Я была твёрдым середнячком в школе. Были предметы, которые мне давались легко, а были и те, в которых я откровенно плавала, но из-за того, что с учителями у меня были хорошие отношения, я получала четвёрки.
А была она. Учительница, которую боялись все. Алла Владимировна. Она преподавала английский. Она была (и всё ещё есть) очень строгой. Если ты заходил в класс позже неё, то можно было и не заходить вовсе. Если ты не сделал домашнее задание, то ты беспощадно получал двойку сразу в журнал.
Мне было 9 или 10 лет, когда в моей жизни случилась изоляция на две недели из-за Аллы Владимировны.
Первым уроком в понедельник значился английский. Нам задали кучу домашки. Я прогуляла все выходные, совершенно не парясь на этот счёт. Наступил глубокий вечер воскресенья, когда я поняла, что садиться за уроки мне лень и можно попробовать не ходить завтра в школу. Не придумав ничего лучше, я сообщила маме о том, что у меня болит живот.
Тут следует начать отсчёт времени. Допустим, когда я приступила к реализации своей великой хитрости, на часах было 21:00.
Мама обеспокоенно поспрашивала, что я ела вне дома и поняв, что ничего критичного, решила вызвать поселковую медсестру, которая пришла к нам спустя полчаса. Я всё это время продолжаю симулировать боль. Медсестра, прощупав меня вдоль и поперёк, подозревает аппендицит и вызывает скорую помощь.
Время 22:00.
Я, устав от этой великой актёрской роли и услышав заветную фразу о том, что завтра не пойду в школу, понимаю, что шалость удалась. В это время раздаётся звонок в дверь. В квартиру проходят врачи, смотрят на меня, на маму, общаются с медсестрой и консолидировано решают везти меня в районную больницу, которая находится в полутора часах езды от посёлка.
Я офигеваю от того, что я крутая актриса, которой поверили все и даже врачи, осознаю, что пранк вышел из-под контроля и я ничего не могу с этим поделать, потому что механизм запущен: мама собирает меня, собирается сама и в 12 ночи мы выезжаем в больницу на скорой.
Я, как положено больному, лежу на каталке, укрытая несколькими пледами и трясусь не от холода или страха, а от беспощадно убитой дороги, попутно продумывая план побега. Поняв, что ничего лучше признания не сработает, набрав полную грудь воздуха, прошу маму наклониться ко мне, чтобы что-то ей сказать. По секрету я сообщаю, что кажется у меня уже ничего не болит, и вообще я хочу спать, и даже готова завтра пойти в школу. Мама говорит врачу, которая нас сопровождает, что у меня прошла боль и предлагает вернуться домой. Но женщина остаётся неприступной и списывает всё на то, что боль могла притупиться от страха. Мы продолжаем трястись. Мама переживает. Где-то на полпути я отрубаюсь.
В больницу мы попали уже очень глубокой ночью, потому что на подъезде к городу, у машины лопнуло колесо. Медперсонал будит дежурного хирурга.
И вот тут срабатывает карма.
Я боялась строгую учительницу, но я даже не предполагала, что могу попасть в смену самого жёсткого врача, которого боялись вообще все. Вот прям настолько все, что медсестры между собой решали, кто пойдет его будить, потому что боялись его гнева.
Это был супер резкий и жёсткий мужик, который с одного взгляда рассекретил все мои задумки. Мама попыталась донести до него, что у меня всё прошло, и может меня можно вернуть обратно, но он решает оставить меня на ночь в больнице, а утром, после того как я сдам анализы, решит, что делать со мной дальше.
Маме пришлось оставить меня, потому что поселковая скорая была единственным видом транспорта, на котором она могла вернуться.
Утром, после сдачи анализов, меня позвали в кабинет к тому самому хирургу. Я не помню диалога, но по итогу он определил меня в инфекционную больницу для профилактики и потому что «мало ли что». Спустя полчаса меня перевезли в здание на окраине, позади которого находился морг.
