Найти тему
Alexandr Burmistrov

ЗОНА СПАСЕНИЯ. Часть 5. Записки паломника.

Оглавление

Боголюбский женский монастырь (Владимирская область)

Боголюбский женский монастырь. Фото автора
Боголюбский женский монастырь. Фото автора

НОВЫЙ ГОД В ПОЕЗДЕ

Мой поезд на Москву отправлялся из Саратова вечером 31 декабря. Пассажиры как-то странно поглядывали друг на друга, потому что каждый из них надеялся, что поедет в полупустом вагоне, что «сумасшедших» мало. Однако поезд (во всяком случае плацкартные вагоны) был заполнен полностью.

В отличие от обычных рейсов, когда вскоре после отправления у пассажиров просыпается аппетит и в вагоне начинает пахнуть варёной или копчёной курочкой, на этот раз преобладал запах мандаринов. Наверное, именно это заставляло предполагать, что в момент наступления Нового года произойдёт нечто необычное: прозвучит поздравление по радио от имени президента Российских железных дорог (или хотя бы от начальника поезда) или, например, проводник с проводницей в костюмах Деда Мороза и Снегурочки пройдут по вагону и подарят каждому по сувениру (или хотя бы по календарику).

Но всё оказалось проще. Ровно в 22.00, как и полагается, в вагоне был отключён свет, и почти все пассажиры... легли спать. В нашем «отсеке» ехал бывший офицер из Татищева, мы все разговорились, и я уже со страхом ожидал бурной встречи Нового года и гадал, успею ли проветриться до появления в монастыре, но в 23.00 все вдруг резко захотели спать. И уже ничто не нарушало ночного спокойствия в вагоне.

За несколько минут до боя курантов я слез со своей второй полки и пошёл в тамбур: надо же ведь было как-то зафиксировать торжественный момент. Поезд в это время мчался где-то между Ртищевом и Кирсановом.

Оказалось, что в вагоне спали не все. Некоторые пассажиры сидели у столиков, о чём-то тихо разговаривали, а одна молодая пара даже готовилась пить шампанское. Радио молчало, а наши проводники ушли в другой вагон, в котором, видимо, собрались все проводники поезда. «Главное, чтобы машинисты были на своих местах, – мысленно усмехнулся я. – А то ещё включат «автопилот» – и к проводникам в тёплую компанию...»

В тамбуре, где я собрался торжественно покурить, спал парень из нашего вагона, сидя на корточках. Встречу Нового года он начал ещё в Саратове, а в Ртищеве его чуть не ссадили с поезда. Однако проводник уговорил милиционеров оставить парня под его ответственность в вагоне, а чтобы тот не доставал пассажиров, велел ему одеться и находиться в тамбуре, пока не протрезвится.

Когда я возвращался к своему месту, неспящие пассажиры полушёпотом поздравляли меня как тоже неспящего с наступившим Новым годом, я их поздравлял в ответ...

ТЕРРИТОРИЯ РУССКИХ

Московские вокзалы – и те утром 1 января выглядели пустынными. Промаявшись в ожидании несколько часов на Курском вокзале, я сел в экспресс «Москва – Владимир». Цель моего путешествия была уже близка.

О Боголюбском монастыре я знал не много, в этих краях был впервые. Читал, конечно, что древняя владимирская земля претендует на звание духовного центра России. Поэтому буквально приклеился к окну электрички, чтобы ничего не пропустить. К тому же поезд наш шёл по знаменитой, воспетой Венидиктом Ерофеевым дороге «Москва – Петушки»: название каждой станции было мне, как родное.

Многочисленные граффити на стенах и столбах в принципе не удивили (этого в избытке и на Павелецкой ветке), но чем дальше мы отъезжали от Москвы, тем надписи становились более вызывающими как по размерам, так и по содержанию. «Нет китайской экспансии!», «Родина. Борьба. Победа!», «Здесь убивают чёрных», «Территория русских» – это лишь несколько примеров.

