И тлела сигарета, охмеляя
Безумные надежды. Пёстрый вид
Не сможет пересилить боль внутри,
В депрессию дорогу открывая.
…………………………………………………………………………………………………………..
Вечер. Суета. Места – заняты. Наполненные до краев бокалы – выпиты. Рестораны – пусты. Дым сигарет, вперемешку с резким запахом дешевого парфюма (точно не Chanel №5, ибо пахло по – сладкому убого) в союзе с ошеломляюще - громким хрустом поп – корна и пакетов с выпивкой, создает атмосферу рутинного хаоса конца 20-го века …
……………………………………………………………….
-0-
Солнце , будто чокнутый серийный убийца с 10 – ти летним стажем и внушительным «послужным» списком, не жалея собственных сил, по - настоящему жестоко пыталось уничтожить своими лучами всё, что встречало на своём пути. А как раз – то на этом пути и стояла ферма, брутально покосившаяся от погодных условий и, довольно – солидного, промежутка времени , в коей и обитал наш юный герой – Френк Диттмор: юный кареглазый блондинчик (что довольно редкое явление), высоко роста, худощавого (даже, сказал бы, тощего и дрыщавого) телосложения, не без шанса на звание самого «востребованного и обожаемого» красавчика поселения, и, к тому же, не обделенного от природы кое – какими талантами: малыш Френки – молодой художник, чьи картины пусть и не продавались по ошеломительным ценам на аукционах, но украшали стены местной школы и других не менее важных заведений, тем самым прибавляя нашему, еще зелененькому ( в разных планах), герою несколько очков дополнительной привлекательности ( в общем, проблем с противоположным полом у нашего юного дарования не наблюдалось).
Всё свое сознательное детство малыш Френки провел именно на этой ферме с отцом (фермером Марти Диттмором), в поселении В., вплоть и до этого, пусть и не рокового, но весомого ,в памяти Френки, дня.
-1-
Был жаркий солнечный день. Так сказать - самое начало нудной осени: поры легкой депрессульки вперемешку с однотонными оттенками пьянства и вечерним проливным дождем…
Диттмор, как обычно, был в подвале: черная рубашка какой – то там малоизвестной фирмы в союзе с дешевыми синими джинсами - скинни «в обтяжечку», в ходе плодотворной работы так и пестрила изобилием красок, как – бы невзначай придавая отражению художника с его творением в зеркале еще более насыщенный и важный вид. Капли пота, стекая со лба юного фрика, глухо падали на пол и, вперемешку с красками, складывались в еще более загадочно – диковатый узор, нежели на самом холсте.
Он был не один. В центре просторной комнаты, что на протяжении 3х (или более) лет служила юноше - самородку убежищем от общественного рутинного станка (что печатал, к сожалению, не личности, а стандартные копии), на кожаном диванчике вальяжно устроилась Мери – девушка, чей силуэт в рассеянном свете одиноких ламп отражался в зеркалах, встроенных в шкаф – купе, и отражения те были подобно силуэту как минимум старушке Монро, а то и самой богини красоты (по некоторым преданиям) - Нефертити: взгляд Мери был необыкновенный (было в нем что – то внеземное, космически – притягательное томилось на самой их глубине), с какой – то необыкновенной искоркой, такой же загадочный, как и сама Принцесса Египта, да и, впрочем, вся эпоха, в коей она была взрощена и погублена.
Холст пестрил красками: атмосфера в уютной коморке Диттмора , подобна эпизоду из одного неоднозначного фильма – загадки, где Гетсби, после долгих скитаний, одурманенный кровожадной разлукой и властью огромных капиталов, наконец то встретил свою Дейзи, была накалена до предела: красота ( не только тел, но и искусства) возбуждала еще юные, но уже достаточно недурно сложенные, тела, и лишь аромат искусства и исписанного красками полотна не давал двум заблудшим душам по – настоящему насладится моментом.
Сей космический момент был прерван странным звуком снаружи дома: будто что – то громадное и тяжелое въехало в Стеклянную галерею Лувра…
-2-
– Френки, ты это слышал? – спросила «Нефертити», лежа на диване на животе, свесив свои, несомненно, прелестные груди над деревянным паркетом.
– Да. Что это бл*ть за дерьмо там так громко разбилось?! Наверное опять чертовы малолетки обкурились чего – нибудь и у них башни посносило. Пойду – проверю.
Магические чары искусства, коими было наполнено убежище художника, были развеяны, отчего юный отрок очень злился. Отложив краски на край стола, скрипя белоснежными зубками, Френк спустился по лестнице к парадной двери. На лужайке около двухэтажного дома было чисто, лишь листья деревьев, петляя меж лунок с цветами, весело шуршали, беспрекословно отдаваясь порыву резкого осеннего ветра. В гамаке, в ворохе ветвей старого дуба, тоже никого не наблюдалось. Странно… Пройдя чуть дальше, Френк обнаружил, что в ограду его, пусть и не особенно большой и богатой, но ухоженной усадьбы, въехал старенький «Chevrolet Biscayne», расхреначив её небольшую часть в хлам.
