Напомню: зимой 1959 года в горах Северного Урала пропали девять туристов, ушедших в поход под руководством Игоря Дятлова. Через месяц спасатели обнаружили их разрезанную палатку. А в радиусе полутора километров от нее - пять замерзших тел. Трупы остальных нашли только в мае. Почти все туристы были разутые и полураздетые. У некоторых - смертельные травмы. Почему ребята убежали на лютый мороз и на свою погибель? Моё расследование даст ответ на этот и многие другие вопросы. Попутно очищу трагическую историю от массы мутных мифов, фантазий, вранья, бреда, которые налипли на неё.
Многие сегодня имеют смутное представление о том, что тогда можно было газетчикам, а чего нельзя. Вот типичное утверждение – Анатолий Гущин пишет в книге: «Совершенно неприличным казалось в те дни и молчание газет, радио. Хотя попытки написать об этом журналисты предпринимали не раз. Собственный корреспондент «Уральского рабочего» Геннадий Григорьев материал передал сразу же, как только узнал о трагедии. Но его публиковать не стали. Говорили, что сам первый секретарь ЦК КПСС Хрущёв предостерегал секретаря обкома Кириленко не спешить с публикациями. Мол, вот найдут всех остальных, тогда и посмотрим».
Однако, во-первых, нет никаких документальных свидетельств, что Хрущёв вообще знал о гибели девяти туристов. А, во-вторых, по поводу распоряжения Никиты Сергеевича не спешить с публикациями. Такого распоряжения быть не могло, потому что и без указания из Москвы Кириленко знал, что можно печатать в газетах, а что нет. Даже не так. Не дело первого секретаря обкома КПСС следить, какие заметки готовятся к печати. На то существовали редакторы газет – они знали границы того, что может появиться на страницах их изданий, а что ни в коем случае. Главный редактор «Уральского рабочего» был членом обкома КПСС и партийная дисциплина для него была не пустым звуком. А главный редактор молодёжной газеты «На смену!» был членом обкома ВЛКСМ, тоже правильно понимал политику партии и неуклонно проводил её в жизнь.
Но даже если бы главный редактор дал маху, и пропустил что-то нежелательное в номер, то на чеку была организация, которая его поправила бы. Существовал Главлит – Главное управление по охране государственных тайн в печати при Совете Министров СССР. Название вполне невинное, но на самом деле это был орган цензуры. И в каждом издании, в каждом издательстве, на каждой киностудии, в каждом министерстве и во многих других организациях сидел уполномоченный Главлита, а иногда и целая группа, которые следили, как бы чего не проскочило в печатной продукции.
Вот этот сборник запрещающий упоминать о гибели туристов.
Существовал список тем, которые никак не могли появиться в печати. Я листал список запретов – это огромный том, который назывался «Перечень сведений, запрещённых к опубликованию в открытой печати, передачах по радио и телевидению». И в нём каких только запретов не было! Ну, про всякие военные секреты понятно – это не могло появиться ни под каким соусом. Но были под запретом и невинные на первый взгляд вещи. Приведу лишь некоторые из них:
Приём, выбытие, текучесть рабочих.
Сведения по выборам в Верховный Совет СССР.
Сведения о чрезвычайных происшествиях, авариях и катастрофах.
Отрицательные данные о санитарно-гигиеническом и эпидемиологическом состоянии отдельных районов страны.
Сведения о привлечении воинских частей к спасательным работам при катастрофах.
Сведения о зонах наводнения.
Допустимые дозы радиации человека и допустимые уровни загрязнения продовольствия
Панорамные и перспективные фотоснимки городов
Топографические карты.
Сведения о массой гибели людей.
Материалы, уточняющие основные параметры общего земного элипсоида и гравитационного поля Земли.
Сведения о радиоактивном загрязнении внешней среды.
Долгосрочные прогнозы погоды, водности рек, влажности почвы.
Сведения о наездах подвижного состава на людей.
Сведения о массовой гибели зерновых.
Сведения о недостатках советских изобретений.
Общие сведения о погибших туристах и альпинистах.
Численность детей и подростков, доставленных в органы внутренних дел за безнадзорность, лиц, занимающихся бродяжничеством или попрошайничеством.
Количество специальных школ для детей, нуждающихся в особых условиях воспитания.
Сведения об органах Главлита СССР, раскрывающие характер, организацию и методы их работы.
