Средний Урал
ТАИНСТВЕННЫЙ ПОЕЗД
Причины и цель всегда одни, а вот место поездки всякий раз выбирается по-разному. Однажды совершенно случайно встретил информацию об Алапаевской узкоколейной железной дороге, пролегающей по уральской тайге, где до сих пор сохранилось пассажирское сообщение. Эта дорога с «карликовыми» поездами как-то запала в душу, захотелось просто проехаться по ней. А когда стал подробнее узнавать об Алапаевске и его окрестностях, то проблемы выбора уже не было – только Средний Урал!
Моим попутчиком в этой поездке стал Владимир Попов, верстальщик энгельсской газеты «Наше слово», почти коллега (раньше работал в нашей газете). Он уже несколько лет совершает паломнические поездки, поэтому сразу согласился составить мне компанию.
Поезд «Волгоград – Нижневартовск» отправляется в 2 часа ночи, и пришлось вновь столкнуться с проблемой общественного транспорта: после 21.00 доехать из Энгельса в Саратов на рейсовых автобусах нереально. Расписание есть – автобусов нет. Водитель «маршрутки» из Волгограда, с которым познакомился в поезде, очень этому удивился: «Да если бы у нас было подобное, жители Волжского всех поставили бы на уши!» (Города Волжский и Волгоград тоже находятся на противоположных берегах Волги.) Ещё больше он удивился, что между Энгельсом и Саратовом не ходят «маршрутки», и высказал подозрение, что у нас действует «автобусная мафия»… Покровчане никого на уши не ставят, поэтому пришлось добираться до вокзала на такси.
Новый год наш поезд встретил на просторах Удмуртии между станциями Можга и Агрыз. Почти никто из пассажиров не спал, а две девушки-студентки на боковых местах рядом с нами трогательно украсили окно новогодними шариками и даже зажгли свечи. Правда, они неверно рассчитали пропорцию между шампанским и водкой, и одна из них под утро свалилась с полки, но удачно: никто из пассажиров не пострадал.
Эта девушка обзвонила, наверное, всех парней с Тюменского Севера. Разговор проходил по такой схеме: «Привет! Без меня отмечаешь Новый год, козёл ты… (далее следовало несловарное определение. – А. Б.)… Ты что, зая, обиделся? Не обижайся, я тебя люблю! Целую…» Чувствовалось, как по ту сторону эфира после вспышки обиды начинали таять от интимного голоса... Вот такая политика кнута и пряника по-женски…
Кстати, о станции Агрыз, где мы стояли очень долго. Здесь вдруг прозвучало объявление: «На второй путь прибывает поезд… (номер точно не помню. – А. Б.) без права продажи билетов». Самое интересное, что никто из проводников нашего поезда не смог объяснить, что сие значит. Выдвигались версии, что это туристический поезд или с другим каким спецконтингентом, что поезд следует в депо. Мы отправились и так и не увидели, как хотя бы выглядит таинственный поезд.
Зато утром впервые увидел, как мусульмане совершают намаз (молитву) в поезде: стоя на коленях в проходе вагона лицом к «голове» поезда, идущего на восток.
В Екатеринбург мы прибыли 1 января в 10.34, однако по местному времени было уже 12.34…
ХОРОШИЙ ЗНАК
Северный автовокзал в Екатеринбурге находится рядом с железнодорожным, так что никаких проблем не возникло, в том числе и с билетами до Алапаевска, расположенного в 150 км северо-восточнее столицы Урала.
Несмотря на «мёртвый» день, народу на двух вокзалах было много, и выглядело всё как-то по-будничному. Это заметили не только мы. Двое мужичков искренне удивлялись: «Почему все трезвые?!» Действительно, все, в том числе и они, были трезвыми, никто не выглядел «с похмелья», и это уже начинало беспокоить. Уж не провал ли во времени? Но вскоре всё встало на свои места. Вдруг появился прилично одетый мужчина с большого бодуна, статью и солидностью похожий на свердловчанина Бориса Ельцина. Как раз мы с ним стали свидетелями бурной встречи каких-то молодых среднеазиатов, и мужчину это сильно задело. «Совсем обнаглели! – возмутился он. – «Салам», понимаешь ли! Понаехали сюда!..» Азиаты не обратили на него никакого внимания, мы тоже проявили преступную толерантность, и мужчина, безнадёжно махнув рукой, сел на лавочку…
Среди пассажиров нашего автобуса тоже оказалась одна женщина «на автопилоте»…
Я смотрел в окно и думал: «Где же Уральские горы?» Что-то типа гор мы проезжали на поезде ночью, а тут местность была совершенно ровной со смешанным лесом либо чуть волнистой. Горы в Саратове и то выше… Как и в прежние поездки, одолевал лёгкий страх от неизвестности: как нас встретят, что нас ждёт? Впрочем, это был не страх, а предчувствие каких-то приключений, новых ощущений. Очень приятный «страх».
На автовокзале в Екатеринбурге что-то мне вздумалось покормить голубей, и они доверчиво стали клевать крошки прямо с руки. «Это хороший знак, – подумал я, – всё у нас сложится удачно». Хотя был и другой знак: ещё в поезде обнаружил странный запах и с ужасом понял, что наш любимый домашний кот щедро пометил мой свитер. Пришлось «замуровать» такую необходимую вещь в пластиковый пакет…
Уже при подъезде к Алапаевску я спросил у водителя, где нам лучше выйти, чтобы попасть в женский монастырь. «Вы на конечной не выходите, – ответил он. – Я поеду заправляться как раз мимо монастыря».
ПАРОЛЬ
Вообще, здесь два монастыря. Женский – во имя преподобномученицы Елисаветы Феодоровны – расположен в самом Алапаевске, по иронии судьбы, на улице Ленина. Мужской монастырь Новомучеников Российских находится в 12 км от города. Паломников принимал именно женский монастырь.
Оба монастыря связаны с именем Елизаветы Фёдоровны – супруги Сергея Александровича Романова, родного дяди Николая II (она же старшая сестра супруги Николая II), и с трагическими событиями, произошедшими здесь в 1918 году.
Я кое-что знал о тех событиях, но всю их трагичность осознал лишь здесь. И понял, почему чистокровная немка, родившаяся в протестантской семье, в 1992 году Архиерейским Собором Русской Православной Церкви была причислена к лику святых. Но об этом речь впереди.
К монастырю мы подъехали уже затемно. Он представляет собой двухэтажное здание с большим земельным участком, окружённое кирпичной стеной. В фойе нас приветливо встретила монахиня и пригласила на службу, которая как раз началась на втором этаже. Обратил внимание на одного старичка, который крестился левой рукой (как потом мне объяснили, он юродствовал). По окончании службы настоятельница монастыря матушка Олимпиада расспросила о цели нашего приезда и передала нас «с рук на руки» труднику Александру (во время богослужений он также выполнял роль певчего). Вскоре мы уже ужинали как полноправные члены монастырской общины, и все дорожные перипетии ушли, казалось, в далёкое прошлое. Проговорили с Александром до глубокой ночи. Бывший ультралевый, бывший студент духовной семинарии, мечтающий поступить в театральный институт, он, казалось, знал всё об уральской жизни, и многие его советы нам потом очень пригодились. Узнав, что из Алапаевска мы едем в Нижний Тагил, он предупредил, что там можно вечером спуститься в соседний магазин за сигаретами, а очнуться в больнице – молодёжь так развлекается. А когда через три дня мы уезжали, он неожиданно подарил мне берцы – тяжёлые высокие ботинки, подчеркнув, что в носках под кожей вставлены стальные пластины. Я хотел было в ответ подарить свитер, предупредив, конечно, о его проблеме, но Александр отказался.
