В сентябре 1938 года в семье учителя русского языка и литературы Ильи Гудкова произошло несчастье — заболела дизентерией его жена Варвара (в тексте — Валя). На руках у него осталась новорождённая дочь Татьяна, для которой он добывал грудное молоко, пока жена лежала в больнице. Справляться с тяжёлой ситуацией Гудкову помогал личный дневник, которому он доверял все свои переживания о здоровье больных.
"Дорогой дневник" впервые публикует отрывки из дневника Ильи Гудкова о болезни жены и дочери. Текст приводится в авторской орфографии.
7 сентября 1938 года
Утром уходил на работу, оставив Валю в небольшом недомогании. Она чувствовала озноб, но встала.
— Ничего, — успокаивала меня она, — я вот выпью горячего чаю с медом, полежу и все пройдет. — Иди, не опоздай в школу.
Занятия проводил я все же беспокойно. Вечером беспокойство мое перешло в нечто более. Валя вся тряслась от озноба, который сменялся температурой в 40.0. Стал звонить скорую помощь, но, не дозвонившись, побежал в полночь к медпункту, там никого не было. Прибежав обратно, я застал Валю в бреду. Дочурка всегда такая спокойная, теперь громко плакала возле мечущейся в жару жены. Меня ждала бессонная ночь.
8-9 сентября
В школу, конечно, не пошел. Она сразу отошла куда-то в сторону под натиском надвинувшегося груза тяжких переживаний, хотя мысли о ней не оставляли меня ни на минуту. До чего же тяжелыми оказались для меня эти напряженные дни и, буквально, бессонные ночи. С Валей еще хуже. Бред не прекращался, а температура увеличивалась. Вызванный на дом врач дал срочные рецепты и направление в больницу.
Направление взяли, обещали прислать скорую помощь. Два дня ждал я эту «скорую» помощь, с отчаянием слушая бред жены о мертвых мальчиках. (У сестры ее преждевременно родился и тут же умер ребенок) о чемоданах, о каких то людях, вылезающих из-за гардероба. Иногда она в беспамятстве принималась петь, и это для меня было совсем невыносимо.
Танюшку надо было кормить грудью, но жена не узнавала ее, била по голове, и ребенок горько плакал под бессвязные выкрики матери, вскакивающей иногда с постели. Я, оставив дочурку, пробовал уложить Валю (она вся была, как огненная), но плачущая дочь падала со стула, и я бросался к ней, готовый к концу второго дня расплакаться вместе с нею. Чем кормить голодного грудного ребенка? Как отправить в больницу Валю? Как сбегать за лекарством, когда некого оставить с больной и ребенком? (Сестра Дуня, как нарочно, не ночует дома, а телефонные звонки к брату Вали оставались «гласом вопиющего»).
К вечеру зашли завуч с предместкома, обеспокоенные моим отсутствием в школе. Я, воспользовавшись их приходом, снова сбегал в больницу, но там снова сказали, что надо ждать скорую помощь. Забежал за врачом, который вторично написал срочное направление в больницу. Придя обратно, я застал Валю в еще худшем состоянии. Ее рвало какой-то зеленью и усилился кровавый понос. Учителя ушли, пообещав что-то сделать.
Уж и ждал же я скорую помощь в эту ночь, слушая стоны жены и плач ребенка! Тяжкая ночь, как и прошлые, прошла в мучительнейшем напрасном ожидании.
10 сентября
От бессонных ночей я стал каким-то странным, не ощущающим самого себя. Я «жил» бредовым стоном Вали, все усиливающимся плачем голодной дочери и не отрывал глаз от окна, еще ожидая скорую помощь. Глаза ломило и восходящее солнце казалось чем-то далеким, только не настоящим солнцем, а сигналом бедствия. Да и все было не настоящим. Мне казалось, это состояние продолжается давно, давно и никогда не кончится. В комнате непролазный хаос разбросанных вещей, а в голове и того хуже.
Наконец-то пришла Дуня! Я словно очнулся, вспомнив, что надо итти в больницу. Там все еще созванивались с Москвой и обещали «скорую помощь». Меня уже тошнило от этих обещаний. Я доставил ее сам в амбулатории при наркомводе. Когда Валю клали в авто, Танюшка плакала так, что я сам не смог удержать слезы. Положили временно в поликлинике. Я остался с грудной, (но безовремя отнятой от груди) дочерью что-то будет?!
