...— Наличники? Стариной, значит, интересуешься? Хорошо! Я тоже это дело люблю. Так. Хочешь добуду тебе утюг чугунный?
— Не, — смеюсь, — куда его девать-то? На шею, что ль повесить?
Мужик выкидывает последние дрова из тележки, прицепленной к трактору, ловко выпрыгивает ко мне, снимает жесткие по виду, холщовые рукавицы, протягивает руку.
— Павел!
Я с удивлением понимаю, что он вовсе не мой ровесник, как казалось, пока он кидал за борт деревянные чурбачки. Сейчас я б ему все шестьдесят дал.
От расстегнутой телогрейки клубами валит пар. Да и сам он пышет такой бодростью, таким здоровьем, что я невольно начинаю улыбаться.
— Иван!
— Вы-то как, просто проездом, или по работе?
Я приподнимаю рукой камеру, болтающуюся на поясе:
— Так за наличниками и приехал.
— А я думал хобби. А к кому-то?
Он пронзительно так смотрит, что я сразу вспоминаю слова хозяйки гостевого дома, показавшиеся тогда скорей забавными: «Бога ради никому под страхом не говори, слышишь, где живёшь, а-то ко мне налоговая придет!», и отвечаю:
— У знакомых-знакомых-знакомых… — и тут же нахожу повод сменить тему — Ого, ничего себе, четыре сороки!
Метрах в десяти от нас и правда приземляются разом четыре сороки и принимаются важно расхаживать по дороге.
— Дикие люди! — смеётся Павел.
— Ну ладно, — смущаюсь я, — сороки же обычно по одной летают… Слушайте, а я что хотел спросить-то! Они у вас специальные какие-то или любые можно использовать?
Павел смотрит на меня странно и до меня доходит, что я ни разу не упомянул о чём спрашиваю. Мысленно хлопаю себя по лбу и уточняю, показываю пальцем на огромные, колёса трактора:
— Ну цепи! На колёсах!
— А, отчего они? А это навоз удаляют на фермах. — Павел улыбается глядя, как я пытаюсь разгадать суть его слов.
— В смысле? А цепи как используются?
— Ну навоз удаляли… Сейчас ферм-то нет уже. Там коровы были. Транспортер идет и удаляет навоз. Там он выбрасывает наружу вот это там всё. Там скребки к ним прикрепляются. Навозоудалитель называется.
— Навозоудалитель?! — Мне кажется, что он он смеётся надо мной, тем более, что рассказывает он действительно весело, словно анекдот какой. Но на прямой ответ просто кивает:
— Да. Это за гранью, да? Не видал такого?
— Нет, — признаюсь я, — даже не слышал. А помогают цепи? Тут же вроде везде укатано. — Хоть снега и много, но пробираться через какие-то особенные сугробы мне пока не доводилось: везде наезжено.
— Только в грязь там, сильную. В городе незачем, да. Меня зовут, я на подработке тут. Я еду так что… — Он сумбурно отвечает, и я не всё понимаю сразу, — Ну звонит если кто, фуры там, я всё, говорю: «Фура? Никто не сможет сдернуть!» Лесовоз придет, подёргает только, ну чего он там сделает там? Провернул, накатал, ой! — Павел морщится качая головой, словно не какой-то далёкий водитель лесовоза вызвал это недовольство, а я сейчас.— Ну чего ты, я ему говорю, — накатываешь?! А я в раскачку, раз! с ним, у меня-то не накатывается сильно, я там веток нарублю, в горочку его втаскиваю, там пиисят тонн, говорю, как ты втащишь сам?! А к некоторым там подъезжаю, они «Ты зачем, говорит, приехал-то?» Ну на этом своём, имеют в виду. — Павел похлопывает трактор по колесу, — «У меня тут, говорит, пиисят тонн!» Как зачем, говорю, вытащить тебя! Он смеётся: Куда ты, дед! А как качнули два раза и… Я говорю: «Чё-ты не подкопаешь-то»? «А чё, — говорит, —это даст?» «Как, — говорю, — чё? Подкопал — всё! Вот так, раз, ему ямку сделал вот это там всё и всё… и поехал по своим делам!» Эх!
Выговорившись он резко машет рукой, словно подрубая разговор.
— Ты куришь, Ваня?
Я качаю головой.
— Молодец. А я сто раз бросал, знашь…
Он мнёт сигарету в руках, но не закуривает, просто крутит её, будто раздумывая ещё, курить или нет.
— …Север не терпит слабачков, Ваня… Так нельзя… Там природа, она не потерпит твоей слабости! Зачем ей! Это всё очень серьёзно всё. Ну чо он в этих ботинках остроносых на фуре! Он вышел, он что сделает там? Я с лопатой и ломом чик-чик, подкопал, назад качнули, раз, всё поехали! А они там в этих фурах в майках сидят! Вот такие ребята уже молодые. Они привыкли только… Там баранку крутить. Ты сам откуда будешь?
— С Подмосковья, — привычно отвечаю я. Раньше, бывало, говорил, что из Москвы, но, во-первых, это не совсем правда, а, во-вторых, слишком уж часто пропадает благодушное настроение у моих собеседников после этих слов.
— А я подумал с Казани. По походке, ты когда там шел, подумал, татарин что ль.
Я чуть не закашливаюсь от удивления.
— Ну так я в Казани родился! Как вы вообще?!
— А. — он удовлетворённо, безо всякого удивления кивает. — Не подводит чуйка.
— А вы местный? — решаю и я расспросить его.
— Не. С Ростова. Попал сюда по случаю и завис. Я там в Воронеже был. Шабашили там. Повёлся дурак и влез… Как хер в рукомойник на старости лет. Мне 65 лет, было Ваня. Поехал в Воронеж заработать деньги. Там нас бортанули всех четверых.
