Из воспоминаний Г. Утробина. Исторический вестник. Т 1. 1880 г.
По возвращении из Московской духовной академии в 1825 году определился я учителем в Сарапульское духовное училище (Сарапул — город в Удмуртии на реке Кама). Жалованье по моей должности положено 85 руб. серебром или 300 рублей ассигнациями в год.
Хотя в это время все жизненные потребности были очень дешевы (исключая впрочем сахару и чаю), однако такая ограниченная сумма и в то время была недостаточна для прилежного содержания. Поэтому, мы учителя,вынуждены были искать на стороне прибавки к своему скудному жалованью, именно прибегали к так называемым кондициям, т.е. к обучению детей в частных домах.
И вот однажды я занял кондицию у инвалидного начальника, капитана Короткова, у которого обучал двух малолетних дочерей русской грамматике и арифметике. Капитан этот был весьма замечательный в нашем городе, достаточный, имевший собственный хороший дом. Родом он был из сдаточных крестьян Сарапульского уезда. Лет ему было под 50. Скоро мы сошлись с ним на самую короткую ногу. Часто он приглашал меня в свой кабинет, где за чаем рассказывал мне о городских событиях или про свою военную жизнь.
Однажды он начал рассказывать о посещении Ижевского оружейного завода в прошлом 1824 году императором Александром I.
-Жалко, сказал Коротков, что тогда мне не довелось быть на заводе и представиться государю. Зато, там была моя жена и она получила от государевых щедрот 2000 рублей ассигнациями. Я написал с ней письмо к Дибичу, и он представил ее императору.
Я с удивлением смотрел на старика и не верил своим ушам. Инвалидный капитан, живущий в нашем захолустье и, будто бы, известен самому государю, да еще ведет переписку с самим Дибичем и получает, бог знает, за что такую значительную сумму денег.
— Вы не шутите? — спросил я.
— Какая шутка, ведь жена моя жива. Ей, Катерина Ивановна! пожалуй-ка сюда.
Приходит Катерина Ивановна. — Вот молодой человек не верит, что в прошлом году ты представлялась в Ижевском заводе государю и получила от него 2000 рублей. Уверь его!
— Да, я имела счастье быть представленной государю, отвечала Екатерина Ивановна. — Муж написал письмо к Дибичу, который как только прочитал письмо мужа, спросил: так ты жена г. Короткова? Как здравствует твой муж? Как вы поживаете? Довольны ли своим положением? Так как в письме было выражено желание, чтобы я была представлена государю, то он тотчас доложил обо мне его величеству. Вскоре мня представили ему.
— Так ты жена Короткова, — спросил государь
— Точно так, ваше величество
— Здравствует ли твой старик, и почему он сам не явился?
— Здравствует. А не явился, потому что не приказано никому из служащих отлучаться от места своей службы.
— Жаль, а хотелось бы его видеть У вас есть семейство, дети?
— Есть, ваше величество: два сына и две дочери. Сыновья обучаются в корпусе, а дочери малолетние — при нас.
— Хорошо. Я не оставлю их. Прощай. Скажи мужу, что видела меня, и что я его помню.
С тем я вышла от его, а затем при прислали 2000 рублей.
— Да. Но мне все-таки не понятно, — сказал я. — Каким образом вы в капитанском чине лично известны государю и его приближенным?
— А вот я порасскажу тебе, так ты не будешь удивляться.
Коротков рассказал, что поступил он в военную службу безграмотным из крестьян Сарапульского уезда в самых молодых летах, и притом добровольно за старших своих братьев, которые уже были женаты и имели детей. Как рослый, статный и бравый рекрут, он немедленно был выбран в гвардию. Это было в конце царствования Екатерины II (1796 год). «При матушке Екатерине, мы гвардейцы жили припеваючи». Вскоре в казармах он выучился грамоте самоучкой, так что мог читать и писать.
Но служба пошла совсем другая, когда вступил на престол блаженной памяти государь Павел Петрович. «Тогда, говорил Коротков, не только мы, солдаты, но и офицеры и генералы, и даже великие князья Александр Павлович и Константин Павлович трепетали за каждый парад и за каждое ученье. От всех требовалось знание фронтовой службы в строгой точности. Я, как отличный солдат, в то время и деньгу нажил, и познакомился со многими дворянчиками, которые сами вызывались учиться у меня фронтовой службе. Так, между прочим, познакомился я и с Дибичем, который в то время был совсем в маленьких чинах. Он очень меня полюбил и до сих пор, несмотря на свой высокий чин, меня не забывает».
— А как же вас узнал великий князь Александр Павлович? — спросил я.