-3-
За рулём была она: Эмми Уотсон, совершеннолетняя девушка – дьявол, вечно – пьяная и курящая модель (к тому же, имеющая привязанность к наркотикам). Клетчатая блузка (фиолетового цвета) на груди была распахнута, обнажив черный бюстгальтер, обрезанные джинсовые шорты были полностью уделаны в грязи (там были еще какие – то красные пятна, то ли вино, то ли еще что – то). В руках - полупустая бутылка водки. Эмми, шатаясь, поставила бутылку на помятый капот авто, и, сосредоточив все свои оставшиеся силы, пыталась подкурить сигарету (но, к сожалению, безуспешно). Френк на секунду задумался: смотря на неё, падшую, пьяную и совершенно несчастную, он вдруг вспомнил, что буквально три – четыре месяца назад они были по – настоящему близки, а теперь же, в настоящий момент, осознал, что они – самые чуэие люди на этой чертовой планете. Просто вот так бывает: раз, и вы – больше никто друг другу, будто вас, как единого целого, и не было. Их прошлые отношения, как фотографии из далекого далекого детства, на сей день не вызывали ни радости, ни тоски: ничего не оставалось, как просто взять и сжечь это старое, никому не нужное, барахлишко. Во благо душевного умиротворения. Во благо их же самих, этих двух ранимых сущностей, связанных воедино творчеством, но расторгнутых обоюдной всепоглащающей ненавистью и распространенным страхом «быть брошенным кем – то, быть жертвой».
-0-
Мери смотрела в окно: было сумрачно, но свет окон из дома в союзе с фарами автомобиля давали пусть и нечеткое виденье, но более или менее достоверное изображение происходящего.
Мери знала Эмми слишком хорошо, чтобы относится к ней с уважением, поэтому сразу вызвала наряд полиции ( на всякий лучай): Эмми была не подарок, конечно, не без души, но с очень и очень грешным телом и, еще более грешными, мыслями. Последний месяц в душе у Эмми будто переломилось что – то необычайно – хрупкое, отчего та окончательно спилась и обезумела.
-4-
Эмми, наконец, подкурила. По щекам, медленно стекая к губам, что сегодня были необычайно яркими (красная помада как – никак, не шутки же), струились невинные слезы ( как результат накопленной боли вперемешку с обидой и душевной тоской): из кармана её что – то выпало (то ли бумажный сверток, то ли пакетик с неизвестным содержимым): но, даже будучи такой разбитой, взгляд её, несмотря на бешеный блеск (наркотики + алко) был резок и внимателен (в свое время Диттмор, смеясь, называл его «взглядом волчицы», с которым Эмми была готовой перегрызть любому глотку).
– Что происходит, Френк?! Почему, ну почему, скажи родной, ты, ты… отвергаешь меня?! – шептала Уотсон, пытаясь вытереть со своего лица смесь слез и туши.
Френки молчал. Где - то глубоко, внутри, в долине сердца будто что – то замыкало, отчего вместе с кровью в шальной мозг бил какой – то неистовый страх: бросало то в жар, то в холод, руки сильно потели и заметно тряслись, но парень упрямо молчал. Эмми же, с каждой выкуренной сигаретой становилась еще безумнее и пьянее: шепот её давно уже превратился в отчаянный крик:
– Что бл*ть происходит, Френк?! Что это за ху*ня с нами?! Френк!!.. Не молчи, Френк! Давай уедем, а? Давай забудем всё это дерьмо, нам оно не нужно! Я же люблю тебя! Я люблю тебя, Френки… А ты, ты, ты ведь тоже любишь меня, правда? – кричала Эмма в кромешную тишину.
– Да ответь же мне, паршивая ты с*ка! Нам же было так... Было… Бл*ть!
Эмми попыталась ударить Френка, но каблук на её дорогой обуви сломался, отчего, собственно, она и упала (прямиком на бутылку водки, которая, естественно, разбилась). Из пораненных об осколки рук покапала кровь. Кровь… Хоть что – то живое в этих пластмассовых людях. Эмми, сидя на коленях, плакала, пачкаясь в собственной крови и, тут же, смывая её горькими слезами. Френк, сдерживая дрожь, был холоден к ней (изо всех сил пытался молчать, дабы не сделать обстановку еще более накаленной), хоть и давалось ему всё это ой как нелегко…
-13-
Мери уже практически ничего не могла узреть, лишь слышала какие – то отдаленные крики и дребезг стекла. Она была спокойна, зная, чем закончится этот очередной скандал. Медленно отходя от окна, шептала себе под нос:
– Ничего, копы едут, копы уже в пути. Прощай, Эммочка, прощай! Хотя бы не от передоза ты сдохнешь, так что будь благодарна…
Не прошло и минуты, как свет в рабочей комнате Френка, что находилась на втором этаже, тихо потух, оставив все проблемы этого творческого круга на суд ночи, суд темных сил…
-0-
На экране, после 30 -ти минут какой – то любовной по*ботины, пошли титры. В дешевом, обшарпанном кинотеатре загорелся свет: грешный люд ожил, зашевелился (дабы размять свои онемевшие булки). Встретившись в первый раз на данном гавнокиносеансе, Клара (ухоженная дама лет 30-ти) и Дирк (молодой воришка и, по совместительству, джентльмен и тот еще лавелас) решили закончить своё «знакомство» в уборной (под предлогом выбросить мусор и стеклотару).
Клара уже сидели на унитазе, когда вошел Дирк. Закуривая сигарету, она недовольно промычала:
– А она ведь его всё таки любила. Только поняла это уж слишком поздно. Слишком, даже для такой легкомысленной дурочки.
– Он – негодяй. – небрежно ответил Дирк.
– А, впрочем, какая разница, ведь они всё равно душевно уже мертвы. Мертвы. Мертвее тех, кто уже давно в могиле. Лишь оболочки, но никак не люди… Да и х*й с ними, иди ко мне, иди ближе… – молвила Клара, расстегнув блузку и, не секунд не теряя, принимаясь за бюстгальтер… ………………………..……………………….………………………………..
И тлела сигарета, охмеляя
Безумные надежды. Пёстрый вид
И море секса – не пророчат нимб,
В долину ада двери открывая.
……………………………………………………………………………………………