Время от времени он куда-то выходил, мы с Владимиром тоже один раз вышли и чуть не остались «за бортом». Вышли мы покурить, а когда вернулись, двери оказались запертыми. Пришлось долго звонить. «Кто там?» – спросил наконец женский голос. «Это мы, паломники», – ответили мы. «Читайте молитву!» – приказал голос. У меня всё похолодело внутри, потому что не мог вспомнить ни одной молитвы. Хорошо, Владимир знал нужную молитву-«пароль», и нас благополучно впустили… Ночью я опять собрался выйти на свой страх и риск, и тут мы с Александром поняли, что цель выходов у нас с ним одна и та же. «Что ж ты раньше не сказал? – рассмеялся он. – Я знаю здесь одно укромное место…»
В ходе разговора я спросил у Александра:
- Можно ли сравнить Елизавету Фёдоровну с принцессой Дианой? Обе они милы и обаятельны, и ту и другую любили и уважали, и та и другая прославилась своей благотворительностью, у обеих жизнь закончилась трагически…
Александр ответил категорично:
- Елизавета была круче!
ВЕЛИКАЯ МАТУШКА*
В XIX веке, в отличие от нашего времени, в семьях высшего света в почёте были такие понятия, как скромность, трудолюбие, совесть. Именно по таким «понятиям» воспитывалась маленькая Элла (Елизавета), родившаяся в 1864 году в семье немецкого Великого герцога Людвига IV и английской принцессы Алисы. Большое внимание в этой семье уделялось и благотворительности: большую часть своего состояния герцог и принцесса раздали на нужды страждущих и больных, основали несколько благотворительных учреждений.
В 17 лет Елизавета начала выезжать в свет, и о ней заговорили как о самой красивой невесте Европы. Многие добивались её руки и сердца, но очаровательная принцесса, как её называли, ещё в ранней юности полюбила Великого князя Сергея Александровича, сына российского императора Александра II, когда тот вместе с матерью приезжал и гостил в Германии. В 1884 году на предложение 27-летнего князя она ответила согласием.
Свадьба состоялась в Петербурге. Кстати, именно тогда 12-летняя Алиса (Александра) – сестра Елизаветы – впервые увидела 16-летнего юношу, который позже стал её супругом и российским царём Николаем II.
Медовый месяц молодые провели в Подмосковье, Москва очаровала Великую княгиню Елизавету, в том числе и своими старинными храмами. Сергей Александрович был православным, глубоко религиозным человеком. Супруга искренне пыталась понять его веру, православие, но протестантское воспитание смущало её чувства.
В 1888 году Елизавета сопровождала супруга в его поездке в Иерусалим, где Александр III с братьями построил храм в честь Святой Марии Магдалины в память о своей матери – императрицы Марии Александровны. Именно на Святой Земле Великая княгиня нашла ответы на свои вопросы по поводу православия. Поразившись красоте храма, она вдруг произнесла: «Как я хотела бы быть похороненной здесь!» Она и представить тогда не могла, что так и случится…
Семья Елизаветы Фёдоровны была против её перехода в православие, однако английская королева Виктория (её бабушка) благословила внучку, и в 1891 году Великая княгиня стала православной. «Я чувствую, что это самая высокая религия», – писала она. Во время таинства перехода в православие император Александр III благословил Елизавету Фёдоровну иконой Спаса Нерукотворного, с которой княгиня не расставалась до конца жизни.
Великий князь Сергей Александрович был назначен генерал-губернатором Москвы, соответственно и у его супруги появились новые заботы: приёмы, балы, концерты. Это очень утомляло Елизавету Фёдоровну, и она всё больше времени стала уделять тому, к чему лежала её душа: посещала больницы для бедняков, приюты для беспризорных детей, дома для престарелых, тюрьмы, чтобы облегчить страдания несчастных.
С началом русско-японской войны Елизавета Фёдоровна развернула кипучую деятельность по помощи воюющим солдатам. Все залы Кремлёвского дворца она заняла под швейные мастерские, на её призыв откликнулись сотни женщин. Все пожертвования с продовольствием и медикаментами Великая княгиня отправляла на фронт, сама лично сформировала несколько санитарных поездов, открыла в Москве новые госпитали…
В 1905 году в экипаж Сергея Александровича бросил бомбу 28-летний революционер Иван Каляев. Это произошло у стен Кремля. Услышав взрыв, Великая княгиня бросилась к месту трагедии и увидела ужасную картину: обезумевшие от страха лошади топтали раненого кучера, а куски тела её супруга были разбросаны по всей площади. В шоке женщина начала собирать останки своего мужа…
Москвичей поразило величие духа Елизаветы Фёдоровны. Мало того, что она навестила умирающего кучера, так ещё поехала в тюрьму к задержанному убийце князя. Она сказала преступнику, что принесла прощение от Сергея Александровича и надеется на его раскаяние, попросила убийцу прочитать Евангелие. Каляев на всё ответил отказом. Всё же княгиня оставила иконку и Евангелие в его камере, а позднее просила Николая II о его помиловании (Иван Каляев через три месяца был повешен).
На месте убийства мужа Елизавета Фёдоровна установила памятный крест, на котором было написано: «Отче, отпусти им, не ведают бо, что творят».
Тоска и безысходность охватили её, но она вновь послушалась своего сердца: распродала все свои драгоценности и предметы искусства и на вырученные деньги на Большой Ордынке в Москве приобрела усадьбу, где основала обитель в честь святых Марфы и Марии, став её настоятельницей. Это был монастырь нового типа, совместивший деятельное служение Господу (Марфа) и созерцательное углубление в Божественные истины (Мария). В обители были открыты больница, амбулатория, аптека, приют для девочек-сирот, столовая для бедных и т. п.
Среди больных шла молва, что от Великой матушки (так в Москве стали называть Великую княгиню) исходит целебная сила, она лично сидела рядом с тяжелобольными по ночам. Вылеченные совершенно безвозмездно больные, уходя из обители, плакали. Тысячи прошений получала обитель ежегодно, и ни одно не оставалось без внимания Елизаветы Фёдоровны. Она писала: «Мы живём так часто для себя, что делаемся близорукими и проходим мимо чужих скорбей, не понимая, что делить своё горе – это его уменьшить, а делить свою радость – это её увеличить. Откроем наши души, чтобы Божественное солнце милосердия их согревало».
Когда в 1914 году началась первая мировая война, Марфо-Мариинская обитель организовала лечение раненых в лазарете, сёстры ежедневно посещали госпитали. В этой войне Россия и Германия были врагами, и в Москве поползли слухи, подогреваемые революционными агитаторами, что обитель княжны-немки является центром немецкого шпионажа. Однажды толпа начала забрасывать камнями машину, в которой находилась Елизавета Фёдоровна, многие выкрикивали ругательства, плевали в её сторону. Было разбито стекло, водителя ранило. Княгиня сидела молча, не шевелясь, только мертвенная бледность покрыла её лицо. Она не могла понять, почему люди того города, которому она служила всем сердцем и которые ещё совсем недавно встречали её с восторгом и со слезами умиления, так быстро переменились…
***
Вообще, канонизация Русской Православной Церковью царской семьи и её ближайшего окружения вызывает много суждений. Николая II некоторые называют кровавым, его политика и личная жизнь порой далеки от «классической» святости. Даже аргумент «мученической кончины» не всех убеждает. Но вот жизнь и гибель Елизаветы Фёдоровны бесспорно говорят о её душевном величии, о её духовном подвиге. Именно поэтому я так подробно (а на самом деле очень кратко) рассказываю об этой Женщине. В её судьбе переломились трагедии совсем недавнего прошлого, и эти трагедии до сих пор воздействуют на наше общество. И даже улицы, названные в честь террориста Каляева, до сих пор существуют в Петербурге, Краснодаре, Перми, Днепропетровске и других городах стран Содружества.
