали от посольства царицы Савской, а там, вероятно, отвечали за протокол.
Снизошла.
Змеино струясь длинным тонким телом пересекла зал.
Людское море - и усердно жующие беззубыми ртами старики, и орущие младенцы, и масляно глядящие их отцы - всё расступилось перед ней, не задев и даже не коснувшись.
- Простите. Только на террасе. Там нет кондиционера. И идут работы.
Ну и пусть.
Зато пусто так, что невозможно поверить.
И ветер с моря.
Странные работы - одинокий плотник что-то сколачивает из грубых досок. Рядом - охапка пальмовых листьев.
Мысли текут лениво, набегая друг на друга как теплые волны, одуревающие от жары.
Похоже на шалаш Робинзона.
Но это ведь было совсем у других берегов.
А плотника наверное зовут Иосиф. Прости, Господи, за то что всуе. Но где же, если не здесь, обнаженного по пояс плотника должны звать Иосифом.
Нет, этот слишком молод.
А Иосиф был стар уже тогда, когда взял в дом Марию.
Впрочем, что значит - стар?
Ей было тринадцать.
Ему - лет тридцать, вероятно.
Ну вот и этому - около того.
Красивый, не раскачанный, но отлично проработанный рельеф. Вот прямо профессионально и грамотно. Впрочем, тут скорее генетика, в зал он ходит вряд ли и денег на грамотного тренера у него тоже нет. Интересно, как должна сложиться судьба молодого парня, чтобы он пошел в плотники? Столько возможностей сейчас заработать денег. Но нет - колотит молотком на жаре, строит шалаш.
Ему бы клеить девчонок на пляже. Или теток постарше. Денег во втором случае всяко разно заработал бы больше, чем своим ремеслом.
А вот интересно, кстати, в какой момент тетки начинают рассматривать молодых мальчиков как объект для отношений?
Не суть, за деньги или просто.
Это что - возрастное? Тогда где он, рубеж за которым сносит крышу и превращаешься в старое посмешище.
Вот уж воистину, упаси Господи, не дай дожить.
Или просто физиология?
Это страх, вот что это такое.
Они просто до чертиков боятся грядущей старости и соитие с молодым телом подсознательно - или вполне осознанно - воспринимают как инъекцию молодости.
Как стволовые клетки.
Или ванну из крови юных девственниц.
И это внегендерное.
И Его ведь потому же потянуло ко мне. И не надо врать про душевную близость…
- Стоп - сказала она себе - не для того я летела в этот раскаленный мир.
И заказала экскурсию в Иерусалим.
Следующее утро было похожим.
Большие шумные семьи в ресторане.
- Может, шаббат - это неделя? - отстраненно подумала она, но теперь, по крайней мере, было понятно, что делать.
Эфиопка из свиты царицы Савской сдержанно улыбнулась: эта тихая русская, слава создателю, не требовала места под кондиционером и не создавала проблем - и проводила ее взглядом до двери, ведущей на террасу.
Там ничего не изменилось с прошлого утра.
Тот же ветер с моря, то же солнце, слегка смягченное ветром, почти готовый шалаш - неуклюжее сооружение дико диссонирующее с пятью звездами прибрежного отеля.
И тот, которого она окрестила Иосифом, так же гол, красив и прилежен.
Сегодня он явно намерен был завершить свою хижину и неспешно сортировал пальмовые ветви.
Странный парень.
Этим - вторым - утром она обратила внимание на его волосы - длинные, волнистые, собранные в хвост, и казалось очень ухоженные.
Упругие, блестящие кольца.
Почти как в рекламе шампуня
- Гены - снова подумала она и, уплетая салат с тунцом, больше не думала о нем этим утром.
День прошел ровно и почти счастливо.
Счастье сейчас было в забвении.
Просто не вспоминать и не думать.
Милый дядечка-гид, который возил ее в Иерусалим, предложил экскурсию в Яффо.
И она согласилась от нечего делать.
Они побродили по узким улочкам, купили ей старинные серебряные серьги, которые она конечно же не наденет ни разу, сели обедать в крохотной греческой таверне с видом на православный монастырь.