Окинул взглядом немногочисленных пассажиров: на «территорию русских» въезжали и восточная девушка (не то кореянка, не то китаянка), и ещё кто-то смуглый. Их было единицы, и тем тревожнее становилось за них. К тому же группа молодых людей, расположившаяся рядом с выходом из вагона, начала петь песни под гитару. Сначала тихо, но по мере потребления пива голоса крепчали, и это уже походило на концерт. К тому же в дело пошли губная гармошка и бубен. Молодые люди оказались весьма талантливыми. Они пели песни, скорее всего, собственного сочинения: про битвы богатырей, про древнерусскую тоску, которая их одолевает, про чужеродный «Макдональдс» в православной Москве... Вполне нормальные песни, но в контексте моей реакции на граффити за окном они казались вызывающими. И даже обычная роковая агрессивность стала восприниматься болезненно.

После каждой песни пассажиры аплодировали исполнителям.

«Территория русских», – крутилось у меня в голове. Я русский, въезжаю на «свою территорию», мне здесь должно быть уютно. Но почему так тревожно? Достоевский когда-то говорил о всечеловечной и всесоединяющей русской душе, что стать настоящим русским – значит вместить в свою душу «с братскою любовию всех наших братьев, а в конце концов, может быть, и изречь окончательное слово великой, общей гармонии, братского окончательного согласия всех племён по Христову евангельскому закону». Неужели Фёдор Михайлович был не прав? Покой и счастье могут быть там, где царит всеобщее согласие, а не избирательная любовь к одним и ненависть к другим. Ненависть к другим обязательно перекинется и к «своим».

Какой-то пьяненький мужичонка в вагоне не выдержал и попросил ребят спеть «что-то современное». «А мы и поём современное», – ответили ему. Однако и сами музыканты, видимо, устали от тяжёлых гражданских песен собственного сочинения и вдруг перешли на «Битлз», а потом на «ДДТ».

Когда поезд подходил к Владимирскому вокзалу, я с восхищением всматривался в очертания многочисленных храмов с ненавязчивой подсветкой на высоких холмах, окружённых белыми крепостными стенами. Это было фантастично! Это была действительно исконно русская «территория». Смотреть на эти шедевры русской архитектуры было наслаждением.

Однако путь мой лежал ещё дальше в глубь этой «территории» – в посёлок Боголюбово, расположенный в 10 километрах от Владимира.

Здесь, в центре русской духовности, я надеялся увидеть эту самую духовность и свет в лицах людей. Однако лица у большинства были хмурыми и недовольными. Весёлыми были лишь два охранника на вокзале у турникетов на выходе к электричкам. Я у них спросил, где находится туалет, они неопределённо махнули рукой. «Где багажное отделение, что ли?» – уточнил я, окинув взглядом многочисленные указатели. «Где багажное отделение, что ли?» – неожиданно передразнил один из них, артистически искажая голос, и они весело засмеялись...

МАТУШКА МАРИЯ

Автовокзал во Владимире – напротив железнодорожного вокзала. Без проблем взял билет до Боголюбова и стал ждать отправления. Автобусы в Суздаль, Ковров, Муром отходили полупустыми, а два автобуса в город Радужный ушли вообще без пассажиров.

В Боголюбове меня высадили у самого монастыря, в центре которого высился огромных размеров пятикупольный храм. Было темно, 7 часов вечера. Пройдя вдоль глухой стены, оказался рядом с входом. Отворил калитку и чуть не столкнулся с женщиной-монашкой, исполнявшей роль охранника. Поздоровался и спросил: «С кем можно поговорить? Я хотел бы поселиться здесь на несколько дней». Женщина молчала, смеривая меня взглядом.

Меня начало охватывать что-то вроде паники. «Вы паломников принимаете?» – уточнил я. «Не всех», – наконец-то ответила монашка. «Так к кому мне обратиться можно?» – «Найдёшь Марию-паспортистку, она и решит». – «А где её искать?» – «Где-то на территории».

