В рубрике "Лучшие интервью" журнала "Артист" - Алексей Румянцев, лидер тверской группы «Пионерлагерь Пыльная Радуга» — один из самых сильных поэтов отечественной рок-сцены. С одной стороны, от его песен рука сама тянется к «ремингтону», а с другой — он заставляет задуматься о чем-то важном. Мы попытались выяснить, почему Алексей выбрал столь депрессивный стиль, как гранж, для передачи своих мыслей.
Столько жизнелюбия в твоем творчестве, столько позитива и добра. Где ты берешь все это?
Очень хорошо, что ты это видишь, потому что многие считают ровно наоборот. А на самом деле это так. Именно жизнелюбие. Где беру? Просто изо всех сил ищу причины любить жизнь.
Ты довольно сложную форму выбрал для передачи своей любви к жизни.
Эта форма выбралась естественным образом, не специально. По большому счету, можно сказать, что я ничего и не выбирал. Но под влиянием, конечно.
Под влиянием мертвых наркоманов? Я про Курта Дональдовича.
Не без него. Там было и множество других разных влияний. Список очень большой, но в манере исполнения все слышат именно его. Просто так получается.
Некая внутренняя пропитка?
Да, тут ничего не поделаешь. Специально я ничего не делал, но в определенный период времени сформировалось вот так. Расцвет гранжа пришелся на последние классы школы, когда больше всего башню рвало. Просто делаю то, что люблю.
Не достает постоянное сравнение с Nirvana, с Кобейном? Эти разговоры про вторичность и третичность твоего творчества.
Достает, конечно. Я привык думать, что так говорят люди, которые видят все поверхностно, с расстояния. А тот, кто позволяет себе подойти ближе и немножко проникнуться, понимает, что все это не вторично. Без ложной скромности.
Ты много выступаешь сольно, и возникает ощущение, что ты бард. Глубокие стихи и не очень аранжированная музыка.
Меня друзья по стебу называют бардом, но конечно, не важно, как это все называется. Если брать бардовскую песню, то там гораздо больше текста и намного меньше музыки. Я все же заморочен на мелодике. Как бы странно это ни звучало, но то, что я делаю, ближе к эстрадной песне. Я вообще оголтелый фанат советской эстрады с 60-х до 80-х, пока не началось ресторанное говно вроде Вячеслава Добрынина. Когда были ВИА «Пламя», Эдита Пьеха с ансамблем «Дружба». И даже, чего греха таить, последнее время слушаю Высоцкого. Я не большой его поклонник, но у него есть одна запись с ансамблем «Мелодия» под управлением Гараняна. Вот там круто. Меня очень сильно берет за душу подход советских композиторов к музлу. В плане музыки творилось что-то невероятное. Если взять Алексея Рыбникова, который сочинил музыку к огромному количеству советских детских фильмов, то у него есть две рок-оперы. Одна из них, «Звезда и смерть Хоакина Мурьеты», меня просто с тапок вышибает. Я настоятельно рекомендую всем. Это очень сильно удивляет. Настолько люди угорали и отдавали себя. При режиме, который много чего запрещал, они умудрялись находить лазейки и выдавать такие вещи. А сейчас никто ничего не запрещает и, по сути, ничего не происходит. Почти.
Поэтому ты делаешь кавера на детские песни из советских фильмов? «Дорогою добра», «Волшебный цветок», вот это все.
И это тоже.
Когда я впервые послушал «Волшебный цветок» на альбоме «Правда о потерянном времени» ППР, то, мягко говоря, очень плотно офигел. Про все потерянные мечты разом. Про утраченное навсегда. Слезу вышибает.
В том и дело. Если ее слушать как «тра-ля-ля», то это просто невинная, мелодичная штука. Но если позволить себе проникнуть глубже… Когда понимаешь всю глубину смысла песни, то там очень страшно.
Очень страшно! Я смотрел видео, где ты играешь «Волшебный цветок» перед детьми в детском саду, и просто хотел кричать: «Ты что делаешь, больной ублюдок! Это же дети!»
У нас потом, кстати, трудности были. Мне на электронную почту пришло письмо от департамента образования с требованием убрать это видео из публичного доступа. Мы договорились по блату со знакомой воспитательницей и замутили это все в хулиганском формате. Кого-то из родителей, видимо, задело, что в посте об этом видео я использовал ненормативную лексику. Я написал что-то вроде: «Мы круто е…нули в детском саду». У многих тогда возник когнитивный диссонанс. Воспитательнице сделали выговор и чуть не уволили. В итоге все дошло до высших инстанций. Мы, конечно, немного обосрались, выключили этот видос. Потом выждали время и, когда все улеглось, залили его обратно.
А ты не думал сделать полноценную акустическую программу ППР?
Естественно. Каждый раз, когда я выступаю с акустикой, я представляю рядом свою банду. Смысл в том, что полносоставное акустическое выступление — это гораздо большая ответственность, чем электрическое. Электричество — это, в первую очередь, угар, драйв, энергия и прочее. Кто и где слажал, особо никто не запаривается. А акустику слушают. Ее надо делать идеалистично, и у нас на это времени пока не было. Работа, семья, вот это все. Но вот в феврале я решил уйти с работы и заняться только музыкой. Не знаю, что из этого выйдет.
На твое творчество влияет то, что происходит вокруг? Патриотический угар или депрессия в обществе…
Это, конечно, влияет на меня. Но я считаю, что выдавать сразу обратно все, что в тебя прилетает — это не интересно. Так все могут. Я стараюсь прожить, переварить, создать из этого что-то новое, действительно ох…евшее. Я все-таки сюрреалист по итогу. В моем внутреннем котле смешивается то, что сейчас происходит, что раньше было, сопоставляется. И потом оно само собой выходит. Я этого жду. Мне не интересны тексты, которые являются продуктом какого-то специального мышления: «Я понимаю, что происходит. Я вам сейчас расскажу». Если задуматься глубже, то ты ничего не понимаешь. И сделать что-то настоящее ты можешь только тогда, когда не можешь ничего не сделать.
Автор: Владимир Еркович, 18 мая 2017 г.