- Как будто мы и не Израиле вовсе, да? - почему-то радовался милый дядечка.
После второго бокала белого не Montrachet, но чего-то вполне сносного, он спросил ее замужем ли.
- Черт бы тебя побрал - подумала она обреченно.
Дядечка уловил, но истолковал иначе
- Нет, нет, я без всяких задних мыслей
- А жаль
Дядечка нервно заерзал на белом, грубо сколоченном - почти как шалаш того, кого она нарекла Иосифом - стуле.
Он был явно не готов к тому, что обычно называют задними мыслями.
- Я пошутила. Про вас. Нет, не замужем. И не была. Думаете, уже поздно?
Белое не-Montrachet оказалось коварным.
Но дядечка отчего-то проникся.
- Знаете, я не большой спец в этих делах, но была пара туристок, которые по этому поводу ездили в Цфат.
- Что это - Цфат?
За кофе и десертом он рассказал про могилы еврейских праведников-каббалистов, каждого из которых просят о чем-то предметном.
Деньгах, замужестве, детях и даже удаче в суде.
- Мы евреи - очень конкретные ребята - дядечка как бы извинялся за столь утилитарное отношение к сакральному.
- Не переживайте, мы тоже
Она вспомнила, как в Москве, у иконы святого Спиридона наблюдала истовую молитву крепкого бритоголового мужичка, который очень хотел открыть автомобильный салон, но сильно сомневался в своих возможностях.
Об этом он, понятное дело, рассказал не столь внятно и коротко и не ей, а преподобному Спиридону, но храм был маленький, старый, пустой, с прекрасной акустикой, потому - слышно было всем.
- Что это было? - спросила она женщину, аккуратной кисточкой обметавшую оплывший воск свечей.
- Спиридон отвечает за финансовое благополучие - ответила та.
И не произнесла более ни слова, продолжая смахивать воск
Не будучи воцерковленной, она погуглила: оказалось - «ответственных» довольно много, притом за самые неожиданные надобности типа зубной боли.
- А далеко этот ваш Цфат? - они допили бутылку и варианта сейчас она видела ровно два: заказать вторую или ехать в Цфат.
- Израиль - маленькая страна - аккуратно ответил дядечка. Туристка ему попалась очевидно непредсказуемая, потому - слова подбирал вдумчиво.
- Так поедем!
- Прямо сейчас? - еще более аккуратно уточнил дядечка, но круглые выразительные глаза сказали примерно: «эк тебя приперло»
И они взяли путь на север.
Могила праведника, отвечавшего за успешный брак, оказалось с виду местом отнюдь не сакральным и скорее напоминала большой резервуар то ли с водой, то ли с горючим.
Возможно этому способствовал радостный синий цвет, в который было выкрашено сооружение.
Вокруг резервуара надо было обойти девять раз, читая просьбу, текст которой продавался тут же по очень сходной цене. На всех языках.
Она често прошла девять кругов, повторяя написанное.
Дядечка деликатно ждал поодаль.
- И что теперь?
- Надо ждать.
- Долго ли?
- Иным ожидаемое дают немедленно, иные ждут до конца века - торжественно сообщил дядечка
- Это Евангелие?
- Нет, с чего вы взяли?
- Ветхий Завет?
- Да отчего же?
- Ну так звучит. Торжественно и универсально.
- Нет. Это я так думаю - скромно сказал дядечка
- Ну а как иначе. Страна евангелистов - подумала она, но вслух не сказала ничего
И они взяли путь на Герцлию
Утром случились некоторые изменения.
Скопление еврейского народа, которое она сочла затянувшимся шаббатом, умножилось.
Невозмутимую эфиопку сменил деятельный мужчина, который пытался усадить ее за стол под кондиционером с какими-то испуганными европейцами, ошалевшими - как и она в первый день - от происходящего, но она выбрала террасу.
- Там нет кондиционера - трагически сообщил хостес
- И идут работы. Я знаю - весело отозвалась она, почти повергнув мужчину в шок.
Терраса встретила солнцем, ветром и небрежно сколоченным шалашом, покрытым пальмовыми листьями.