12 сентября
И Танюша заболела! Ничего не желает есть да и давать ничего нельзя, кроме черничного киселя и рисового отвара. Неумело готовлю все это и с отчаянием замечаю, что у начавшей было ходить крошки стали заметно падать силы. С Валей в больнице еще хуже. Приехала мать, увидала тень прежней Вали и расплакалась. Я пока креплюсь, но то, что стало с женой — трудно пересказать. Глаза в синих ямах и смотрят как-то отрешенно; губы обметала и щеки провалились, потемнели. У неё в тяжелой форме дизентерия. Врач почти не надеется на выздоровление, я же успокаиваю мать теряющую надежды. Ей надо было ехать домой в Озеры, но она осталась пока у нас, помочь мне чем-нибудь (но, пожалуй, больше расстраивает). Положение угрожающее!
13 сентября
В эту ночь Валю, наконец-то увезли в специальную дизентерийную больницу на Соколиную гору.
Как же долго я разыскивал ее! Ускорил мой путь еще вновь открытое движение по Горьковскому радиусу метро.
Наболевшие мысли за эти тяжкие дни, были в какой-то яме безразличного отчаяния, но при взгляде на новые наземные дворцы, даже они приходили в восхищение, когда я мчался от «Сокола» к «Сокольникам».
Уже стемнела заря, когда я пошел эту больницу. Справок почему-то не давали. Постояв у закрытого «парадного подъезда». Я пошел бродить по отдельным корпусам. На мое счастье (как это слово дико сейчас звучит для меня!) из одних дверей вышла сестра, из разговоров, с которой я узнал, что Гудкову привезли сюда, что ей было очень плохо, делали физиологическое вливание и теперь ей лучше.
Больше узнать ничего не мог, но уже и это заставило немного легче передохнуть. Дома, однако, эта «передышка» оказалась преждевременной. Танюшка ослабла за этот день так, что я при взгляде на нее содрогнулся. Побывавший до меня на дому врач сказал, что у нее началась дизентерия, и так же срочно как жену надо отправлять в больницу. Какой она стала вялой. Успокаивая тещу насчет положения ее дочери, я ужасался от ухудшения здоровья своей. За Валя я как будто немного успокоился, но вот Танюшка!..
Что-то будет! Что-то будет!!
16 сентября
На моем письменной столе вместо тетрадей и книг целая аптека различных лекарств, которые с каждым днем увеличиваются, а надежды на их силу уменьшаются. Эти изводящие дни я метался между женой и дочерью, находящихся в тяжелом состоянии. Правда, с женой немного лучше, но дочь… Страшно подумать, что с ней станет без грудного молока и больничного лечения.
Врач выписал белкового молока, но найти его нигде невозможно, и от диеты вконец истощенный ребенок отказывается. Что за мука смотреть на страдания больного и голодного ребенка!
Кружась между домом, аптекой, больницей Вали и школой (я даже забегаю в школу «отдохнуть» в тяжелые минуты) я как то случайно зашел в детские ясли при автозаводе им.Молотова узнать не могут ли достать для ребенка молока. Там сначала сильно удивились но потом, узнав мое положение, пообещали опросить кормящих матерей, и вот сегодня я достал небольшой пузырек грудного молока. С какой жадностью пила его ослабевшая дочурка! Ночью, чтобы согреть остатки молока, я запихивал бутылочку подмышку и так иногда засыпал, прижав.
17 сентября
Кроме матери приехала сестра Вали Катя. Они собираются словно на похороны какие! Что-то готовят мне есть, я автоматически после многих напоминаний ем; не ощущая никакого вкуса, а сам не отрываю взгляда от Танюшки, ослабшей после вчерашнего дня еще сильней. Она уже и плакать не может сильно. Что же я скажу Вале когда буду сегодня в больнице? Вспоминаю о разговоре с преподавателем истории Абраковым возившим своего сына больного к частному врачу-профессору. «Захвачу и я Танюшку по дороге к Вале. – быстро решаю я. Со мною едет Катя и моя сестра, для того, что бы привести обратно Таню после визита к врачу.
На улице Горького находим квартиру врача и, к счастью, застаем профессора дома. Старый седой врач долго нахмурено выслушивал вялую, исхудавшую Танюшку, да покачивал белой головой, долго писал рецепты и, наконец, сказал: «Сильно истощена, надо бы усиленно питать, но болезнь и режим лечения требует строгой диеты. Нелегкое предстоит дело, но особо опасного пока как будто еще нет… Начинайте лечить без промедления по этим рецептам… Если будет нужно приходите в любое время…».
Нелегкое мне было дело убедить больную жену (когда я стоял у окна ее палаты) о том, что здоровье дочери вне опасности. Валя, приподнявшись в постели, всматривалась в меня не особенно доверчиво и забрасывала вопросами, о том что кушает Таня, почему я так исхудал, почему не привез показать Таню, кто мне готовит обед, хорошо ли спит Таня.
Как мог, я успокаивал Валю, а сам с горечью думал: «Что кушает Таня!? Да вот уже несколько дней я кормлю ее питательными микстурами, каплями и вообще всем, тем, что означено в срочных рецептах. Хорошо ли спит Таня? Можно ли назвать сном все эти тяжкие ночи, которые одни бы могли ответить, почему я так исхудал и не привез показать больной жене Таню, исхудавшую еще больше.
