Люди - не все конечно, хоть кол на голове чеши, всегда недовольны начальством.
Любым, так устроены. Нет карантина - плохое, есть - еще хуже. Нефть высокая - сволочи, низкая - подлецы.
Только ради себя и своего кармана, на остальных плевать.
Так устроена жизнь - именно поэтому они начальство. По другому не бывает.
Добрые и хорошие, которые не спят, не едят, лишь о других пекутся работают в благотворительных организациях.
К примеру карантин. Одному в банк, другому к любовнице, третьему - навестить стариков, четвертый не может без свежего воздуха.
Нет такого начальства, которое могло бы это учесть, и нет такого карантина, чтоб совсем без неудобств. Ограничение перемещения - не злая воля, а вынужденность.
Есть зависимость между количеством коммуникаций, логистикой и скоростью распространения заразы.
Полная изоляция - скорость низкая, неполная - средняя, отсутствует - эпидемия полыхает, что тайга в прошлом году.
Человеку надо, прям, позарез, и он уверен, что здоров. Более того, разумен, осторожен, осмотрителен. Но ему отказано. Почему - очень просто.
Осторожных много. Практически, каждый. И если этих осторожно-осмотрительных выпустить наружу, эпидемия продвинется. К бабке не ходи. Так говорит формула, пусть даже поверх моего здравого смысла.
Вирус, он вообще поверх. Никто точно не знает, как именно распространяется, через что пролезает, при каких условиях растет, а при каких скукоживается.
Лишь приблизительно, статистически, вероятностно.
Температура, ветер, влажность. Капельно, глаза, нос, уши или жопу - сквозь штаны, шляпу, очки или повязку.
Поэтому ориентируются на эмпирику. Скорость пропорциональна количеству перемещений. Точка. И если из тысячи разумных, заразится один, он станет источником заражения для других.
Более того, ему грозит встреча с милицейским постом, где никто не знает, что он здоров, раз, и, что здоровы сами блюстители - уже словили сотню умников.
К несчастью, эпидемия существенным образом, порой кардинально, меняет повседневность - ломает привычность, ограничивает нормальность, отменяет органичное и привносит чуждое.
Дискомфорт, ограничения, значительные риски, а иногда - печальные последствия.
И разумеется, необходим плохой, злой, большой - бабайка, который виноват. Всегда и во всем.
По нашей древней традиции бабаем выступает власть. Тысяча и одна причина, главная из которых русский характер - онтология русской души.
В собственном понимании у нашего человека вообще нет никакой власти. В принципе отсутствует - ни над собой, ни над другими.
Власть существует отдельно - вне человека. Ее выдают. Придают к должности, традиции или иному качеству - силе, связям, монополии, грубости, наличию оружия.
Вместе с чем-то, от кого-то, только не от себя. Поэтому чужая - неродная, большая, грубая, бесчеловечная, направленная против. Охотник и жертва.
Полюбить охотника можно. Искренно, по вере - поклонству или послушничеству.
Если по закону или понарошке - уже не любовь. В лучшем случае, законопослушание, в обычном - лицемерие, выгода или страх, именуемые в целом лояльностью.
Там, где мандат на власть, действуя от себя лично, выдают люди, где над властью царствует непреложный закон, соблюдение которого контролирует другая, но тоже власть, все более менее понятно. Есть юридическая, зримая связь.
Там, где власть находится вне субъекта, вера, любовь, послушничество, выгода и карьера наличиствуют, но главное - принуждение.
Монарх - от бога, помазанник, а Президент - от народа. Однако народ - субъект хитрый, доступный целиком только очень высокому начальству. Очень, очень. Для остальных - речевая практика.
Мы-народ, это уже кое-что. Но кто такие мы - та часть, которая говорит и действует от имени народа. Поэтому субъектность "народ" появляется в конечной точке - когда ее замыкает сам Президент.
Если по-людски, бабай - страшный должник. Случись чего, должен. Погорели - должен, завод закрылся - должен, жена ушла - должен, заболел - тем более. За все и всегда. Удобно.
А страшный, потому как забирает все, что захочет. Силой. Сказал не будет, а назавтра изъял - у дурак.
Изыск заключается в том, что это умный дурак. Более того, по большому счету добрый и справедливый. На которого мы, пусть самой дальней тайной стрункой, надеемся.
Спасет, не даст пропасть, спишет долг, простит или забудет. Вылечит, накормит, поселит жилье, устроит работу, скостит срок, найдет ребенка.
Строгий, не всегда справедливый, не совсем родной, по своим обещаниям забывчивый, гневливый, порой страшный, но все-таки отец.
По другому никак. Да он и не против.