- Очень удивлюсь, если этому парню заплатят за его работу - подумала она, разглядывая косой шалаш и крышу, в которой даже издалека были заметны прорехи - два дня работы под палящим солнцем впустую. Странный тип.
И внезапно рассердилась на себя.
- Какое мне дело до его работы, его заработков и его самого. Выдумала себе какого-то Иосифа. А он оказался косоруким гастербайтером.
Жара отступила этим днем и она решила остаться в отеле.
С книгой устроилась на террасе - не той, на которой стоял теперь шалаш Иосифа - другой, выходящей к морю.
Книга была модной, вся Москва говорила о ней уже год, а может и поболе, но как-то все не складывалось прочесть, и вот теперь было самое время.
Читать решила на английском, чтобы убить сразу двух зайцев - оживить язык и наверстать упущенное.
Еще потом можно будет небрежно заметить, что оригинал изрядно пострадал при переводе.
Или - напротив, не пострадал ничуть.
Солнце не палило, но сияло ярко, на небе не наблюдалось ни облачка и тень, упавшая на книгу, была очевидно земного происхождения
- Шантарам? - поинтересовался он. И было в этом вопросе намешано много: веселая ирония, искренний интерес и еще что-то - игривое и задорное
- Начитанные нынче пошли плотники - подумала она, медленно закрывая книгу и поднимая глаза на того, кто заслонил ей солнце.
Очень медленно.
Потому что в то самое время еще успела подумать, что не так уж промахнулась, предположив пикап девочек на пляже.
И теток постарше, на которых заработать можно больше, чем плотницким делом.
Он, вероятно, совмещал все сразу.
Да и выглядел сейчас соответственно - в тонких мокасинах от Bottega на босу ногу, как бы линялых шортах цвета хаки от Loro Piano
И только торс неизменно был обнажен.
И часы.
Она затруднилась идентифицировать то, что было на его тонком совсем не плотницком запястье, но готова была поспорить что там пара сотен тысяч. А может, и больше.
При условии, что это не фейк.
А это - почти стопроцентно - был фейк, либо плотнику повезло подцепить на здешнем пляже бабушку молодого барона Ротшильда.
Десять лет рядом со «списком Форбса», а до того, почти столько же - в азартном поиске и охоте - отточили взгляд и подняли уровень экспертной оценки до академического уровня.
А еще она успела вспомнить непонятно откуда известное о том, что «баба с печи летит, семь дум передумает» и заключить, что это вот именно что про нее сейчас.
А потом ответила предельно лаконично.
- Шантарам
А про себя подумала, что со стороны это похоже на обмен паролями.
- Мы как два шпиона - сказал он
- Мы?
- Ок. Проехали. И как - Шантарам?
- Я только начала.
- Бросайте.
- Почему?
- Нагромождение нелепых фантазий.
- Ваше экспертное суждение очень ценно для меня
- О! Мои извинения. Я не хотел быть назидательным. Ок. Читайте и увидите сами.
- Я так и поступлю.
- Слушайте! - он бесцеремонно уселся на соседний шезлонг - а почему вы завтракаете на солнцепёке?
- Исключительно чтобы полюбоваться на вашу работу. Кстати, что это вы строите такое… странное.
- Суккот
Он коротко и емко рассказал о сути праздника.
Исход из Египта, бегство от рабства, утлые шалаши, крытые пальмовыми листьями, нищета, неизвестность, но свобода и звездное небо над головой
- Я думала, это Кант
- Мы придумали это намного раньше. И про нравственный закон внутри - тоже. Не убий, не возжелай - вот это вот все.
- Вы израильтянин?
- Нет. Я еврей, потому что меня родила еврейская женщина. Но здесь я не живу. Наезжаю когда подует ветер.
Ну все верно - гастербайтер.
Начитанный и философствующий.
И правильно. Так, наверное, дороже.
Как в том анекдоте про «а поговорить?»
- То есть, вам именно заказали такую… несовершенную… конструкцию. Для аутентичности?
- Ну… Можно сказать и так.
