Я рад, что ещё кто-то страдает от великих и маленьких лгунов; я рад, что ещё кого-то мучает лицемерие великих обманщиков и мышиная возня маленьких вралей. Значит он не из их числа. Какое счастье, что в этом мире ещё кто-то страдает от этого мира. Что ж, для него это естественно, а я просто счастлив, что кроме меня есть ещё кто-то мне подобный, кто искусан ядовитыми мухами, — значит он не муха, и если он страдает от лжи, значит он не лжец.
И это не страшно, что он живёт слишком близко к маленьким, жалким людям, испытывая на себе их невидимое мщение, терпя их укусы, пытаясь с ними бороться, учить их, перевоспитывать, ибо кáк ещё можно познать себя, отличить себя, запомнить себя ?
Я рад, что кто-то ещё, кроме меня, страдает слишком глубоко даже от малых ран, ибо только нежнейшая душа способна чувствовать то, что для других не существует.
Не бойся, мой друг, не остерегай меня, ибо я вижу уже давно, что моё назначение — терпеть их, терпеть всех. Меня ведь не пустят Домой, если я всех не вытерплю, да и кудá мне деваться ? В моём терпении нет заслуги, мне просто некуда деваться — я не могу стать ими, как они не могут стать мною, но я вижу, что нам нет жизни друг без друга, и никакое уединение не спасёт меня от них. Если я и не вижу их рядом, то знаю, что они существуют, ведь я потому и в уединении, что они есть, — так чéм мне поможет моё уединение ? Его и уединением назвать нельзя, это одиночество, склеп, тюрьма, темница, железная маска, которую, если б я не одел на себя добровольно, они нацепили бы на меня насильно и ещё охраняли бы, а так — меня охраняет Бог.
И пусть они таковы, каковы они есть: хитры, трусливы, лебезивы, визгливы, льстивы, навязчивы, узкодушны, подозрительны, ядовиты, — чтó они могут поделать, тюрьма из всех делает уродов. Разве было здорово хоть одно существо, родившееся и выросшее в государстве ? Они — дети государства. Но чьи мы дети? Пусть же они живут, сколько им положено, ибо благодаря им мы всегда будем знать, ктó мы.
Ты говоришь: «Остерегайся маленьких людей!» Но для чего мне их остерегаться, неужели они могут изменить мою сущность и сделать так, чтобы я не задыхался там, где я задыхаюсь, или полюбил то, чтó ненавижу ? Неужели камень можно превратить в дерево ?
Ты говоришь: «Укором Совести являешься ты для своих ближних, ибо они недостойны тебя». — Друг мой, ведь это естественно: больным тяжело смотреть на здорового, заключённым — на свободного, виновным — на невинного, несчастным — на счастливого, — причём здесь достоинство ? Они просто больны, они просто заключённые, даже если их вылечить, у них не хватит разума сохранять здоровье; даже если их освободить, они не смогут управлять своей свободой и терпеть то, чтó терплю я; они не смогут очистить себя от страха настолько, чтобы Бог не брезговал ими, ибо Он не выносит страха, Он любит лишь упование, а их страх родился раньше них, ибо они — дети государства, государство же — есть плод страха. Поэтому я никогда не думал о том, достойны ли они меня; все мои помыслы сводились к тому, достоин ли я моего Отца, укор или одобрение увижу в Его Зеницах.
Ты говоришь: «Они ненавидят тебя и охотно сосали бы твою кровь». — Брат мой, как будто они ненавидят только меня ! Ты скажи мне кого они любят, чью кровь не готовы сосать ? Ибо их отец — государство, он не дал им ни любви, ни крови, так чтó ж удивительного в том, что они всю жизнь стремятся восполнить своё лишение, уравнять других в страдании с собою, будучи неспособны возвысится до счастья любви и готовности отдавать кровь всем обескровленным и недолюбленным ! Для чего ещё мне дана кровь, как не для того, чтобы её отдавать ? Так что не остерегай меня, брат мой: мой смысл дороже мне моей крови.
Ты говоришь: «В стороне от базара и славы жили издавна изобретатели новых ценностей». А я тебе отвечаю, что в стороне от базара и славы всегда жили провозвестники вечных ценностей. Только базары кишат новинками. Истинный же человек не изобретает ничего нового, он передаёт, а не выдумывает, он знает, что новое опять станет старым и будет отвергнуто избалованными потомками. Изобретающие новое отталкиваются от извращений мира, а значит привязаны к нему, а значит несвободны от него. Все изобретатели — люди мира сего, ибо мир сей есть изобретение, потому он постоянно и порождает изобретения. Отец дал детям не старое и не новое, а необходимое, и всё, чтó дал Отец — вечно, оно не стареет и не новеет, оно всегда нужно и никогда не станет ненужным; оно может быть скучным, безрадостным, пресным, однообразным, но без него невозможно жить, как без воздуха, света и воды. Свежий воздух, солнечный свет, чистую воду нет нужды изобретать, они — вечная ценность, и они всегда были, есть и будут, только бы изобретатели перестали испускать зловоние своих изобретений, и тогда воздух, свет и вода уже ни для кого не станут новостью, их никто не будет замечать, кроме того, кто до этого дышал зловонием мира сего, сидел во тьме и питался отравой.