Я начинаю новую рубрику "Рассказы о войне". Это первая часть.
Юра не принадлежал к тем мальчиком, которым все время говорят взрослые: "не путайся под ногами". Нет, он хоть и был мал - ему было всего семь лет, - но часто пропадал по целым дням в парке, или на улице, или в зоологическом саду. Зверинец был перед его домом, через дорогу. Он часто забирался в сад, ему очень нравились звери.
Но было страшно стыдно сознаваться, что больше всего он любил гипсового льва, стоящего на столбе у кассы перед входом в сад.
С тех пор как он его увидел в первый раз, он уже не мог относиться к нему равнодушно.
-Он охраняет сад, чтобы зверем не сделали худа разбойники, да, мама? -спросил он однажды мать.
-Да, да, - рассеяно ответила она, и он остался очень доволен, что мать не спорила с ним в таком важном вопросе.
Большой гипсовый лев гордо возвышался над входом, и всякий раз Юра приветствовал его дружеский и почтительно.
Над городом были сирены, и матери, волнуюсь и спеша, собирали детей и загоняли их в бомбоубежище.
Юра сидел в подвале на скамейке, и его маленькое сердце сжималось. Страшные, неведомый ему грохот ясно доносился сюда, в большой низкий подвал иногда подвал вздрагивал, как в испуге, что тирита сыпалась вдоль стен снаружи, доносился звон разбитых стёкол.
- Вот разбойники прилетели опять, - говорили женщина возмущённо; старухи крестились при каждом особенно громком разрыве.
Вдруг дом тряхнуло так, точно кто-то хотел его вырывать из земли вместе с фундаментом и подвалом, как дуб с корнями, но только раздумал и только очень сильно покачал.
- Это близко упала, - сказала Юрина мама,-может быть, даже напротив.
И она не ошиблась. Когда тревога кончилось, все бросились смотреть, куда упала бомба. Юра побежал вместе с матерью. Бомба упала в зоологический сад, убила слониху, ранила обезьян, а испуганный собой, вырвавшись на свободу, бегал по улице. Так рассказывали любопытные.
Но юра, плача, кричал одно:
- Мама, лев!
Столько отчаяние было в этом вопле, что мать невольно взглянула, куда указывал юра. к его прекрасный кумир-большой гипсовые лев стери лежал на боку, положив огромную белую голову на лапу. Задних ног у него не было. Одна передняя лапа была раздроблена, но грива оставалась такой же царственный и взгляд был строг и неподвижен, как всегда.
- Мама, разбойники убили его - кричал Юра. - Мама... он сражался с ними...
Он бросился что-то искать у подножия столба, избитого осколками он рылся в обломках, и слёзы неудержимо текли из его голубых глаз. Всё-таки он что-то отыскал и теперь судорожно прятала в карман.
- Юра - сказала мать. - Что ты там в грязи копаешься? Перемажешься только, брось подбирать всякий мусор.
Но Юра не мог уйти, Он все ходил вокруг столба и смотрел на лежавшего на боку льва, как будто хотел запомнить на всю жизнь этого бедного безмолвного зверя, стоявшего у входа в сад и сторожившего покой его обитателей уже несколько десятилетий. Юру не привлекали вронки, разломанный забор, перевернутая будка, касса, от которой осталось несколько столбиков, ни лаже песец, бегавший где-то тут, в парке между кустов. Он смотрел только на льва.
Однажды вечером к Юриной маме пришел запыленный военный. Он сидел за столом, пил чай, и Юра смотрел на него усталыми глазами, которые слипались все больше с каждой минутой. Он так набегался сегодня, что уже плохо слышал, что рассказывает военный.
А военный рассказывал о фронте, о том, какие там бойцы, как они бьются с фашистами, какие совершают подвиги, рассказывал о мамином брате, получившем орден Красного Знамени. Но тут мама заметила, что Юра совсем валится со стула, сонный и усталый, и повела его спать. Уже раздевшись, сидя на постели, он сказал:
- Правда, что дядя Миша получил орден Красного Знамени?
Правда, он сражался, как лев. Вот ты вырастешь, будешь таким же храбрым.
- Мама, - сказал Юра, - он сражался, как тот лев…
- Какой тот? - спросила мать. - Если красноармеец воюет храбро, то о нем говорят: он сражался, как лев.
Ну, значит, как тот лев, отвечал, не слушая ее, Юра. - Значит, хорошо сражался… Я тоже буду так сражаться…
- Ну, спи, спи, - сказала мать. - А то еще тревога будет, надо до нее выспаться.
Тревоги стали теперь постоянным явлением. Юру не всегда удавалось загнать в подвал. То он пропадал где-то на улице, то выходил на крышу, то дежурил на санитарном посту. Он уже привык к зениткам, к качанию дома, к глухим ударам бомб.
- Где ты пропадаешь? - спрашивала его мать. - Ищешь, ищешь тебя - нигде нет. Не смей далеко от дома уходить! Без отца совсем распустился. Вот отец с корабля вернётся - он с тобой поговорит.
- Я у нас за домом баррикаду строю... - сказал он серьезно.
Через три дня после сильного налета его принесли, оглушенного взрывом бомбы. Мать, бледная, с растрепанными волосами, дрожащими руками раздевала его. Он лежал тихий, но уже пришедший в себя. Его только слегка толкнуло воздухом и бросило оземь.
- Я смотрел баррикаду за домом, сказал он тихо, виноватым голосом. Я жив, мама, ты не бойся.
Мать искала платок, вытряхивая из его карманов всякую всячину.
- Что у тебя за дрянь в кармане? - сказала она, вытаскивая большой, ставший уже серым кусок гипса.
- Мама! - закричал Юра. - Не трогай! Это львиная лапа. Оставь! Это мне нужно.
Мать удивленно смотрела на кусок гипса. Действительно, на нем был ясно заметен большой полукруглый коготь.
- Это ты там в мусоре отыскал? Зачем тебе это? - спросила мать.
- На память, - сказал он, хмуря свой маленький лоб.
- Не понимаю, Юрик, - нежно сказала мать, почему на память?
Он покраснел и сказал:
- Я отомщу за него… этим разбойникам! Пусть только мне попадутся. Я им припомню…