И так далее…
Как видим, под запрет попадала и гибель туристов – есть в Перечне соответствующий пункт, даже два – «сведения о массовой гибели людей» и «сведения о погибших туристах и альпинистах».
Помню, каких усилий потребовались известному журналисту Геннадию Бочарову напечатать в «Комсомольской правде» очерк о гибели при штурме пика Коммунизма группы альпинистов, в составе которой был ректор МГУ академик Рэм Хохлов. Это 1977 год. Главлит стоял насмерть – нельзя писать о гибели альпинистов. Тем более, что один из них академик!
Секретились даже природные катастрофы – это вопреки всякой логике. Например, советский народ ничего не знал о землетрясении в Ашхабаде в 1948 году – погибли десятки тысяч человек. Города не стало. Ни слова в газетах, по радио. И непонятна логика, почему скрыли? Такие катастрофы случаются во всём мире. О катастрофах малого масштаба, в которых погибал десяток-другой людей и речи не шло – их не существовало.
В 1966 землетрясение почти полностью разрушило Ташкент. Десятки тысячи жертв. И ведь пытались скрыть! Но тогдашний руководитель узбекских коммунистов Рашидов решил: если трагедии как бы нет, то нет и помощи в восстановлении разрушенного. Точнее, получишь по минимуму. И он предпринял хитрый ход: пригласил знаменитого журналиста «Комсомольской правды» Пескова. И Василий Михайлович написал страстный репортаж о трагедии. Он был напечатан на целую газетную полосу. И страна узнала о беде Ташкента. Помощь пошла со всех сторон.
Разрушенный Ташкент. Поначалу пытались скрыть трагедию.
А мелкие катастрофы успешно скрывали. В 1973 году в ущелье Медео под Алма-Атой сошёл сель. Сель – это поток грязи, несущийся со скоростью курьерского поезда. Всё смёл на своём пути. В том числе и лагерь туристов. Несколько десятков погибших. Я случайно оказался в Алма-Ате через месяц после этого события. В газетах о трагедии ни слова. Местные журналисты рассказали мне подробности. И нашёлся один свидетель катастрофы, фотокорреспондент молодёжной газеты – он отдыхал в турлагере. Ранним утром – часа за два до схода селя – поднялся с подругой на гору: хотел поснимать восход солнца в горах. Вспоминал: «Небо было чистое, потому странно было услышать раскаты грома. Но в горах такое случается: в одном месте солнце, а за перевалом гроза». А потом началось страшное. Они уже спускались к лагерю, когда накатил грохот, а за ним лавина грязи. Из лагеря бежали туристы – их настигал поток. Журналист на автомате несколько раз щёлкнул затвором фотоаппарата. Ему с подругой удалось выскочить на безопасную высоту. Когда оглянулись: вместо зелёной уютной долины безжизненная равнина грязи.
Показывал он фото. Одно меня потрясло: на нём парень за мгновение до смерти – над его головой огромный камень. До сих пор не могу забыть выражение ужаса на его лице. Наверняка он мгновенно поседел.
Так вот: сразу же после того, как сель успокоился, район был оцеплен войсками. Никого туда не пускали. Алма-Ата, естественно, полна слухами. И самый упорный – велись подземные испытания ядерного оружия, которые и стали спусковым крючком селевого потока.
Через год я снова оказался в Алма-Ате. Встречался с теми же журналистами. Они рассказали, что любые попытки хоть что-то сообщить в печати о катастрофе, наталкивались на «Нельзя!» К фотокорреспонденту, у которого были леденящие кровь снимки, пришли из КГБ – забрали все негативы. (Напомню в скобках: поисковики в 1959 году могли фотографировать на перевале что угодно и кого угодно, никто у них плёнок не конфисковал).
И сравним с нашими днями. 20 сентября 2002 года в Кармадонском ущелье в Северной Осетии сошёл сель. Погибла съёмочная группа фильма «Связной» – 26 человек. Среди них режиссёр фильма Сергей Бодров-младший. Об этой трагедии писали все. Писали подробно. Называли виновных в трагедии.
В ночь на 7 июля 2012 года сильнейший паводок затопил больше семи тысяч жилых домов в городах Геленджик, Крымск, Новороссийск. По данным МЧС погиб 171 человек. Все газеты писали о трагедии. Фото с места катастрофы. На всех каналах телевидения репортажи. Ничего не скрывалось.
