«…Так что нет причин плакать, нет повода для грустных, дум
Теперь нас может спасти только сердце, потому что нас уже не спас ум.
А сердцу нужны и небо и корни, оно не может жить в пустоте,
Как сказал один мальчик, случайно бывший при этом, отныне все мы будем не те».
Борис Гребенщиков «Капитан Воронин»
Все происходило, как и должно происходить в гипертексте. Я бродил по разным ссылкам, но все время натыкался на Хлебникова. Началось все с интервью Лени Федорова. Там всплыл Хвост и их совместная работа «Жилец вершин на стихи Председателя земного шара. Но, сиюминутность коронавируса унесла меня от прослушивания «Жильца…» Но в гипертексте, как в лабиринте Бога, вернешься туда, куда тебе НЕОБХОДИМО. И я вернулся. Через видео каналы модных блогеров, через передачи об искусстве, через оперу футуристов «Победа над солнцем», через лекцию в Еврейском центре о зауми. Я вернулся и прослушал снова…
Но, немного истории. Хлебников впервые пришел ко мне на виниле. Было время, когда фирма «Мелодия» стала выпускать «освобожденных» от забвения поэтов. Гумилева, Мандельштама… и Хлебникова. Первое же стихотворение ввело меня в оцепенение: «Бобэоби пелись губы,
Вээоми пелись взоры,
Пиээо пелись брови,
Лиэээй - пелся облик,
Гзи-гзи-гзэо пелась цепь.
Так на холсте каких-то соответствий
Вне протяжения жило Лицо».
«Что это?», спросил я у себя. «Не знаю», ответил я сам себе… «Но… клево…» Пластинку эту я переслушивал многократно, перемежая ее с другими «подарками от «Мелодии»», сборниками «Дорз», «Джетро Талл», «Лед Цеппелин». Все это было разными частями одного ритуала. Для меня все это было то, что я позже назвал «рок службой». И Хлебников вставал в один ряд с рок гуру, или они присоединялись к нему, поднимали его знамя. Ведь что такое это моррисоновское «невнятное пение» в «Roadhouse Blues» перед кульминацией «Well I woke up this morning and got my self some beer!..», как ни Хлебниковская звукопись. Тоже есть и у Яна Андерсона, когда звук флейты сплетается с его мурчанием. Великие рок певцы вообще часто переходили на язык зауми, не имеющей значения, но имеющей смысл. Со-мыслие одного с многим.
Потом была большая, с черным переплетом книга «Творения» за которую я отдал какие-то сумасшедшие деньги. Но, при всей своей жадности, никогда больше не вспоминал об этой цифре. Для меня это стало каким-то вневременным Заветом. Я брал ее, открывал, перелистывал, читал на какой-нибудь случайной странице, закрывал и уходил в долгое путешествие по… себе. Будучи музыкантом по факту своего тогдашнего существования, я очень хотел соединить стихи Хлебникова с музыкой. Даже делал какие-то наброски. Музыку я тогда тоже сочинял… хлебниковскую. Но, до релиза дело не дошло…
И, влруг, я только открыл для себя «АукцЫон» с их «Птицей», тут же они открывают для меня Хвоста, а он вместе с ними являет тогдашнему российскому миру середины девяностых «Жильца вершин», начинающегося с «Бобэоби», которая здесь уже звучит, как молитва. Тогда, и это подтверждает Федоров в своем интервью, практически все, даже страстные поклонники «АукцЫона» восприняли эту работу как «шизу». «Усмешку на устах повешенного». А для меня она была долгожданна. Это было воплощение моей мечты. Но при том, что я принял «Жильца…» всем сердцем, в то время он мне казался очень сложным и тяжелым и для восприятия и по звучанию. И вот я слушаю его теперь…
Какая-то невыносимая легкость бытия. Или со-бытия. Истории. Какая-то медитация, перемешанная с камланием, заговорами шамана и церковной службой. Одна сплошная молитва всех и никого. Бесконечности и Пустоты. Представление, в котором Историю представляет Бог. Бог рассказчик. Бог сторителлер. От песни к песни ты начинаешь путаться, что здесь «слова» и что «мелодия». Все это единая музыка без начала и конца, но с таким энергетически-смысловым зарядом, что находясь в этой атмосфере, просто не возможно не испытывать состояние преодоления смерти. Состояние переживания себя. Состояние воскресения.
Слушая такого Хлебникова или таких «АукцЫон»а и Хвоста просто не возможно НЕ ВЕРИТЬ. Не верить в жизнь и ее Создателя.
Доживем до воскресения все вместе!