Главное, я оказался внутри монастыря. Глуше стали звуки автотрассы, проходящей вдоль монастырских стен, ярче звёзды, морознее и чище воздух. После нескольких неудачных попыток (я чисто по-мирски обращался к скользящим мимо монашкам: «Девушка!», а те шарахались от меня, крестясь; в конце концов я понял свою ошибку и обратился: «Сестра!») наконец узнал, что матушка Мария находится в сестринском корпусе. На двух входах в корпус, где жили монахини, висели таблички: «Посторонним вход запрещён!». Кстати, подобные таблички (а ещё: «Без благословения вход запрещён!») висели в монастыре повсюду. Минут через пять матушка Мария – сухощавая, с острым взглядом женщина средних лет – вышла, внимательно осмотрела меня, задала стандартные в таких случаях вопросы («Как тебя зовут?», «Ты откуда?», «Почему именно к нам?», «Куришь?», «Паспорт есть?») и заключила: «Мы тебя примем».

Странно, но тревоги во мне это не убавило.

Ещё минут через десять матушка Мария повела меня поселяться, по дороге вводя в курс местных правил: с территории монастыря выходить только по благословению, в монастыре не курить, в помещениях не фотографировать, после вечерней службы и еженощного крестного хода из помещений не выходить, так как выпускаются собаки...

Собак я не рискнул увидеть, то есть ночами по монастырю не бродил, потому что довелось их слышать: они звенели цепями, выли и лаяли каким-то доисторическим басом и рыком за глухим забором с маленькой калиткой у уборной для паломников.

Общежитие для паломников меня не просто поразило, а ввело в шок. Вспомнилась горьковская пьеса «На дне»... В общем, в мужской половине – в тёмном, тесном, узком помещении со спёртым воздухом – вдоль одной из стен стояли двухэтажные нары, похожие на строительные леса. Они были устелены грязными на вид одеялами. На них сидели, в том числе по-турецки, несколько человек с не очень приветливыми лицами. Разговор матушки Марии с ними проходил так:

- Брату Александру (т. е. мне. – А. Б.) найдётся место?

- Нет, у нас всё занято.

- А между вами кто спит?

- Димитрий.

- Это который?

- Который болезный...

Я с ужасом ждал конца разговора и в то же время не сомневался, что вполне свыкнусь с этим жильём. Это лишь с первого взгляда кажется, что жить здесь невозможно, но ведь люди живут.

В конце концов матушка Мария повела меня в храм над трапезной и перед входом в него объяснила:

- Будешь спать в храме на полу, одеяла возьмёшь вон там. До одиннадцати в храм не входи: там сёстры в затворе (т. е. женщины, которые молятся в одиночку, не во время службы. – А. Б.). Сейчас иди в трапезную поешь.

Посмотрев на меня строгим взглядом, мол, всё ли я понял, она ушла.

«С прибытием!» – мысленно поздравил я сам себя и спустился вниз, откуда доносились очень вкусные запахи.

КОГДА СТАНОВИШЬСЯ ДРУГИМ

В каждом монастыре – свои особенности, свой устав. Здесь, в Боголюбском монастыре, например, часто используют колокольчики. Колокольчиком здесь будят по утрам. В трапезной нельзя притрагиваться к пище, пока не прозвенит сигнал колокольчика. Все встают со своих мест, читают «Отче наш», крестятся и лишь после этого принимают пищу. В это время кто-то из паломников вслух читает текст из жития святых. Потом опять колокольчик – и все поднимаются. Опять общая молитва. Кто поел – уходит, кто не доел – продолжает трапезу.

Следует упомянуть, что в эти предрождественские дни шёл пост. Пища – постная (разносолы, грибы, репчатый лук, постные щи, каши, варёная свёкла, тыквенное варенье, печёная картошка, чай на шиповнике, кисель и т. д.), но здоровая, и всё очень вкусно.

