В Питере стоит 6-метровый столб из красного полированного гранита близ Молвинского моста через речку Таракановку напротив западного входа в Екатерингофский парк.
Кто, когда и зачем его сюда поставил, достоверно не известно, есть лишь народные версии, одна чудесатее другой. Сразу за калиткой виднеется здание конюшни местного конно-спортивного клуба. Известно, что конюшни в Екатерингофе существовали ещё в 1750-х годах. От этой близости, видимо, возникла легенда, связывающая колонну с любимой лошадью Петра I по кличке Лизетта, чьи останки якобы покоятся на берегу Таракановки. А колонна - ни что иное, как либо надмогильный памятник Лизетте, либо пиляр, с которым любил упражняться Пётр.
Интереснейший рассказ о коне Императора оставил бывший служитель Кунсткамеры Осип Петрович Беляев (ок. 1763-1807) в своём капитальном труде "Кабинет Петра Великого" (отделение первое, часть вторая, стр. 122):
«Лошадь сія есть жеребецъ Персидской породы, на которой Государь былъ во многихъ сраженіяхъ, а именно: на славной Полтавской брани, на сраженіи бывшемъ у Прута, и во всёмъ Персидскомъ походѣ».
«Сказываютъ, что Государь въ бытность свою подъ Ригою, увидѣлъ по случаю сію лошадь въ куренѣ у маркитантовъ, и полюбя её отмѣнно по многимъ причинамъ, заплатилъ за нея 100 Голландскихъ червонцовъ, давъ въ прибавокъ еще свою лошадь, которая тогда при немъ случилась. - Цѣна и по тогдашнему времени не слишкомъ велика! Ибо, ежели вѣрить нѣкоторыхъ преданію, лошадь сія кромѣ стройнаго и красиваго своего стана, была толико крѣпкаго сложенія, что могла въ одинъ день перебѣгать 150 верстъ, безъ всякаго при томъ себѣ вреда и надсады.
Сверхъ сего разсказываютъ о ней чудныя и почти невѣроятные произшествія.
Что будто бы она толико была привычна къ Государю, что не видя его долго, вырывалась изъ стойла, и бѣгая по лагерю, не прежде успокоевалась, пока не найдетъ своего всадника.
Ежели Государю случалось ѣхать чрезъ какой-нибудь ровъ или каналъ, гдѣ не было моста; Онъ приказывалъ бросать перекладину, по которой сія лошадь, хотя бы оная перекладина не шире была ея копыта, переходила съ удивительнымъ проворствомъ и равновѣсіемъ.
Справедливы ли таковыя о ней сказанія, или нѣтъ, отдаю на произвольное сужденіе читателя».
Когда жеребец пал, из шкуры набили чучело и поставили в Кунсткамере. В 1837 г. "помеморию" подвергли реставрации - выпотрошили и набили заново, причём настолько дурно и неумело, что из Лизетты получился упоротый лис уродец, дающий повод лишний раз позубоскалить досужим посетителям музея.