«Въезд в Москву запрещен, и вот я заперт в Болдине. <...> Я совершенно пал духом и, право, не знаю, что предпринять. Ясно, что в этом году (будь он проклят) нашей свадьбе не бывать. <...> Ни соседей, ни книг. Погода ужасная. Я провожу время в том, что мараю бумагу и злюсь».
Из письма А. Пушкина Н. Гончаровой (1830 г., село Болдино)
Актуально звучит, не правда ли?
«Повести Белкина» были написаны Пушкиным во время вынужденной самоизоляции в Болдино осенью 1830 года. В России тогда разразилась холера. На дорогах выставили вооруженные кордоны и закрыли въезды в города. В жизни Пушкина происходили серьезные перемены. Он попросил руки Натальи Николаевны Гончаровой и получил ее согласие. С предстоящей женитьбой были сопряжены не слишком приятные хлопоты. Во-первых, Пушкин взял на себя обязательство найти деньги для фиктивного приданого Натальи Николаевны, чтобы Гончаровы выглядели прилично в глазах света. Во-вторых, следовало испросить разрешения на женитьбу у императора Николая и непременно сообщить об этом Бенкендорфу, который был поставлен надзирателем над непокорным, непредсказуемым поэтом. В-третьих, в это время у Пушкина и Дельвига разгорался профессиональный и личный конфликт с редактором «Северной пчелы» Ф. В. Булгариным. Последний развернул в своем издании открытую травлю Пушкина, что в конечном счете привело к закрытию «Литературной газеты» в 1831 году. Кстати, эта травля – одна из причин, по которой «Повести Белкина» в первый раз были опубликованы инкогнито.
Известно, что Бенкендорф чувствовал себя чрезвычайно значимым человеком в жизни Пушкина и постоянно его поучал. Например, так: «Его Императорское Величество в отеческом о вас, милостивый государь, попечении, соизволил поручить мне, генералу Бенкендорфу, — не шефу жандармов, а лицу, коего он удостаивает своим доверием, — наблюдать за вами и наставлять вас своими советами; никогда никакой полиции не давалось распоряжения иметь над вами надзор. Советы, которые я, как друг, изредка давал вам, могли пойти вам лишь на пользу, и я надеюсь, что с течением времени вы будете в этом все более и более убеждаться». (Из письма Бенкендорфа А. Пушкину, 1830 г.)
Читая письма шефа III-го отделения к поэту, постоянно испытываешь ярость. Они по-настоящему оскорбительны. Неслучайно Пушкин пишет: «Мараю бумагу и злюсь». Впрочем, помимо деловых писем Пушкин, находясь в карантине, многое успел. Он торопился, поскольку нуждался в деньгах. А чтобы заработать, ему нужно было писать так, чтобы пропустила цензура и чтобы придирчивый, капризный свет принял его опыты благосклонно. Возможно, именно поэтому он написал гладкие, причесанные «Повести Белкина», в которых невозможно найти никаких политических подтекстов. Это повести-безделки, как их называл несколько разочарованный В. Г. Белинский. Но, кажется, критик невнимательно их читал.
Есть в «Повестях» один рассказ, который вызывает недоумение. В детстве школьники с интересом читают и «Выстрел», и «Метель», и «Барышню-крестьянку». Сюжет «Станционного смотрителя» вызывает в детях меньший интерес, видимо, потому что они гораздо лучше понимают бежавшую дочь Самсона Вырина, чем ее старенького, несчастного отца. А вот «Гробовщика» большинство детей, да и взрослых, пролистывает, пожав плечами. В самом деле, что такого в этой повести? Гробовщик Адриян Прохоров недавно переехал с Басманной улицы к Никитским воротам. Он тревожится, что может потерять клиентуру: купчиха Трюхина, бывшая его старой соседкой, вот-вот помрет – вдруг, вместо Прохорова, позовут выполнять скорбные обязанности какого-нибудь другого «специалиста»? Новый сосед гробовщика, сапожник Готлиб Шульц, приглашает героя на званый обед, где гости пьют «за здоровье тех, на которых работают». И тогда подзадоренный, обиженный Адриян, который никак не может пить за здоровье мертвых, приглашает к себе на новоселье тех, на которых работает он сам: «мертвецов православных». И они приходят выразить ему свое почтение... А утром гробовщик просыпается от страшного сна у себя дома. Вот и весь сюжет. Думаю, что в этом маленьком рассказе поэт зашифровал события своей личной жизни, так, чтобы их могли прочесть самые близкие люди и чтобы как-то излить свои чувства о настоящем и тревогу о будущем.
Итак, гробовщик переезжает с Басманной улицы к Никитским воротам. Пушкин родился в районе Басманной улицы, а Наталья Николаевна Гончарова, как известно, жила у Никитских ворот. Указывая эти адреса, Пушкин подчеркивает личный характер истории. У Адрияна Прохорова, кстати, был прототип – реальный гробовщик, который жил недалеко от Гончаровых. Истории о нем Пушкин слышал именно в доме своей невесты.
Пушкин создает тонкие аллегории. В сюжете гробовщику противопоставлен сапожник Готлиб Шульц. Это противопоставление подчеркивается:
«Каково торгует ваша милость?» — спросил Адриян. «Э-хе-хе, — отвечал Шульц, — и так и сяк. Пожаловаться не могу. Хоть, конечно, мой товар не то, что ваш: живой без сапог обойдется, а мертвый без гроба не живет». — «Сущая правда, — заметил Адриян; — однако ж, если живому не на что купить сапог, то, не прогневайся, ходит он и босой; а нищий мертвец и даром берет себе гроб».