О подробностях убийства семьи Николая II в Екатеринбурге каждый из нас более-менее знает. Об «Алапаевской голгофе» многие из нас не знают ничего.
АЛАПАЕВСКАЯ ГОЛГОФА
После февральской и октябрьской революций в России наступили тревожные времена. Великую княгиню несколько раз пытались арестовать, но её удивительное спокойствие и самообладание заставляли отступать вооружённых людей.
Высокопоставленные чиновники зарубежных миссий предлагали ей свою помощь в организации выезда из России, но она отказывала им.
Она писала: «Я испытываю такую глубокую жалость к России и её детям, которые в настоящее время не знают, что творят. Разве это не больной ребёнок, которого мы любим во сто раз больше во время его болезни, чем когда он весел и здоров? Хотелось бы понести его страдания, научить его терпению, помочь ему. Вот что я чувствую каждый день. Святая Россия не может погибнуть».
В апреле 1918 года Елизавету Фёдоровну всё-таки арестовали, дав полчаса на сборы и прощание с сёстрами обители. На прощание она сказала им: «Не плачьте, на том свете свидимся». «Опасную» княгиню отвезли в Екатеринбург, где в это же время в Ипатьевском доме содержалась в заточении семья Николая II. Через месяц Елизавету Фёдоровну с несколькими членами Дома Романовых перевозят в Алапаевск, разместив их в Напольной школе. (Школа называлась так, потому что стояла на краю поля, она действует и поныне в качестве начальной; в ней устроена мемориальная комната, где жила княгиня; рядом со школой располагается Алапаевский женский монастырь во имя Святой Елисаветы Феодоровны.)
Алапаевские узники содержались под домашним арестом, но им иногда разрешалось посещать городской Свято-Троицкий собор (он сохранился до наших дней), также они работали на школьном огороде (сейчас здесь монастырский огород).
В ночь с 16 на 17 июля 1918 года в подвале Ипатьевского дома по распоряжению революционных властей была расстреляна семья Николая II, включая его детей, а также доктора Боткина и слуг. Через сутки, в ночь с 17 на 18 июля, алапаевских узников (восемь человек, включая 35-летнюю инокиню Варвару из Марфо-Мариинской обители, которая отказалась покидать «свою матушку»), погрузили на подводы и повезли в сторону посёлка Верхняя Синячиха. Рядом с заброшенным рудником их высадили и сказали, что дальше нужно идти пешком.
Для убийства охрана выбрала одну из шахт рудника глубиной около 60 метров. Палачи по одному подводили узников к шахте, били сзади по голове и сбрасывали вниз. Первой была Елизавета Фёдоровна, которой единственной завязали глаза. «Господи, отпусти им грех сей, – молилась княгиня о своих убийцах. – Не ведают, что творят». (Сразу же возникают ассоциации с молодогвардейцами, которых тоже сбросили живыми в шахту в Краснодоне; фашисты были не первыми.)
Большинство мучеников погибли не сразу. В частности, Елизавета Фёдоровна упала на выступ на глубине 15 метров. Будучи сама тяжело раненной, она сумела перевязать своим платком рану князя Иоанна. Чтобы приободрить умирающих, она пела Херувимскую песнь (это слышали местные крестьяне)…
Осенью 1918 года белогвардейцы временно вытеснили большевиков со Среднего Урала. По приказу адмирала Александра Колчака тела убитых были извлечены из шахты, а позднее тела Елизаветы Фёдоровны и инокини Варвары через Дальний Восток, а потом морем были переправлены в Иерусалим, в тот самый храм Марии Магдалины в Гефсиманском саду…
В 1995 году рядом с шахтой (сейчас это глубокая яма с деревьями на склонах) был открыт мужской монастырь во имя Новомучеников Российских.
ГЕРОИ НАШЕГО ВРЕМЕНИ
Уже не раз замечал: когда живёшь в монастыре, когда узнаёшь подробности жизни таких людей, как Елизавета Фёдоровна, начинаешь быть более критичным к себе и окружающему. Особенно начинает раздражать наше ТВ.
Всего лишь несколько раз за поездку довелось посмотреть телевизор (в том числе в вокзальной гостинице Нижнего Тагила), но всякий раз, как наваждение, видел на экране то Пугачёву, то Киркорова. Либо мне так «везло», либо они действительно стали телегероями этих новогодних каникул. Я совсем не против «зрелищ», тем более в праздничные дни, но ведь этими персонажами нас «кормят» и в будни. Они служат как бы примером, образцом. Но образцом чего? Какие ценности ставятся нам в пример? Разводы, женитьбы, склоки, суррогатные матери, гламур, светские развлечения, увлечение лишь собой… Возникает ощущение, что это и есть государственная идеология.
Действительно, в стране создана атмосфера, в которой группа сверхбогатых людей (я уже перехожу на олигархов) не отягощена такими чувствами, как стыд и совесть. Беситься с жиру, купаться в роскоши, обогащаясь на общенародном достоянии, в то время как миллионы их сограждан живут за чертой бедности – это откровенное хамство, одобряемое и поощряемое государством. Единственная, пожалуй, «моральная норма», свойственная, скорее, феодальному, чем демократическому государству, – это обязательная лояльность верховной власти.
За границей тоже есть миллионеры, звёзды шоу-бизнеса и прочая «элита», но с совестью у них как-то получше. Например, Леонардо ди Каприо тратит свои деньги на сохранение популяции диких тигров, Анжелина Джоли помогает детям-сиротам по всему миру, являясь Послом Доброй Воли Верховного комиссара ООН. Американские миллиардеры Билл Гейтс и Уоррен Баффет обратились к своим братьям-олигархам с призывом отдать как минимум половину своего состояния на благотворительность. Их поддержали 38 самых богатых людей США, в том числе и основатель сети Facebook Марк Цукерберг, который заявил: «Мой капитал должен работать на благо общества и продолжать служить достижению общественно важных целей».
В России их поддержали только руководитель холдинга «Интерросс» Владимир Потанин и частично Олег Дерипаска.
Благотворительность, конечно же, есть и в России, только вот российская благотворительность занимает 138-е место в мире среди 153 стран. Россияне в 540 раз жаднее американцев, если анализировать размеры частной и семейной благотворительности. В целом в США на душу населения приходится в год около 1 тыс. долларов благотворительных средств, в России – около 20 долларов.
Опять же в отличие от Запада у нас помощь ближнему, являющаяся одной из базовых составляющих человеческой цивилизации, не пропагандируется и даже редко когда ставится в пример в качестве добродетели. Да и помощь помощи рознь. Как говорил православный философ Антоний Сурожский (почти всю жизнь он прожил в Западной Европе), настоящая благотворительность возможна лишь тогда, когда в человеке, которому оказывается помощь, видишь Самого Христа. То есть помощь должна не унижать, а возвышать, она не должна быть абстрактной.