— Шабашили, это в смысле строили, ремонтировали? — не пойму я.
Он кивает:
— По шабашкам, да. А заказчик деньги получил и… — он разводит руками тяжело вздыхая. — А прораба, что убить, что ли? Херли с него возьмешь?
— А долго работали там?
— Шесть месяцев день в день. По десять часов. И обои там, и покраска-сука и кафельная плитка там… Квартиры и дома…
— И что, вообще ничего не заплатили?
— Ну первый месяц он отдал двадцать штук, а когда всё получил, свалил и с концами. Бывают такие люди, Ваня. Губят человека деньги. Когда бедные были, тогда проще было жить. Денег не было, а совесть у всех была.
Я молчу, чего ж тут сказать.
Павел задумчиво добавляет:
— Деньги человека губят. Чем больше денег, тем больше хочется, Ваня. Я там в Ростове шофёром был. Я в конторе шофёром был, там разное возил. Ну начальство там туда-сюда, с аэропорта на вокзал, вот это там всё. Ну я там вожу, вопросов не задаю, что-чего-куда. Деньги плотят исправно, а мне что, я успокоился: жись налаживается. А потом как кризис, меня всё: как был в тот же день: спасибо-до свидания! Ну и я снова по халтурам там. Потом звонит (он называет имя, но, как мне кажется, намеренно неразборчиво) с конторы звонит: «Ты можешь помочь, у нас человек в Москву там улетел, чемодан забыл, ты один с машиной. Денег там, всё нормально будет, там человек важный, только надо быстро, давай, приезжай короче». А я там… Ну совсем там… На мели, мне как подарок там. Короче собрался, повёз.
— Прям в Москву? — удивляюсь.
— Прям. — кивает он. — там я… Вот, Ваня, мы с тобой разговариваем за просто так, а человек там (он поднимает палец к небу) на повышение пошёл. Человек! Там я приехал, там такой дом, охереешь! Охрана, вот это там всё. Посмотрел я на всё это. Поехал домой, а этот мне снова. Звонит. Там ну через неделю где-то: «Давай, у нас тут косяк, надо человеку на вокзал чемодан, он забыл.» А потом, я там выехал уже, звонит: «Он, короче уехал уже в Москву, ты может выручишь?» Ну я тогда уже думаю, что это, слышишь, неспроста. Ну так… Там что-то ёкнуло. Но помочь же, слышишь, надо! Так и я что только не возил там за эти три года, что у них крутил. Там столько… Раз надо было посылку забрать с поезда. Тогда мода такая была, посылки проводником передавать. Я забираю вот это там всё, там проводнику триста рублей сунул, туда-сюда, забираю, привёз, отдаю, нате. Такая квадратная коробка в пакете. Обычная там коробка. Они при мне открывают, там пачки денег. Я так и охерел. Проводник бы увидел, что там! Я не знаю сколько, несколько миллионов наверное, а он за триста рублей эту посылку в Ростов привез.
Павел всё-таки достаёт зажигалку, крутит теперь в руках и её, но не закуривает.
Я, понимая, что ноги подмерзают, переминаюсь, спрашиваю:
— А это какой год?
— Что? — удивленно смотрит он на меня. — А. Какой? Две тыщи седьмой. Восьмой. А не. Ну ездить я начал это девятый. Две тыщи девятый. Ну ты слушай. Я третий раз когда чемодан повёз в Москву, приехал. Звоню сказать, что там, приехал. А абонент не абонент. Ну я жду, на другой там то же. Я там ну жду, а мне потом звонят с Ростова, что ничего не надо, чемодан выкинь. А! Не выкинь, утопи, говорит, в Москве-реке. Камней привяжи и с моста. Кино короче. И назад не приезжай, что меня там искать будут. Затихомирься, говорит, и…
Он вдруг так удивлённо смотрит на свои руки, потом, немного замедленно, убирает в карман сначала зажигалку, затем достаёт пачку, заталкивает туда и сигарету. Оглядывается на трактор и виновато глядя на меня вдруг выдаёт:
— Разболтался я тобой.
— Так чем кончилось-то? — я уже не могу отпустить его не узнав.
— Так чем… — он снова достаёт из кармана рукавицы, закидывает их наверх в кабину трактора. — Чем… Наркота там была в чемодане, Ваня. Я как открыл, там натурально пакеты такие там серебряные, непрозрачные. А я эту дрянь не… Я и думать не мог, Ваня. Вот представь, я сижу… А у меня кореш был Саня, царство ему небесное, там умер... сидел на этом гавне. Сколько мы с ним!... хороший человек был… Сначала перестал человеком быть, потом ушёл просто. Тихо. А я, представь, вот представь, Саня умер, я вожу этот, чемодан-сука. Я тогда... меня не то что... что меня могли подставить, меня накрыло там, что я своими руками вот эту смерть людям доставлял.
Словно чувствуя настроение хозяина, двигатель трактора вдруг начинает работать существенно громче, Павел дёргается, оборачивается, в два шага заскакивает в кабину, что-то переключает и двигатель вновь начинает работать тише.
— Ладно, Ваня, где наша не пропадала!
И трогает с места.
...
PS На фото — детали одного из самых резных домов в Солигаличе
PS Друзья, напоминаю, что (на второе мая) со скидкой в 40% осталось всего 449 экземпляров книги о наличниках из будущего тиража. Забронировать книгу со скидкой можно здесь.
Книга отправится в печать в печать в сентябре 2020 или раньше (как только соберутся оставшиеся для тиража 450 человек).
В книга «Наличники. Центральная Россия» собраны 386 видов наличника, больше двух тысяч фотографий, а также 126 живых разговоров, записанных в течение десяти лет экспедиций. Заходите.