Оба они наживаются на своих клиентах, только один на живых, а другой на мертвых. Пушкин к ним обоим относится без всякого почтения. В тексте можно заметить весьма ядовитую иронию. Чего только стоит вывеска гробовщика о том, что «здесь продаются и обиваются гробы простые и крашеные, также отдаются напрокат и починяются старые». Починить старый гроб можно, откопав его из-под земли, не так ли? Что еще можно откопать и починить? – Литературные произведения позабытых авторов, например, чтобы бесплатно напечатать их у себя в журнале. Именно этим и занимался Булгарин в «Северной пчеле». Откапывал, отряхивал от пыли, перелицовывал старое и печатал... Основное занятие гробовщика – закапывать мертвецов, «закапывать» – значит воевать с конкурентами, издателями и писателями. Так что гробовщик в повести – это аллегория критика Булгарина.
Кто же тогда Готлиб Шульц, немец-сапожник? На званом обеде у него мы видим общество самого низкого пошиба, с точки зрения Пушкина: «Гости начали друг другу кланяться, портной сапожнику, сапожник портному, булочник им обоим, все булочнику и так далее». Это светское общество – «новая знать», которую Пушкин глубоко презирал.
Не торговал мой дед блинами,
Не ваксил царских сапогов,
Не пел с придворными дьячками,
В князья не прыгал из хохлов,
И не был беглым он солдатом
Австрийских пудреных дружин...
...И не якшаюсь с новой знатью,
И крови спесь угомонил.
Я грамотей и стихотворец,
Я Пушкин просто, не Мусин,
Я не богач, не царедворец,
Я сам большой: я мещанин.
Это общество относится к гробовщику свысока, и Адриан Прохоров чувствует себя в этой и без того низкой среде униженным. И действительно, в обществе Фаддея Булгарина презирали все, и недруги и сотрудники. Вот, например, как о нем писал переводчик «Илиады» Греч: «В Булгарине скрывалась исключительная жадность к деньгам, имевшая целью не столько накопление богатства, сколько удовлетворение тщеславия; с каждым годом увеличивалось в нем чувство зависти, жадности и своекорыстия…»
Так кто же тогда сапожник? Да это же Бенкендорф! В самом деле, сапоги – атрибут государева человека. Сапожник в рассказе отмечает серебряную свадьбу. Он нежно целует «свежее лицо сорокалетней своей подруги». Здесь Пушкин тоже иронизирует: сорокалетняя женщина никак не могла считаться «свежей» в пушкинское время. Жену сапожника в рассказе звали Луизой, а жену Бенкендорфа – Елизаветой, в 1830 году ей было примерно сорок лет. По понятным причинам, Пушкин и не собирался давать более ясных намеков на своих недругов. Он не был заинтересован в расшифровке своей маленькой мистификации.
Мертвецы приходят пировать к Андрияну Прохорову. И Пушкин подробно описывает одного из них: «Помнишь ли отставного сержанта гвардии Петра Петровича Курилкина, того самого, которому, в 1799 году, ты продал первый свой гроб — и еще сосновый за дубовый?» 1799 год – это год рождения поэта. В пушкинское время была такая песня, которую пели во время гадания. Если задумать желание, зажечь лучину, и спеть песенку, пока горит лучина, — задуманное исполнится.
Жив, жив курилка,
Жив, жив, да не умер.
У нашего курилки
Ножки тоненьки,
Душа коротенька.
И конечно, тут имеет смысл вспомнить текст знаменитой эпиграммы 1825 года: «Как! жив ещё Курилка журналист?» Описывая мертвеца Петра Петровича Курилкина, Пушкин подчеркивает, что «клочки светло-зеленого и красного сукна и ветхой холстины кой-где висели на нем, как на шесте». Пушкин 1833 году, через несколько лет после написания «Повестей Белкина», получил чин камер-юнкера Его Величества, мелкий чин, который совсем не подходил ему ни по роду, ни по заслугам. Забавно, что мундир камер-юнкера представлял собой форму зеленого цвета с красными обшлагами и красным воротником. Как знать, может быть, Петр Петрович Курилкин – это иронический образ самого Пушкина, измученного вечной войной с обоими своими недругами.
Рассказ «Гробовщик» – гениальная аллегория жизни поэта, спрятанная так хорошо и так искусно, что вместо истинного содержания читатель с недоумением и разочарованием пробегает глазами историю какого-то странного сна про каких-то мертвецов, собравшихся поздравить с новосельем никому не нужного гробовщика Адриана Прохорова. Не разбери-поймешь. Этот рассказ – такая маленькая атомная бомба, заложенная под репутацию Бенкендорфа, Булгарина и их окружение, искренне ненавидимое поэтом. Скромное удовольствие, которое поэт мог позволить себе в непростых жизненных обстоятельствах, сидя запертым в Болдино во время эпидемии холеры 1830 года.
Книга "Повести покойного Ивана Петровича Белкина" с иллюстрациями А.Д. Рейпольского на сайте издательства "ЭНАС-КНИГА".
Приглашаем ПОДПИСАТЬСЯ НА НАШ КАНАЛ.