За границей тоже не всё так однозначно. Той же самой принцессой Дианой телевидение и печатные СМИ в своё время закормили мир, но акценты-то ставились не только на её нарядах, светских похождениях и изменах супругу, но и на благотворительности. Миллионы людей полюбили её ещё больше за то, что она, как простая смертная, приехав в африканскую глубинку, взяла на руки чернокожего ребёнка из бедной семьи и приласкала его, или как она, демонстрируя героизм, пожала руку больному, умирающему от СПИДа… И вот тут вернусь к фразе Александра из Алапаевского женского монастыря: «Елизавета была круче!» Действительно, на фоне Елизаветы Фёдоровны (а они с Дианой родственники по Английскому королевскому двору) «подвиги» Дианы выглядят наивно и смешно, но отечественные «герои нашего времени» (Пугачёва, Киркоров, Галкин, правители и олигархи, их жёны и дети) даже этого не делают. Английский принц Уильям принял участие в морской спасательной операции на вертолёте, спасшей двух российских моряков, – и мир в экстазе. Другой принц – Гарри – недолгое время пробыл в английских войсках в Афганистане – и тоже экстаз. А у нас дети правителей и олигархов идут, как правило, в бизнес или просто прожигают жизнь, откровенно презирая всех не из их круга.
Может быть, мало смотрю телевизор, но я не видел ни одной передачи, посвящённой Елизавете Фёдоровне. А ведь если рассуждать с общечеловеческих, гуманитарных позиций, то именно она и люди, подобные ей, должны «мелькать» на телеэкране. Впрочем, государство озабочено совсем другими проблемами…
Ночью в монастыре вдруг пришла идея о введении в старших классах средней школы нового предмета. Его название может быть, допустим, «Жизнь замечательных людей» (ЖЗЛ), как серия книг, придуманная Максимом Горьким, а суть его в том, чтобы на уроках школьникам периодически рассказывали о тех известных людях, которые являют собой образцы патриотизма, преодоления невзгод, любви к ближнему, совести, нравственности и человечности. Среди этих людей должна быть, конечно, и Елизавета Фёдоровна. Подросткам очень важно с кого-то брать пример, поэтому обязательно нужна альтернатива Пугачёвой, Киркорову, «Дому-2» и прочему подобному.
Конечно же, никакой цензуры быть не должно, а вот внятная государственная политика в области идеологии и культуры, базирующаяся на российских традициях и общечеловеческих ценностях, обязательно должна быть. В современной внутренней политике России отсутствуют даже такие понятия, как «равенство» и «братство»...
«ЛЬГОТ НЕТ»
У уральцев – свой говор, своя мелодика речи. Бдительные алапаевцы нас сразу вычислили и чуть не записали в террористы. А я всего-то на автовокзале сфотографировал буфет, оставшийся почти неизменным с советских времён.
Сначала мне учинила допрос строгая буфетчица: «Вы зачем фотографируете? Здесь нельзя!» «Разве это секретный объект?! – удивился я (на Урале в самом деле множество секретных объектов и даже городов). – У вас что, за прилавком ракетная шахта? Где написано, что здесь нельзя снимать?» «Вот!» – показала буфетчица на приклеенный к стене листок. Это была памятка населению по предотвращению террористических актов с подзаголовком: «Будьте бдительны!», где о фотографировании, конечно же, ничего не было сказано, но ход мыслей женщины стал понятен.
Она всё-таки накормила нас пельменями, которые оказались настолько вкусными, что мы ещё несколько раз заходили на автовокзал, в том числе и с рюкзаками, явно нервируя буфетчицу. К тому же я совершенно «нагло», ожидая за столиком заказ, изучал карту окрестностей Алапаевска. Она куда-то уходила, в буфет то и дело заглядывали какие-то работницы вокзала (хорошо, что ни одного милиционера поблизости не было), но разоблачить нас решилась только пожилая дежурная в платном туалете, на входе которого висела табличка – «Льгот нет». «Что-то, я смотрю, у вас говор какой-то не наш», – заметила она как бы между прочим, когда я решил посетить сие заведение. «Потому что мы приехали к вам из Саратова», – объяснил я. Неожиданно женщина улыбнулась: «Точно, волжский говор! Я ж сама из Ульяновской области!..» Несмотря на землячество 12 рублей всё-таки пришлось заплатить: льгот-то нет.
Когда уезжали в Нижний Тагил, буфетчица из окна лично проследила, как мы садились в автобус…
ПАМЯТНИК ДЕБИЛИЗМУ
Внешне Алапаевск (население 41,8 тыс. жителей, год основания – 1639-й) похож на большинство старых промышленных российских городов: обилие частных домов, безвкусно построенных, а потому выглядящих убого; рядом с историческими зданиями, радующими взгляд, стоят убогие антиэстетичные многоэтажки. Внешне эти города некрасивы, не ярки и могут вызывать лишь тоску.
В качестве алапаевской изюминки (это, впрочем, есть и в других уральских городах) можно отметить чёрные срубные дома, причём нередко над двориком между самим домом и хозяйственными постройками сооружена крыша. Взгляд буквально отдыхает на таких домах, ведь для приезжих это экзотика. Такие изюминки надо бы лелеять, но хозяева, не понимая их эксклюзивности, вставляют пластиковые окна, уродуя фасады (приходится подрезать брёвна сруба, а потом делать заплатки), или вообще закрывают стены дешёвым сайдингом.
Когда мы рано утром 2 января бродили по городу в поисках вокзала Алапаевской узкоколейки, то вышли на очень странную площадь, где сконцентрировались в одной точке, пожалуй, все дебилизмы современной городской среды. В окружении совершенно «никаких» пятиэтажек стоит цветной (бело-красно-розовый), несколько авангардный памятник Героям Великой Отечественной войны. Невдалеке от памятника – облезлая, грязная кирпичная коробка какой-то электроподстанции. Буквально в 10 метрах от неё – небольшое здание кафе, отделанное современным материалом, словно на рекламной картинке. Здесь же, за памятником, располагается базарчик, где торгуют прямо с земли. В этот утренний час здесь был всего один продавец, которая продавала… венки и другие похоронные принадлежности. Больше из людей никого! А на всю эту площадь с памятником, венками, какими-то металлическими заборами и прочим буквально физически давит высокая стена некоего здания, наглухо закрытая огромным баннером с информацией о почётных гражданах Алапаевска. Весь этот ансамбль – практически готовый памятник российскому архитектурному дебилизму!
И всё-таки заметно, что к своей истории в Алапаевске относятся с пиететом. Все памятные места, связанные с Елизаветой Фёдоровной и другими представителями Дома Романовых, отреставрированы (в большей степени это, конечно, заслуга церкви). Сюда регулярно приезжают туристы и паломники (организованы специальные туристические маршруты из Екатеринбурга и других городов). В великолепном старом здании практически в центре города открыт музей П. И. Чайковского и стоит памятник ему, и это при том, что композитор жил в Алапаевске всего полтора года, и то в детстве. (В Энгельсе родился и жил 12 лет композитор Альфред Шнитке, но ни музея, ни памятника, ни даже улицы имени его нет.) Есть ещё несколько музеев, но совершенно уникальным является музей-заповедник деревянного зодчества в окрестностях города – в селе Нижняя Синячиха. Именно там можно говорить о красоте, завершённости, о самобытной русской архитектуре. Памятники зодчества, привезённые из окрестностей, там органично вставлены в пространство живого села. Иногда непонятно: «экспонат» это или обычный жилой дом. Странно, почему современные архитекторы начисто отвергают традиции уникального русского зодчества и мыслят исключительно «квадратно-гнездовым» способом? Иметь такое богатое наследие (сюда можно отнести и дореволюционное «каменное зодчество») и так обезобразить большинство российских городов – это же умудриться надо!
