В Сухуми где-то возле моря я наткнулся на забегаловку-столовую прямо под открытым небом.
Только над столами были хилые навесики, почти от солнца не спасавшие, но тем не менее, там было полным-полно стариков.
Они пили дивный кофе — две жаровни с раскалённым песком обеспечивали всех бесперебойно, запивали каждый глоток водой и ругали советскую власть.
Когда я пришёл туда вторично, меня уже приметили, и ко мне подошёл худой старик, вежливо спросивший меня на идиш откуда еврей.
Я, как ни странно, понял и ответил столь же вежливо, что говорю только по-русски, из Москвы, а здесь в командировке.
Старик молча перенёс свой кофе за мой столик и по-будничному очень задал мне вопрос, как живут московские евреи.
- Любите кофе? — спросил он без всякого перехода.
- Очень, - ответил я, - в Москве такого кофе нет, хотя я покупаю его в зёрнах, сам мелю и варю в такой же джезве.
Старик оживился, будто я рассказывал ему о жизни евреев.
- Просто вы снимаете его чуть раньше или чуть позже, чем нужно, заявил он уверенно.
Среди друзей я слыл за матёрого кофевара и поэтому чуть поднял брови недоверчиво.
Одна из жаровен стояла от нас неподалёку.
Над одной из джезв возник холмик кофейной пенки, женщина при жаровне протянула руку и застыла, выжидая, пока холмик чуть опал, выпукло закатываясь за края сосуда — только тут она выдернула джезву из песка.
- Вот видите, - сказал старик назидательно, - кофе надо снимать, когда он... ох@евает! )))