Вернёмся в советские времена. В марте 1974 года в Свердловске вспыхнул огромный пожар в Доме контор – известное здание в городе. Много погибших. Люди прыгали с верхних этажей и разбивались насмерть. На следующий день об этом сообщил «Голос Америки». А голоса тогда слушали все, и на следующий день люди проклинали партийных боссов. В местной печати – ни слова о трагедии.
Знаменитый Дом контор. При пожаре погибли десятки людей. В местной печати о трагедии ни слова.
В Москве в 1977 году горела гостиница «Россия». Иностранцы фотографировали пожар. Кагэбешники отбирали у них фотоаппараты, вынимали плёнки, засвечивали.
Поэтому утверждение Гущина, что совершенно неприличным казалось в те дни и молчание газет, радио звучит наивно. Наивность объясняется полным незнанием реалий того времени. Советский Союз был такой страной, в которой не происходили катастрофы. То есть они случались – и метан на шахтах взрывался и при этом гибли шахтёры, и альпинисты срывались в пропасть, и поезда сносило с рельс, и самолёты падали, и подводные лодки тонули, и – страшно сказать! – восстания трудового народа случались. Но правительство берегло свой народ, мудро не травмировало его психику разного рода новостями об авариях, катастрофах, взрывах, крушениях и восстаниях.
Катастрофа 1960 года на Байконуре – взорвалась ракета на старте. Погибло больше сотни человек. Среди них и главнокомандующий ракетными войсками стратегического назначения маршал Неделин. Сергей Хрущёв свидетельствует: «О происшедшем на полигоне решили не сообщать. Отец беспокоился, что взрыв развеет миф о нашем ракетном превосходстве. Спутники, шум на весь мир и вдруг такое...» Тех, кто остался в живых после аварии, проинструктировали, как себя вести: ничего не говорить о катастрофе, а естественный интерес, что стало причиной жертв, объяснять неудачным приземлением самолёта. Кстати, подписок о неразглашении тайны не брали – люди понимающие, и без того всё прекрасно знали».
Гробы с Байконура отправили в Днепропетровск, Харьков, Киев, Москву, Химки и Загорск. Родственники погибших всё-таки узнавали правду. Весь Днепропетровск знал в общих чертах, что произошло.
Обычно с Байконура в Днепропетровск летали по самому короткому направлению. А тут после катастрофы решили запутать шпионов, и самолёт со специалистами Особого конструкторского бюро «Южное» послали в Днепропетровск через Узбекистан, Таджикистан, Азербайджан – по замысловатой дуге. Летели по времени в три раза дольше, чем обычно.
Так что секретность вокруг гибели туристов в 1959 году вполне обычная для того времени. Да и не так, чтобы уж очень секретили. Согрин считает: «Не было никакой закрытости со стороны следователей, криминалистов и всех, кто там находился. Все свободно обменивались впечатлениями и результатами полученных данных вскрытия и экспертиз». В партийных организациях тоже особого секрета из трагического случая не делали. На заседаниях бюро обкома КПСС и бюро горкома партии был проведён «разбор полётов» с раздачей взысканий и предупреждений. Но обо всём этом в газетах ни слова. Таков был порядок.
Были на месте трагедии и журналисты. Им спокойно давали работать, вести записи, фотографировать. Юрий Яровой, корреспондент свердловской молодёжной газеты «На смену!», собрал настолько богатый материал, что его хватило на художественную книгу.
Корреспондент молодёжной газеты "На смену" Юрий Яровой.
Много сведений собрал Геннадий Григорьев, корреспондент областной партийной газеты «Уральский рабочий». И даже попытался написать материал. Вспоминал, как он рвался на перевал: «Но за меня боятся и не берут. Говорят: зачем? Об этом писать нельзя в газету. Я сказал, что напишу рассказ, и конец будет другой».
Корреспондент газеты "Уральский рабочий" Григорьев
Приезжали журналисты московских газет – «Комсомольской правды», «Советской России», «Красной звезды», военной окружной газеты. Публикации не появились. От «Комсомолки» в командировку летала Татьяна Агафонова. Вернулась через три дня, сказала, что ничего интересного, обычная уголовка – студентов убили бандиты. Агафонова была цепким, жёстким журналистом, уж если она не прочувствовала трагизм ситуации, значит, на тот момент ничего особенного не высветилось. Будь хоть что-нибудь, она бы написала материал и пробивала бы его в печать как бульдозер. Главным редактором в «Комсомольской правде» был тогда Алексей Иванович Аджубей. Он бы не побоялся поместить в газете острый материал – зятю Хрущёва было позволено больше, чем другим руководителям газет. Но Агафонова ни слова не написала.