- И все эти люди за завтраком…
- И за обедом, и за ужином… да еврейский народ собирается семьями со всего мира, чтобы отметить праздник свободы.
- Спасибо, не знала
- Рад, что мое экспертное мнение пригодилось.
- А я думала вы просто плохой плотник
- Ну плотник я и в самом деле так себе
- А это ваша основная профессия?
- Основная? Да пожалуй, что нет. Я даже не очень понимаю, что такое основная профессия. Я просто делаю иногда кое-какую работу, когда в том есть нужда.
- Ну люди обычно отталкиваются от образования
- О, тут у меня проблемы. Где только не учился и как-то не сложилось потом работать по… как это вы сформулировали…основной профессии
Она вдруг испытала очень противоречивую досаду.
Именно так - противоречивую.
С одной стороны, можно было бы порадоваться или - по меньшей мере - испытать некоторое удовлетворение потому как все про него угадала с точностью филигранной.
Недоучка, полукровка, гастербайтер и философствующий альфонс.
Готовый герой малобюджетного сериала.
Но и досада тоже имела место быть отчего-то
От того - быть может - что становится героиней этого самого сериала не хотелось категорически, а хотелось… чего, кстати? - мимолетного курортного романа, вполне вероятно.
Но не с ним же.
Однозначно, нет
Потому что роман с ним - пусть курортный, короткий, на одну ночь - был бы равнозначен переходу в другую категорию.
В те самые сбрендившие старухи.
Или рабитные разведёнки-брошенки.
Или перезрелый офисный палктон, год отказывающий себе во всем, чтобы две недели оторваться как в малобюджетном сериале и запилить десяток фоточек в Инстаграм.
- А что вы делаете сегодня вечером?
Фуууу, как банально, даже для альфонса-гастербайтера.
Но философствующего же.
Мог бы приложить некоторые усилия и что-то придумать не такое избитое.
- Ой, нет. Давайте остановимся в этом месте. И вы пойдете достраивать свой шалаш.
- Да собственного в него я и хотел вас пригласить. Сегодня вечером там соберутся мои друзья.
- Мои поздравления. Им и вам. И если не возрождаете, я вернусь к Шантаре
- Конечно. Но ели вдруг до вечера ваше настроение изменится, милости прошу.
- …к нашему шалашу
Это она произнесла по-русски и он, вздернув на лоб солнечные очки, вопросительно поднял бровь.
Глаз под ней оказался ярко-зеленым.
Чертовски хороши эти бродяги-полукоровки.
- Я вряд ли сумею это перевести
- Что-то обидное?
- Почему бы?
- Мне показалось, я вас раздражаю
- Вам показалось. Раздражение довольно сильное чувство
- Вот и прекрасно. Но несмотря на то, что вы отчего-то злитесь, предложение - в силе до самого позднего вечера.
- До полуночи?
- Можно сказать и так. Но и потом ничего не обернется тыквой. Обещаю.
Черт бы его побрал.
Он ловил мысли на лету и парировал их так, будто они выросли на одних сказках.
Он - между тем - не дождался ответа, тряхнул хвостом упругих темных кудрей, легко перемахнул ограждение террасы и скрылся в кустах, сквозь которые вилась тропинка, уходящая к берегу моря.
- Там же колючки - подумала она и раздосадовалась еще больше: какого черта я беспокоюсь об этом?!
Вечером отель гудел.
Суккоты - как выяснилось - выросли по всей территории: большие и маленькие, сколоченные наспех и вполне себе основательные. В них и спешили нарядные люди.
Она не любила чужие праздники.
Не потому что была злой или несчастной тем образом несчастья, когда раздражают счастливые люди.
Отнюдь.
Сказались десять лет рядом с человеком, который большинство праздников проводил не с ней - с родителями, родней, детьми, партнерами и их женами.
Нет, все всё знали и - более того - многие жили совершенно так же, но - черт возьми - консерватизм.
Скрепы - если в современной терминологии.
Потому не любила.
Евреи - между тем - праздновали Суккот громко и радостно.
Она закрылась в ванной комнате и - благо там был телевизор - включила его почти на полную мощность.