— Да, по той же фронтовой службе и выправке. Государь Павел Петрович строго требовал знания фронтовой службы от всех, а от великих князей в особенности. Вот меня, как отличного солдата, и определили к великому князю дядькою для обучения ружью. Должность у него при родителе была самая беспокойная: он был определен генерал-губернатором С-Петербурга и беспрестанно должен являться к государю с рапортами. Так бывало чуть удосужиться и требует к себе Короткова. Возьмет в руки ружье. «Командуй»! — говорит. Я и командую, то хвалю, то поправляю его приемы. Не то требует барабанщика и начнет маршировать. И это делалось почти каждый день. Так как же ему не знать меня лично? Однажды я его чрезвычайно удивил. Кто-то из приближенных ему сказал, что я могу сделать все ружейные приемы, не пролив капли воды из стакана, который мне будет поставлен на кивер (военный головной убор цилиндрической формы с плоским верхом). И я по его приказанию должен был сделать эту штуку.
— Браво! молодец! — сказал он и захлопал в ладоши.
— Да, что и говорить, я очень был знаем великим князем. Поверишь ли, я первый их всех поздравил его высочество с восшествием на престол.
— Это как случилось? — спросил я с изумлением.
— А вот я расскажу. В ночь, в которую скончался государь Павел Петрович (12 марта 1801 г. Здесь рассказчик ссылается на официальную версию кончины Павла I. На самом деле в эту ночь он был убит заговорщиками) полк наш должен был отправиться в Михайловский замок. Мне, как старшему сержанту, довелось стоять с двумя рядовыми у дверей в главный зал. Несколько времени все было тихо, но вот входят в залу великие князья Александр Павлович и Константин Павлович, приметно сильно опечаленные.
Никто из нас еще не знал о кончине императора. Походили по залу , поговорили о чем-то. Вдруг подходит ко мне великий князь Александр Павлович, и слегка ударив меня по плечу, говорит: — Коротков! Знаешь ли, ведь у нас государь помер! А у самого слезы так и льются. Я не сробел: — Так имеем счастье поздравить ваше величество с восшествием на прародительский престол! Ура! — вскричал я громогласно. «Ура» — раздалось во всем замке, по всем караулам.
— Таким-то образом удостоился я этого счастья, — заключил старик.
— Да как же государь все это запомнил? — спросил я, выслушав этот рассказ. — Ведь теперь уже идет 1825 год.
— Да, он очень памятлив, продолжал капитан. Вскоре по восшествии на престол, государь пожаловал мне чин офицера. В гвардии я по своему происхождению и воспитанию я офицером быть не мог, а в армии, после гвардейской службы, служить мне не хотелось. Поэтому я вышел в отставку, уехал на родину, женился; год от гожу стали у меня рождаться дети. Вижу — дело плохо! Нажитые деньги расходуются, а новые не прибывают. Не откуда.
Дай поеду в Петербург и лично буду просить государя об определении куда-нибудь на службу. Приезжаю в Петербург, но к несчастью моему государя тога в Петербурге не было. Он был заграницей. Решил дождаться его возвращения и поселился в какой-то убогой квартире. Недели через две или более, вдруг в квартиру мою является жандарм и объявляет, что меня требуют в канцелярию военного министра (военным министром был в 1808 — 1810 А.А. Аракчеев). Что такое? Думаю. Зачем? Являюсь. Меня тотчас представляют Аракчееву.
— Ты капитан Коротков?
— Точно так, ваше сиятельство.
— Зачем ты приехал в Петербург?
Мне не хотелось отвечать ему прямо. Я несколько замялся.
— Да говори скорее, зачем приехал в Петербург? Государь из-за границы предписывает, что, если это тот Коротков, который служил в таких-то годах в гвардии , спросить его, зачем приехал, и если о чем будет просить, то удовлетворить его немедленно и о последующем донести при первом случае. В подтверждение мне была показана сама бумага.
— Ну так видишь, медлить нельзя, — продолжал Аракчеев. — Говори.
— Мне бы хотелось занять какое-нибудь место в нашем городе (Сарапул).
— Какое же, городничего, что ли?
— Нет, ваше сиятельство.
— Так, исправника, что ли?
— Нет и исправником быть не желаю: очень хлопотливая и ответственная должность.
-Так чего же ты, наконец, желаешь?
— Я желал бы занять должность инвалидного начальника.
— Давно так и сказал бы... Изготовь приказ, обратился он к своему секретарю, а ты приходи завтра за получением приказа и прогонных денег.
— На другой день я получил и то и другое, и вот с тех пр доселе командую своими инвалидами ( категория военнослужащих, служивших в формированиях войск с прилагательным «инвалидный»)
— Это так, — заметил я. — Да не понятно мне, как государь, будучи за границей, мог узнать о вашем приезде в Петербург?
— Очень просто, батенька. Не знаю, как ныне водится, а тогда о каждом о каждом приехавшем в Петербург военном офицере доводилось до сведения государя, даже за границу, в ежедневных рапортах. Поэтому государь узнал о моем приезде.
Коротков умер в 30-х годах в глубокой старости. Сыновья его: один в чине коллежского советника (чин 6 класса в табеле о рангах, в котором самый низший класс — 14), другой — майор. Из дочерей — моих учениц — она была в замужестве за городничего, другая — кажется ушла в монастырь.