Так что в газетах не появилось ни строчки о гибели группы Дятлова. И не могло появиться. Из дневника Валентина Якименко, участника поисков: «6 марта. Никакой официальной информации. Ощущение засекреченности происшедшего». С тем, что охранять гостайну необходимо – советский человек был согласен, что нужна цензура – тоже не сомневался. И ему даже не приходило в голову, что возможна жизнь без подобных запретов.
Через год под Свердловском сбили американский самолёт-разведчик U-2. Следователь Иванов, расследовавший дело группы Дятлова, вспоминал: «Помню, когда сбили Пауэрса 1 мая 1960 года. После праздника пришёл на работу Коля Стерехов и говорит, что позавчера они допрашивали американского шпиона, которого сбили над Свердловском. А никто ещё не знал, что сбили шпиона. Я видел, как сбивали, но я подумал, что просто пошёл зенитный снаряд. Это же была государственная тайна. И когда Стерехов рассказал про допрос, то кто-то ему дружески посоветовал: «Ты, Коля, не болтай, пока не угодил, куда надо». А через две недели на сессии Верховного Совета Хрущёв сказал о сбитом американском самолёте-шпионе – вот тогда уже все могли обсуждать, кого сбили ракетой. Не принято было болтать».
В советские времена чуть ли не каждом углу висел плакат «Не болтай!» А всё равно болтали. Пробалтывали важные государственные секреты. В 1962 году кинорежиссёр Данелия снимал в Мурманске фильм «Путь к причалу». Как-то сидели со съёмочной группой в ресторане. К ним подсадили двух моряков. Завязался разговор. И моряки рассказали, что идут на Кубу, везут ракеты Фиделю Кастро. Вот так просто, за ресторанным столиком, раскрыта страшно секретная операция под кодовом названием «Анадырь» – об установке ракет на Острове свободы. И прошла операция в тайне от американцев. Они узнали о ракетах, только в ходе авиаразведки. А могли узнать в ресторане Мурманска.
Как бы там ни было, а всё равно все всё знали. Не печатали в газетах, не было интернета – а знали. В 1962 году в Новочеркасске произошло восстание рабочих. Понятно, что ни слова ни полслова в печати, а вся страна знала, что рабочие выступили против власти. Я сам мальчишкой слышал, как взрослые пересказывали страшную подробность: рабочие мирно шли колонной к горкому партии, перед ними строй солдат, солдаты дали предупредительный залп поверх голов. И попали в любопытных мальчишек, которые забрались на деревья. Тут-то рабочие и озверели. А от Новочеркасска до нашего города Южноуральск в Челябинской области очень далеко. Но люди знали подробности.
Так что секретность по трагедии на перевале нужно воспринимать как норму. Так было не по прихоти кого-то из руководства области, а таков был порядок. И порядок этот сохранялся до конца 80-х годов прошлого века. Пока не пришёл Горбачёв и не разрешил гласность. И благодаря этой гласности мы получили возможность заниматься трагедией группы Дятлова. А в 1959 году власти не раскрыли причин гибели девяти туристов потому, что, похоже, и сами не знали, что там произошло.
В воспоминаниях много о том, что брали подписку о неразглашении тайны. Что вроде бы указывает: дело было особое, потому приказали молчать. Но был такой порядок: всякий свидетель, проходящий по любому уголовному делу, давал следователю подобную расписку. Действующий тогда уголовно-процессуальный кодекс не содержал такого требования, но порядок такой был. А вот в принятом в 1960 году УПК появилась статья 139, в которой говорилось о недопустимости разглашения данных предварительного следствия, потому от свидетелей, потерпевших, адвокатов стали брать подписку о неразглашении тайны следствия.
Кстати, тогда и при приёме на работу на любое предприятие человек давал расписку: всё, что узнает на рабочем месте, будет держать в тайне. Когда меня принимали в «Комсомольскую правду» в 1972 году, я такую бумагу подписывал. Да и забыл о ней – вот только сейчас вспомнил.