18 сентября
Трудно сказать, что страшнее, само несчастье, сама беда или ожидание беды, несчастья?..
Одно ясно: человек может поседеть, как от ожидания беды, так и от ее рокового посещения.
В этот потрясший меня день я пережил первое, но сила ужасных «ожидательных» переживаний нисколько не меньше второго. Бессонная, жутка ночь! Ужасное утро!! Страшный, незабываемы до смерти день!!!
Еще с вечера, после приезда от Вали, я пришел в отчаяние от еще более усилившейся слабости дочери. Она не принимала даже грудного молока, которое доставал я с таки трудом в детских яслях. Температура заметно падала вниз. Ребенок уже не мог поднять головки, а ножки были холодные. Я стараясь согреть их зажал в своих коленях, обхватил все исхудавшее, вялое тельце и, целуя холодный лобик и плача втихомолку (чтобы не услыхали сестры) незаметно, чутко вздремнул. Было совершенно темно когда я словно от какого толчка сразу испугался и с ужасом почувствовал в своих коленях нисколько не согревшиеся крошечные ножки. Головка была так же холодна… Волосы словно загорелись на голове моей. Я сразу вскочил, стал нашаривать спички, градусник… «Неужели с ней… Неужели она!!! Мне казалось я вижу жуткий сон. Нет! Сердце бьется, но вся она не то спит, не то без сознания. Ставлю градусник. Мучительно тянутся минуты. Стараюсь держать дольше чем следует… Кажется пора. При вспышке спички смотрю… Вновь страх заставляет замереть сердце … 34,30. Не может быть такой температуры. Ведь это почти… Конец, а мог быть и уже…наступает… Нет! Наверно не так смерил. Снова поднимаю вялую ручку и кладу градусник. За окном немного светлеем. Уже не надо света. Но что это за мрачный рассвет за окном… О хорошо бы я неверно смерил первый раз!! Достаю градусник, словно играю в лотерею жизни и смерти. Поднимаю на свет… Снова словно пламя хватает за волосы 34,3!! Схватываюсь с постели с каким-то криком, средним между голосом и воплем. Просыпаются сестры Дуня и приехавшая из Гомеля Лена (сестра Вали уехала). Они подходят ко мне, к Танюшке, не открывающей глаза, бессильно разметавшейся в постели. Мне казало, что я говорил о кипятке для грелки, но они еле понимали меня. Я просто шевелил губами. Дуня спешит кипятить чай, а Лена потеплей укрывает холодные ножки Тани и безнадежно качает головой. Этот жест вырывает у меня тяжкие рыдания. Я склоняюсь над беспомощным тельцем и плачу горько, плачу как ребенок, плачу сразу за все эти бессонные ночи, за всю боль накопившуюся в эти горькие дни. Лена успокаивает, а сама незаметно старается смахнуть свои слезы. Дуня просто испуганно смотрит на Танюшку, которая вдруг медленно открыла глаза и снова закрыла их. Вчерашний профессор внезапно приходит в голову. Я быстро начинают собираться, а сам хриплю!
«Следите за ней… Я сейчас привезу врача. К ногам грелку. Если что бегите в здравпункт… Укол. А я живо. Наверно уже пошли автобусы. Я…я…» Рыдания прерывают меня и я снова беспомощно падаю перед постелью, но тут же вскакиваю, обожжённый мыслью о том, что нельзя терять ни минуты, ни секунды.
Как я стоял в автобусной очереди, как ехал в автобусе – трудно передать. Я боялся одного – вернувшись, не застать в живых ту, кто теперь (это я ясно чувствовал) является и моей жизнью. Порой, покачиваясь на поворотах среди публики я едва-едва сдерживал себя, что бы не закричать от давившего горло отчаяния. Слезы было спрятать трудней. Я загораживал давно небритое вероятно ужасное от бессониц лицо клочком случайно найденной газеты. Чтобы унять вскипавшие слезы я пробовал вчитаться. Что-то смутное зловещее было в международном положении. Германия на…
(ВЫРВАНЫ СТРАНИЦЫ)
...Дочь забавно смеется, играя на моих коленях. Валя принаряжает обновленную комнату. Только что провели радио, и вот слушаю торжественное заседание, речь Молотова, а затем прекрасный праздничный концерт из Большого театра. За окном не унимается дождик, а здесь так светло, так легко, так празднично…
***
Подробно об Илье Гудкове можно прочитать здесь. Его дневник хранится в семейном архиве внука Ильи Васильевича Андрея Бородулина. О ранних дневниках автора писали издания "Мел" и "Родина", а сами записи читайте на сайте "Прожито".
#истории