Алапаевск и наш город Энгельс особенно схожи тем, что судьба подарила им великие события, которые вплели эти города во всемирную историю. Там – «Алапаевская голгофа», у нас – место приземления Юрия Гагарина. Жаль, что Гагарина не причислили к лику святых: мы бы стали таким же местом паломничества, как Алапаевск, все гагаринские места у нас выглядели бы презентабельно и торжественно. Светская власть не дорожит своими героями и ей, похоже, не до любви к своей малой родине: «вертикаль власти» требует с неё совсем другого. Она не ощущает ответственности перед миром и своими земляками за сохранение того, что бесценно в контексте именно мировой истории. Таких властителей обычно называют варварами…
Есть в Алапаевске и ещё одна уникальная достопримечательность – пассажирская узкоколейная железная дорога, оставшаяся ещё с XIX века…
ПАНИКА
Итак, утром 2 января мы отправились искать вокзал Алапаевской узкоколейной железной дороги. Пришлось именно искать, потому что прохожие либо ничего не знали об узкоколейке, либо просто показывали рукой направление, куда идти. Наконец кто-то конкретно объяснил, что надо сесть на такой-то автобус.
К счастью, водитель автобуса – молодой парень – знал об узкоколейке не понаслышке. Он как-то странно усмехнулся, услышав о нашем желании просто проехать по дороге до конечной станции, и спросил: «А вы ружьё с собой берёте?» «Зачем?» – «На всякий случай. Там без ружья делать нечего…» Об узкоколейке у парня явно были какие-то сложные воспоминания. Он на несколько секунд задумался, а потом улыбнулся: «Когда поезд идёт, видно, как дорога под ним проседает. Прикольно! Там же болота…»
В депо узкоколейки было пустынно, если не считать собак. Сразу за воротами на постаменте в качестве памятника стоял миниатюрный, какой-то игрушечный тепловоз, но это была не уменьшенная копия, а самый настоящий тепловоз. По территории депо пролегала сеть миниатюрных рельсов. В окружении нормальных зданий всё это «лилипутское» железнодорожное хозяйство, включая узкую, словно парковая дорожка, платформу, выглядело, как сдвиг реальности, как сон.
Ширина колеи Алапаевской узкоколейки – 750 мм. Для сравнения: ширина обычной железнодорожной колеи в России – 1520 мм, то есть в два раза больше; ширина стандартной колеи в Европе – 1435 мм. Дорога в Алапаевске была открыта в 1898 году. Помимо пассажиров, по ней перевозили лес, уголь и руду. С годами общая протяжённость железнодорожной сети в болотистой таёжной глуши приблизилась к 500 км. Сейчас осталось около 200 км.
Вообще, узкоколеек в России было много, их до сих пор можно увидеть на картах в Архангельской, Вологодской, Кировской областях, в Пермском крае и т. д. Были узкоколейки даже на Колыме и Чукотке! Но сейчас их почти не осталось, а пассажирского сообщения, насколько известно, нет нигде. Сохранилась, правда, узкая колея на Сахалине, но там она шире – 1067 мм. Алапаевская УЖД – это самостоятельное предприятие, не имеющее отношения к ОАО «РЖД». Сейчас она крупнейшая в России и одна из крупнейших в мире. Здесь как будто время остановилось, поэтому летом сюда приезжают любители экзотики со всей страны. Зимой таких экстремалов единицы, и мы оказались в их числе.
…Где-то в глубинах депо мы обнаружили мужичка, который сказал, что поезд отправляется сегодня вечером в 19.30, а следующий будет через четыре дня.
В этот день мы ездили в монастырь Новомучеников Российских и в музей-заповедник деревянного зодчества, так что ожидание вожделенного поезда для меня не было мучительным. Я просто иногда поглядывал на часы, фиксируя время приближения мечты. Удалось даже вздремнуть часок в нашей келье Алапаевского монастыря.
Странно, но мы не спешили. Вышли из монастыря в 18.40, долго выбирали продукты в магазине, потом пошли на остановку. Оказалось, что наш автобус только что ушёл. Где-то в 19.15 я понял, что мы катастрофически опаздываем на поезд. «Такси у вас в городе есть? – спросил я на остановке. – Что-то ни одной машины с шашечками не видно». «С первого же января новые правила – вот они и поснимали все опознавательные знаки», – объяснили нам.
Пришлось голосовать «втёмную», но никто не останавливался. На часах было 19.20, и меня охватила паника: даже если сейчас придёт автобус, мы не успеем.
Вдруг затормозил «Жигулёнок». Молодой водитель внимательно выслушал нас и предложил: «Садитесь». Как выяснилось, он что-то слышал про узкоколейку, но не знает, где её вокзал. «Будете показывать дорогу», – сказал он, медленно двигаясь по заснеженному скользкому асфальту центральной улицы Ленина. Где с неё сворачивать, я знал, а вот дальше…
Водитель оказался очень разговорчивым. У меня даже возникло ощущение, что он едет специально не спеша, чтобы подольше поговорить. Узнав, что мы остановились в монастыре, заметил, что тоже верующий, но у него другая вера – он пятидесятник. Можно было бы, конечно, порассуждать и поспорить о религиозных тонкостях, но я напряжённо всматривался в темноту незнакомых улиц и представлял, как мы с «позором» возвращаемся в монастырь. А ведь нас так воодушевлённо провожали, ожидая назавтра наших впечатлений и фотографий!
«Вообще, я работаю сейчас в реабилитационном центре для наркоманов, – продолжал водитель. – Сам четырнадцать лет сидел на игле, центр меня спас». «Это не центр «Преображение»? – уточнил я. – У нас одно время весь Энгельс и Саратов были заклеены их рекламой». «Нет, у нас другой…»
Как потом рассказал всезнающий Александр из монастыря, в Алапаевске и вообще на Урале реабилитационных центров для наркоманов множество, это стало своеобразным видом бизнеса. Религия там – дело второе, они с одинаковым успехом могут быть и буддистами, и ваххабитами, главное же – это бесплатный труд и почти тюремная дисциплина. Некоторым, как видно, помогает…
«Может, у прохожих спросим?» – неуверенно предложил я. Спросили, но прохожий не знал, где вокзал узкоколейки. Другой прохожий сначала долго удивлялся, что мы не туда заехали, а потом что-то показал руками. Мы не совсем его поняли и поехали дальше. На часы я уже не смотрел – бесполезно.
Вдруг Владимир, мой попутчик, воскликнул: «Депо!» Действительно, мы подъехали к депо, но только с другой стороны. И тут перед нами предстала вся трагическая картина происходящего: яркий, как гирлянда, поезд, состоящий из тепловоза и трёх вагончиков, дав на прощание гудок, отходил от платформы…
ЭЙФОРИЯ
Обычно, когда вижу отходящий от остановки прямо перед носом автобус или троллейбус, никогда не догоняю. Мне это кажется несолидным. Но тогда я не думал о солидности, полностью отдавшись чувствам, импульсу. Бывают в человеке такие «пассионарные взрывы», когда ничто не в силах препятствовать ему, когда его энергия воздействует на всех и вся, как гипноз. Это было как раз такое мгновение.
Сунув водителю сторублёвку и подхватив рюкзак, я опрометью выскочил из машины и с паническими криками «Подождите! Стойте!» помчался к последнему вагону, до которого было метров сто. За спиной услышал, как сигналит водитель, помогая мне остановить поезд. Какой-то мужик между мной и поездом тоже что-то закричал в сторону тепловоза и замахал руками. Несмотря на прилично набранную скорость (это я уже о себе), я очень чётко фиксировал окружающее. Увидел, как Владимир, выходя из машины, замешкался (как потом выяснилось, он порвал пакет и собирал рассыпавшиеся продукты с пола машины), как высунулся чуть ли не по пояс из окна тепловоза машинист, как массивная проводница последнего вагона замахала красным фонарём, а когда поезд остановился, легко спрыгнула на землю.
Вскочив в тамбур, я оглянулся: Владимир всё ещё копошился в машине. «Быстрей давай!» – закричал я, но уже уверенно, требовательно, как будто мы тут из-за него никак не можем отправиться.