Медсестры уже знали о моём появлении и достаточно быстро определили меня в палату на четверых, которая была пуста. Впрочем, как и всё здание. Из имеющихся при себе вещей, у меня было маленькое зеркальце, ручка и рулон туалетной бумаги. Из имеющихся в палате вещей: 4 тумбочки, 4 кровати и окно с видом на морг.
Первый день я провела в палате, рыдая и проваливаясь в сон. Обед и ужин я проспала. Никаких процедур, хвала небесам, мне не назначили. Я должна была просто лежать в больнице до получения результатов анализов.
На следующий день меня достаточно жёстко разбудили на завтрак, потому что сутки без еды – не нормально. Как и во всех больницах, еда оказалась ужасно пресной, поэтому есть я её, конечно, не стала. Надумала снова разреветься. Увидев это, медсестра очень жёстко сказала, что, если я продолжу плакать, они засунут меня в психушку. Отличный метод пресечь слёзы ребёнка. Она вышла, я разрыдалась и провалилась в сон.
Спустя какое-то время, находясь в заточении, я начала играть в дизайнера и мастерить наряды из туалетной бумаги, для той самой ручки, что была у меня при себе.
Состав медперсонала менялся, ситуация нет. Мне нельзя было шарахаться по коридорам. Нельзя было шуметь (хотя как я могла). Нельзя было стоять у них в дверях и смотреть телек. И разговаривать лишний раз – тоже не приветствовалось. На четвертый или пятый день ко мне зашла медсестра и сообщила, что мне звонит мама. Мы проговорили с ней минуты две, потому что дольше было запрещено, и она спросила, что мне передать в больницу. Я попросила УЧЕБНИКИ.
Спустя день ко мне приехала знакомая из посёлка, которая была проездом в районном центре. К сожалению, она не успела зайти за вещами к маме, поэтому учебники я так и не получила. Зато она тайком передала мне звёздочки «Космостарс», которые я не стала есть, не потому что они невкусные или мне их было нельзя, а потому что это были новые предметы, которыми можно было играть!
На 8 день заточения, состав медсестёр снова сменился. На смену вышла женщина, которая ужаснулась тому, что я одна во всей больнице и тому, что у меня с собой нет вообще ничего: ни игрушек, ни книг, отрыла где-то у них на полках детскую книжку и дала её мне.
Я прочла 300 страниц за день. И на следующий день ещё два раза их же перечитала.
На десятый день ко мне пришёл тот самый хирург, который сообщил, что анализы (ожидаемо) в порядке и что меня могут выписывать.
Как вы помните, до больницы я ехала полтора часа на скорой. И вот принцип её работы заключался в том, что поселковая скорая приезжала в районную больницу 2 раза в неделю. Карма (или хирург) сработала так, что бригада была в городе вчера и снова она должна была приехать только через 3 дня. Что означало +3 дня в заточении. Я попросила у той самой медсестры право на звонок домой, и она конечно же разрешила. Я слёзно попросила маму найти машину, чтобы забрать меня. Спустя пару часов ожидания, она перезвонила и сообщила, что моя крёстная, которая проживает в соседнем от города посёлке, может приютить меня и на следующий день посадить на рейсовый автобус. Но для того, чтобы мне добраться до неё, мне самостоятельно нужно будет сесть на маршрутку, которая в определённое время выезжает из центра города. Я не очень помню, как я добралась, но в итоге, это случилось. Я очутилась у крёстной, которая накупила для меня сладостей и приготовила кучу всякой вкусной еды.
На следующий день я доехала до дома с двумя пересадками: худющая и морально потрёпанная. Мама, увидев меня, разрыдалась. Я тоже.
Начала ли я делать домашки по английскому? Первое время – да. А потом забила.
Помните я говорила о том, что если ты заходишь в класс уже после того, как туда вошла Алла Владимировна, то можно не пытаться входить? На следующий год, за пару дней до своего дня рождения, когда прозвенел звонок, я ломанулась к ней на урок и со всей дури, лицом к лицу, столкнулась с пацаном-старшеклассником, после чего у меня появился огромнейший фингал и новая моральная травма. На английский я, естественно, не попала, но это уже совсем другая история.