Приветственная бутылка красного нетронутой стояла в гостиной и она откупорила ее без сомнения.
Пачка крекеров из мини-бара сгодилась в качестве закуски.
С этим малым гастрономическим набором она погрузилась в горячую ароматную пену.
Нашла какую-то мелодраму.
И время пошло.
В сущности она хотела всего лишь пересидеть в тишине чужой праздник, но утро наступило похмельным.
- Поздравляю - сказала она помятой физиономии в зеркале - 0,7 в одно рыло. Верной дорогой идёте, дорогуша.
Есть не хотелось, но опыт говорил, что надо и она поплелась на завтрак.
Там внезапно ждала нечаянная радость - зал ресторана был пуст и прохладен, надменная эфиопка царственно скучала за стойкой.
Яичница с помидорами - шакшука, как называют ее в этой стране - была то, что надо.
Дождавшись, пока сноровистый повар сотворит на тарелке красивый натюрморт, она побрела по залу, выбирая место с видом и конечно оказалась у окна, выходящего на террасу.
Два сноровистых рабочих разбирали суккот.
Два обычных работяги - жилистых, загорелых до черноты
- Еще кофе? - спросила эфиопка, возникнув у стола
В пустом ресторане куда-то подевались все официанты и царственная хостес самолично носила кофейник.
Впрочем, выглядело это так, будто в руках у нее жреческий сосуд, как минимум - с эликсиром вечной молодости.
Или - смертельным ядом.
Последнее - монтировалось куда более вероятно.
Но к ней - за эти безумные дни - черная королева, похоже прониклась симпатией, в той мере, в которой была на это способна, потому кофе можно было пить без опаски.
- Да, спасибо. Праздник закончился?
- О, да
Рабочие за окном с грохотом отодрали толстую тяжелую доску.
- Я думала это очень непрочное строение… - заметила она будто бы продолжения беседы ради.
На самом деле, это конечно же это было не так.
Но никому никогда она не призналась бы в этом.
В первую очередь, себе
- Так и есть. Их сколачивают в сущности на одну ночь.
- Я только вчера узнала, в чем смысл этих шалашей. Сначала казалось что тот плотник просто очень плохо делает свою работу
Тут случилось нечто, чего предположить невозможно было в самой смелой фантазии.
Невозмутимая эфиопка внезапно расхохоталась безудержно и громко, продемонстрировав едва ли не все тридцать три идеальных - крупных, белоснежных зуба.
Она даже вынуждена была поставить кофейник на соседний стол.
- Простите. Не принимайте это на свой счет. Но это правда очень смешно...Тот плотник…
Она снова рассмеялась, прикрыв большой рот узкой грациозной рукой.
- Еще раз простите.
- Я не понимаю…
- Тот плотник, который плохо сколотил суккот - Джозеф Диспенсер. Диспенсеры владеют сетью отелей по всему миру, нашим тоже. Это очень старая британская аристократия, из тех - знаете? - которые сначала были пиратами, потом лордами, а потом банкирами. Он - младший наследник, рожденный во втором или третьем браке. Словом, мать его еврейка, потому он следует иудейским традициям. Не думаю, что постоянно, но несколько раз в году - точно. Даже надевает кипу. На суккот он строит шалаш - по традиции мужчина должен делать это самостоятельно - и собирает друзей со всего мира. Они прилетают на одну ночь. О, какие это вечеринки! Какие вечеринки. И вчера. Они пили почти до утра, а утром все улетали… тут была такая суматоха. Даже не представляю, что было в аэропорту. Я слышала, в этот раз было шесть частных бортов. Служба безопасности наверное сошла с ума. О! Хотите шампанского? От них осталась пара бутылок. Такого в отеле нет. Да и во всем Израиле думаю нет.
- Нет, спасибо… Так его зовут Джозеф?
Ну хоть в этом я не ошиблась, подумала она.
А еще подумала, что надо было принять предложение и хряпнуть шампанского.
Хоть что-то…
Но точеная эфиопка уже делась куда-то, оставив на столе большой сияющий кофейник.
В нем отражалось яркое солнце.
И совершенно пустая терраса.