Не то в шутку, не то всерьёз проводница спросила: «Билеты есть?» «Откуда?!» – искренне удивился я. «А, ну ладно», – неожиданно согласилась женщина.
Минуту спустя мы уже сидели в вагоне и с удивлением озирались. Я то вглядывался в вагонный интерьер, то прислонялся лбом к стеклу и неожиданно отметил про себя, что постоянно улыбаюсь. Мне кажется, что я улыбался в течение всей нашей поездки – до 7.30 следующего утра, даже во сне, потому что всё было удивительным. В детстве я мог часами заворожённо наблюдать, как заводной тепловозик тянет за собой вагончики по игрушечной железной дороге. Я представлял станции, мосты, леса, горы и даже пассажиров. Теперь пассажиром такой же «игрушечной» дороги оказался я сам.
СПАЛЬНЫЙ ВАГОН
Наш вагон оказался плацкартным (бельё, правда, здесь не предусмотрено). Из-за его миниатюрности скамьи и слева, и справа располагались вдоль стен – всего 16 мест, включая верхние полки и полку проводника. Как и в прошлые времена, вагон отапливался дровами, только печка располагалась не в самом вагоне, как раньше, а в тамбуре, но дрова хранились по-прежнему под скамьями.
Тепла вполне хватало (по контуру вагона проходила труба отопления), но вот несколько голых лампочек постоянно меняли свою яркость вплоть до еле уловимого мерцания, наверное, в зависимости от работы дизеля тепловоза. Но самым ярким ощущением была качка: вагон раскачивался так, что сложно было удержаться на ногах. Вообще, средняя скорость поезда на узкоколейке – 20 км/час, когда же он иногда разгонялся до 30 км/час и более, то казалось, что сейчас мы завалимся на бок. Всю дорогу тебя будто раскачивают в люльке – как тут не улыбаться! А ещё из-за неровных рельсовых стыков вагон периодически и довольно жёстко встряхивало. Всё это особенно чувствуется, когда лежишь на верхней полке. Удивительно, но все эти скрипы, лязганья, потрескивание лампочек действовали успокаивающе.
Курить можно было в тамбуре, узком и неосвещаемом. Он был настолько маленьким, что если протянуть руки в стороны, то касаешься противоположных дверей. Узкая железная дверь из тамбура вела в такой же узкий и тоже не освещаемый туалет. Интересно, как в таких объёмах умудрялась передвигаться наша проводница совсем не «узкоколейных» габаритов, которую я про себя стал называть мать-моржихой?!
Женщиной она оказалась не без юмора. Во-первых, отказалась фотографироваться: мол, в кадр к вам не влезу. Во-вторых, когда я рассказал о цели нашей поездки, она предложила для большей экзотики проехаться на крыше вагона. «А что, можно?» – удивился я. «Ребята у нас так летом ездят». «Летом, наверное, пассажиров много», – предположил я. «Иногда битком, – пояснила женщина. – Ездят в тайгу за брусникой, клюквой, на охоту. Да и дорог тут почти нет – только поездом можно доехать». Кстати, местные жители смастерили себе мотодрезины (их тут назвали пионерками) и вполне комфортно перемещаются по рельсам по здешней тайге.
Билеты «мать-моржиха» нам выписала сама (122 рубля в одну сторону). Поезд шёл из Алапаевска до посёлка Санкино, стоящего на реке Туре (это больше 100 км). От Санкино другой поезд идёт ещё дальше – до посёлка Калач, но в этот день он не ходил, поэтому на нашем же поезде мы поехали обратно. Когда проводница, кивая в нашу сторону головой, что-то с усмешкой говорила какому-то пассажиру, тот покрутил у виска…
Ружьё нам не понадобилось, и даже компания пьяной молодёжи в соседнем общем вагоне вела себя вполне мирно. Видимо, это было не совсем обычно, потому что один мужик вдруг заметил, что едем мы как-то скучно, без драки.
Иногда я всматривался в ночной пейзаж за окном. Наш поезд то пробирался сквозь густую тайгу, то ковылял мимо редколесья с болотами, пересекая речки по деревянным мостам. На станциях можно было видеть вагоны с гружёным лесом. Если обычную железную дорогу можно образно сравнить с широким шоссе, то эта узкоколейка-однопутка напоминала лесную тропинку. И это тоже было свежее ощущение.
Рано утром с чувством выполненного долга мы вернулись в Алапаевск, проспав всю обратную дорогу. Через день нас ждал путь в Нижний Тагил и дальше на север.
«ДЕД, СТОЙ!»
От Алапаевска до Нижнего Тагила 132 км. Леса, немного холмистая местность. По-прежнему хочется увидеть Уральские горы, но они где-то западнее. И местность исключительно сельская. Все представления об Урале рушились на глазах. И лишь при подъезде к Нижнему Тагилу «мощный промышленный потенциал» дал о себе знать.
Наш автобус вдруг въехал в зону густого тумана. Запаха особого не появилось, снег вдоль дороги был в общем-то белым, но это было дыхание самого крупного промышленного города Свердловской области, где льют металл, выпускают танки и т. д. и т. п.
Уже приехав на автовокзал, расположенный рядом с железнодорожным вокзалом, увидели источник этого тумана: за железнодорожными путями высились десятки труб в клубах дыма и пара, некоторые из них венчали факелы пламени. Вся эта промышленная «преисподняя» была в густом «тумане», шлейф которого протянулся на юг на многие километры. Над нами же светило яркое солнце, а воздух был чистым и морозным.
Вопреки ожиданиям Нижний Тагил (население 362 тыс. чел., год основания – 1722-й) оставил приятные впечатления. Во-первых, без проблем и довольно дёшево (500 рублей в сутки с человека) поселились до следующего утра в вокзальной гостинице, где был даже душ. Во-вторых, в здании вокзала был бесплатный wi-fi, то есть выход в Интернет, и мой попутчик Владимир наконец-то сумел утолить свою страсть, выйдя «в эфир». Я тоже этим воспользовался и разместил свежие фото в «Одноклассниках». В-третьих, понравился сам город своей цельностью и завершённостью. Проинструктированные Александром из Алапаевского монастыря, мы хорошо ориентировались здесь и по красивому, столично-солидному проспекту Строителей вышли в самый центр Нижнего Тагила – на площадь с драмтеатром, которую украшал памятник отцу и сыну Черепановым, построившим первый в России паровоз.
В эти новогодние дни вокруг памятника высилась ледяная крепость, с которой по горкам скатывались дети. Вообще, на площади была масса зимних аттракционов, стояли ледяные скульптуры, можно было прокатиться на пони, лошадках и даже на санях с бубенцами. Очень много детей, все радостные. К тому же часы с курантами...
Через парковую зону вышли к огромному Тагильскому пруду с прекрасной набережной (до противоположного берега больше километра). Очень порадовало кафе «Штолле», где пекли пироги по старинным рецептам.
Кстати, о еде. Наша поездка получалась скорее светской, чем паломнической, но я помнил о посте, поэтому алапаевские пельмени и тагильские пироги несколько смущали мою совесть. Владимир на правах более опытного паломника (он когда-то даже готовился поступать в духовную семинарию) успокоил, что пост не распространяется на детей, беременных, больных, воинов и путешествующих.
Запомнился Нижний Тагил и обилием листовок и плакатов против партии «Единая Россия» (ими оклеены урны, водосточные трубы, стены домов и т. п.). Специально вошёл в Интернет узнать, как здесь проголосовали на выборах в Госдуму: действительно, «Единая Россия» получила всего 29 % (в Алапаевске – 35 %). В общем, на Урале всё серьёзно.
Вопреки предостережениям Александра я всё-таки решил прогуляться по ночному Тагилу (захотелось купить что-нибудь молочного), а заодно опробовать подаренные им берцы со стальными пластинами (в смысле, как они на ноге сидят). Только я вышел на проспект Строителей, как из тёмного переулка появился некий молодой человек, явно уставший от праздников, и окликнул меня: «Дед, стой!» Я чуть не рассмеялся: видимо, моя шуба, видавшая виды, показалась ему стариковской. Подойдя ближе, он несколько смутился: то ли из-за «деда», а может, берцы на мне увидел. Во всяком случае сменил тон. «Не подаришь пятьдесят рублей?» – спросил он с трогательной наивностью. «С удовольствием», – ответил я. «А сто?» – «Только пятьдесят». – «Жаль…» В общем, я дал пятьдесят, и он скрылся в том же переулке, а мне как-то захотелось обратно на вокзал, в уютный номер с видом на перрон и поезда…
Вообще, наш маршрут складывался спонтанно (отправляясь в поездку из Энгельса, я даже не предполагал, что окажусь в Нижнем Тагиле), и от такого передвижения с места на место испытываешь особую эйфорию. «Зона спасения» – это, наверное, не только монастыри, но и когда находишься в пути. Свобода выбора (пусть даже в пределах денежных средств и сроков) и постоянная перемена мест – это спасение даже от самого себя. Жизнь в пути почему-то кажется более истинной и более полной.
Когда была написана предыдущая часть очерка, стало известно о смерти Владимира Попова, моего попутчика в поездке (утонул в бассейне, стало плохо с сердцем). Ничто не говорило о его смерти. Накануне последнего для него дня Владимир заходил к нам в редакцию (он был лишь более молчаливым и «отстранённым», чем обычно). Я ему предложил маршрут поездки на следующий год, он с энтузиазмом согласился…
Он был идеальным попутчиком: доброжелательным, мобильным, с чувством юмора, совершенно не напрягал… Пусть земля тебе будет пухом, Владимир!..
ХАМСТВО
Мысль посетить один из древнейших русских уральских городов – Верхотурье, родилась в Алапаевске в разговоре с Александром. Он всего лишь упомянул этот город, но этого стало достаточно, чтобы сработал какой-то внутренний механизм. Оказалось, что он «сработал» и у Владимира. К тому же от Алапаевска до Верхотурья не так уж далеко – около 300 км, если ехать через Нижний Тагил.
Я видел раньше фотографии Верхотурского монастыря, помню, как поразился его величию и красоте, но мысленно «отложил» его на будущее. И вот «светлое будущее» стало реальностью: в полдень 5 января мы «материализовались» на станции «Верхотурье».
Станционный посёлок Привокзальный был совершенно обычным, разве что радовали глаз старое здание вокзала и уличные колодцы в виде маленьких домиков-теремков. До самого Верхотурья шёл автобус. Как раз в автобусе впервые столкнулся с каким-то особого рода хамством, в природе которого я так до конца и не разобрался. Я бы вовсе не обратил на это внимания, если бы не увидел позже повторы.
В общем, я поинтересовался у кондукторши, когда нам выходить, чтобы попасть в мужской монастырь. «Сами увидите», – ответила она довольно резко. «Но он ведь большой, к тому же у вас два монастыря. Где лучше нам выйти?» – «Я же вам сказала».
Через какое-то время и слева, и справа от нас показались многочисленные храмы и крепостные стены. «Сейчас выходить?» – опять спросил я. Женщина не удостоила ответом, а перед самой остановкой объявила, царапнув меня глазами: «Улица Воинская». Видимо, так официально называлась остановка. Что интересно, и пассажиры никак не реагировали на наш «диалог», никто даже не попытался нам что-то объяснить. Почему-то возникло ощущение агрессивной среды.
Как оказалось, не только нас, но и сам монастырь окружала если не агрессивная, то явно недоброжелательная среда: на весь город из динамиков, установленных на крыше (!) Дворца культуры, до самого позднего вечера звучала музыка, вернее, современная западная и русская эстрада. Всё это «психологическим оружием» обрушивалось на монастырь. На территории монастыря она звучала особенно дебильно и кощунственно, он неё можно было спастись только внутри храмов или других помещений.
Позже, гуляя по городу, мы подошли к этому ДК. Здесь ещё находился каток, стояла новогодняя ёлка. Пожилой работник Дворца культуры на мой вопрос о громкой музыке ответил: «А при чём здесь монастырь? У людей выходные, праздник. Сюда молодёжь приходит».
На следующий день утром, как только рассвело, над великолепным историческим городом и монастырём вновь зазвучали песни, включая рэп, которые воспринимались здесь как дьявольское наваждение. Я впервые столкнулся с таким неуважением. В монастыре поделился своими мыслями с трудниками. Ребята согласились, что это вызов со стороны мирских властей, и добавили, что стараются не слышать, не замечать этой музыки.
Практически всё Верхотурье (население 7600 человек) – исторический памятник. Здесь два действующих старинных монастыря, кремль, масса зданий XVIII – начала ХХ века – и такое пренебрежение к духу этого места и к тем сотням паломников, которые ежедневно приезжают сюда со всего Урала, и не только.
А ведь возрождение города началось с 1988 года именно по инициативе светской власти – администрации Верхотурского района, которую поддержал бывший тогда губернатором Эдуард Россель. С того времени был воспроизведён исторический силуэт города (это чувствуется по отреставрированным зданиям), был восстановлен кремль, в котором расположились службы администрации, районный совет, банк и т. д. Рядом с кремлём через Туру соорудили уникальный висячий пешеходный мост, спуск к которому превращён в крытую галерею.
В 2010 году Патриарх Кирилл обратился к президенту Дм. Медведеву с просьбой создать в Верхотурье, которое он назвал «выдающимся центром Православия на Урале», туристско-рекреационную зону религиозной направленности. Он также отметил, что история Верхотурья может послужить «назиданию подрастающего поколения». Правительство Свердловской области поддержало Патриарха и утвердило программу «Формирование туристско-рекреационной зоны «Духовный центр Урала». Был даже разработан туристско-паломнический маршрут «Серебряное кольцо Урала», в который, кстати, вошёл и Алапаевск. И после всего этого – низкопробная музыка, громко звучащая в этом действительно духовном центре в течение всех новогодних каникул с утра до вечера. Можно было бы это списать на какого-нибудь недалёкого мальчика-звукооператора из ДК, но местных жителей вся эта ситуация явно не коробила.
Кстати, недавно на челябинском сайте mediaзавод была опубликована статья «Серебряное кольцо» Урала замкнётся на Верхотурье», в которой можно прочитать: «И. о. главы администрации Верхотурья Владислав Фархисламов честно говорит, что город пока не готов взять на себя роль духовного центра Урала»...
ДУХОВНЫЙ ЦЕНТР УРАЛА
Город Верхотурье был основан на левом берегу Туры на месте древнего мансийского городища в 1598 году в качестве административного и таможенного центра на Государевой дороге из России в Сибирь. Ещё раньше здесь проплывал Ермак и останавливался у иноверцев. Над рекой в этом месте возвышается 25-метровый скалистый мыс – Троицкий камень, на котором был построен деревянный кремль. В 1699 году по указу Петра I вместо деревянного начали строительство каменного кремля, последнего в России и единственного на Среднем Урале (за Уралом ещё есть Тобольский кремль). Крепостные стены были построены такие же, как у московского Кремля. Сейчас эти стены реставрируются. Территорию кремля заняла светская власть, но расположенный здесь Свято-Троицкий собор с уникальными куполами (башенки покрыты зелёными изразцами), построенный в 1709 году, к счастью, относится к церкви.
Верхотурье когда-то был одним из богатейших городов России: все сделки по продаже пушнины между русскими и вогулами (манси) могли заключаться только на здешнем гостином дворе (существовала государственная монополия на пушнину).
В XVIII веке с началом промышленного освоения Урала Верхотурье осталось в стороне от нового Сибирского пути, переместившегося к югу. Его административное значение упало, зато город стал духовным центром Урала и Сибири благодаря расположенным в нём монастырям, множеству святых источников и мест в окрестностях, связанных с жизнью святых – Симеона Верхотурского, Иоанна Верхотурского, Арефы и Илии Верхотурских.
На юго-восточной окраине Верхотурья расположен Свято-Покровский женский монастырь, основанный в 1621 году. Мы его видели лишь издалека. А вот мужской Свято-Николаевский монастырь, основанный по позволению Бориса Годунова раньше женского на 17 лет и расположенный в центре города, как раз и был целью нашей поездки.
Я БЫЛ…
В Верхотурский Свято-Николаевский монастырь я входил как вполне мирской человек. Перекрестился, конечно. Поразился, конечно, «внутреннему городу», оказавшись внутри крепостных стен. Все храмы и другие строения – как с иголочки, идеально белый снег, никаких огрехов даже в деталях… Сразу обратил внимание на вывеску «Монастырский чай» (кафе на монастырской территории встретил впервые) и на указатель «Гостиница для паломников». Тут же достал фотоаппарат…
Прошли мимо таблички «Место кормления голубей», подошли к огромному Крестовоздвиженскому собору, который по размерам уступает только Исаакиевскому собору в Петербурге и храму Христа Спасителя в Москве. (Уже позже узнал, что на его открытие в 1913 году приезжала Елизавета Фёдоровна; получилось так, что вся наша поездка проходила как бы под её именем.) Но когда за этим собором открылась пустая земля (территория монастыря оказалась очень большой), когда увидел на краю этой земли старые, совсем не отреставрированные, какие-то печальные строения, стало немного не по себе. Дорога вела именно туда. Чисто мирское любопытство вдруг сменилось предчувствием тоски. У меня даже шаг замедлился. Попытался и во Владимире увидеть перемены, но ничего не заметил.
В двухэтажное здание гостиницы вела небольшая дверь (не было какого-либо крыльца, лишь навес). «Давай постоим, осмотримся», – предложил я. Опять, уже чисто автоматически, достал фотоаппарат…
Когда вошли внутрь здания, меня будто оглушило. Я действительно растерялся, оказавшись в неожиданно большом полутёмном пространстве, пропитанном запахом поленьев, которые были уложены вдоль стен и заполняли всевозможные ниши. Здесь было чуть теплее, чем на улице. А справа от входа висела совершенно не парадного вида рабочая одежда – какие-то фуфайки, рваные ватники, грязные брюки. На второй этаж вела широкая лестница. Какие-то люди – мужчины и женщины – молча проходили мимо. Вроде бы ничего необычного, но меня что-то ошеломило, и я не мог понять, что. Я был словно во сне. Молчал и Владимир, ожидая моих действий.
Молодой человек в монашеской одежде о чём-то разговаривал с женщиной. Вдруг к нему подошёл старичок с полупрозрачной бородкой и совершенно безгрешной улыбкой (в реальной жизни я таких не встречал). «О! – удивился монах. – Ты опять к нам приехал? Разместился уже?» Старичок стал что-то ему рассказывать. «Ты иди, потом поговорим, – остановил его монах и, прежде чем вернуться к разговору с женщиной, обратился к нам: – Поднимайтесь на второй этаж, там тепло». Осчастливленный старичок с блаженной улыбкой стал подниматься по лестнице, и мы пошли вслед за ним.
На каком-то уровне пересекли границу холодного и тёплого воздуха, то есть вдруг оказались в тепле, хотя никаких перегородок, дверей и тому подобного между этажами не было. На втором этаже слева и справа от лестницы протянулся широкий коридор с высокими дверями, ведущими в кельи. В стенах были вмонтированы печи, где потрескивали горящие поленья. Во всём этом опять же ничего удивительного не было – всё сделано с учётом элементарных законов физики: холодный воздух остаётся внизу, тёплый воздух поднимается вверх. Но я всё равно удивляюсь, потому что в миру всё сложнее и запутаннее.
Теперь мы стоим в молчании на втором этаже. Опять мимо проходят люди. Их лица кажутся хмурыми, но это так внешне выглядит самоуглублённость и стремление не «доставать» своими проблемами. Опять же в «полусне» идём за каким-то монахом в какую-то комнату, где в журнал записываются наши данные. Никаких вопросов о цели приезда и тому подобном нам не задают, лишь интересуются, на сколько дней приехали. Потом нас ведут в келью, которая оказалась большой… что-то типа казармы. И запах был слегка казарменный. Здесь стояли одно- и двухъярусные кровати на 16 человек. Показали, где есть свободные места…
Обитатели кельи – в основном молодые парни – встретили нас, как мне показалось, настороженно (кто-то читал, кто-то просто лежал), на мои вопросы отвечали односложно. Пожилой мужчина, сидевший на койке в углу, вдруг стал как-то странно дёргаться, но никто не обратил на него внимания! (Как выяснилось позже, его нельзя было в это время трогать.) «Одну-то ночь перетерплю», – подумал я, успокаивая себя.
Почему-то меня тянули к себе лестница и первый этаж, и я пошёл туда, чтобы опять вдыхать запах поленьев, опять озираться в полумраке. И вот тут-то меня пронзило совершенно чёткое ощущение, что всё это мне знакомо откуда-то. Всё это было в моей памяти, я был здесь когда-то (особенно чётко помнил лестницу). «Может быть, в детстве с бабушкой? – гадал я. – Или было что-то подобное?» Так и не смог вспомнить, а уж в Верхотурье точно раньше никогда не был.
В этой паломнической гостинице я постоянно озирался (будто пришелец из другого времени), постоянно вглядывался в лица (как будто ожидал увидеть самого себя). Меня действительно охватила странная тоска, которую трудно описать словами: это и изначальная неуютность некоего прошлого, и воспоминание о какой-то былой тяжкой необходимости…
На службе, во время ожидания вечерней трапезы, на самой трапезе и до отбоя ощущения стали меняться. Лица перестали казаться отчуждёнными, за маской «хмурости» на самом деле скрывалась готовность помочь, выслушать. Келья перестала казаться казармой. Появилось чувство братства со всеми. Здесь стало уютно и спокойно. Я уже с сожалением думал, что завтра нам уезжать. Пожалуй, впервые за все мои поездки почувствовал, как монастырь втягивает в себя, пытается удержать… Покидал я эту обитель, как родной дом…
Спускаясь по лестнице с рюкзаком, уезжая, я в который раз опять вглядывался в детали интерьера и говорил себе: «Ведь это уже было, душа не может обманывать». А потом подумал, что меня охватывала тоска не потому, что я был здесь когда-то, а потому, что я просто БЫЛ.
***
В этой поездке нас ещё ждал вечер в Екатеринбурге: Храм-на-Крови, построенный рядом с Ипатьевским домом, где была расстреляна царская семья, фестиваль ледяных скульптур у стен этого храма… Но всё это было «экскурсией». Душа же была заполнена Верхотурским мужским монастырём, и было грустно. Как будто я утратил свою «зону спасения».
Каждый человек, верующий или атеист, ищет свою «зону спасения». Эти «зоны» могут быть абсолютно разными, но ключевое понятие здесь – спасение. Все мы хотим спастись где-то и от чего-то…
Январь, 2012 г.
Продолжение следует