Еженощные крестные ходы с фонарями и иконами вокруг главного собора, выпускаемые на ночь собаки – это тоже местные особенности, тот порядок, который выстраивает особый мир, помогающий быстрее отойти от мирских стереотипов. Всё это (и многое другое) способствует иному восприятию окружающего мира, что упрощает диалог с Богом, делает это общение естественным. Ведь паломники именно для этого сюда приезжают. Когда ты питаешься кашей на постном масле, закусывая её луком, спишь на полу в помещении храма, когда воздух наполняется колокольным звоном, а вокруг тебя огороженное крепостными стенами пространство с древними строениями, когда из жизни исчезают телевидение и радио, когда ты видишь женщин в одинаковых чёрных одеяниях и так же одетых девочек из монастырского приюта, когда одновременно три женских хора с разных сторон поют в соборе во время службы, когда ты растворяешься в золотом убранстве собора, стены и своды которого сплошь расписаны, – ты становишься другим, даже если этого не хочешь. И мир перестаёт быть рациональным, и в этом мире происходят чудеса: исцеления, видения...

Вот лишь один случай массового видения. 1 июля 2000 года, на престольный праздник обители, в главном монастырском храме в честь Иконы Боголюбской Богоматери на балконе для монастырского хора литургию пел хор солдат из православной воинской части, расквартированной в окрестностях города Александрова. Незадолго до этого на стене, к которой примыкает балкон, было расчищено изображение XIX века Богородицы с младенцем Иисусом и Ангелами. И вот на глазах прихожан один из Ангелов на мгновение ожил, перекрестился и благословил всех молящихся в храме...

2 января в монастырь стали приезжать мирские экскурсии: модно одетая молодёжь, женщины в брюках. Ходят, озираются, фотографируют. Странно, но смотришь на них, как на чужих пришельцев. Ты в это время, одетый в какое-то тряпьё, везёшь сани с мешками пшеницы или «отрабатываешь» какое-то другое послушание. И они тоже смотрят на тебя с нескрываемым интересом, как на аборигена. От этого становишься ещё более другим.

Все эти кардинальные перемены статуса и образа жизни лично мне по душе. Это увлекательное приключение. Как будто ты покинул на время свою транспортёрную ленту, несущую тебя к концу.

СВИДАНИЕ С ХРАМОМ НА НЕРЛИ

У меня была особая причина посетить этот монастырь. Ещё с юности, после просмотра художественного фильма Андрея Тарковского «Андрей Рублёв», возникло желание поклониться шедевру русской архитектуры XII века (ещё домонгольского периода!) – церкви Покрова на Нерли. Она поразила меня в фильме, впоследствии всегда с упоением вглядывался в её изображение на фотографиях. Этот удивительно гармоничный, белокаменный храм, органично сливающийся с окружающим пейзажем, называют поэмой, запечатлённой в камне.

Уже в Боголюбове я сделал для себя удивительное открытие: оказывается, эта церковь на Нерли – первая, которая была посвящена Покрову Богородицы (год постройки – 1165-й), а сам праздник Покрова был учреждён князем Андреем Боголюбским в 1164 году. С тех пор этот праздник стал одним из любимых русских национальных церковных праздников. Таким образом, своим исконным названием «Покровск» наш город в конечном итоге обязан основателю Боголюбского монастыря, великому князю Владимирскому Андрею Боголюбскому, сыну Юрия Долгорукого.

Первый храм Покрова Андрей, причисленный церковью к лику святых, построил в месте впадения реки Нерль в Клязьму в ознаменование победы русских войск над Волжской Болгарией и как памятник своему любимому старшему сыну Изяславу, умершему вскоре после завершения похода. Храм был построен так, чтобы Андрей мог видеть его из окон своих палат в Боголюбском монастыре. Кстати, и сам храм, и палаты Андрея Боголюбского внесены в список мирового наследия ЮНЕСКО.

Место для храма указал сам Андрей. Задача, поставленная перед зодчими, была очень сложной, ведь это место лежало в заливаемой пойме. Поэтому на фундаменте был возведён каменный цоколь высотой около четырёх метров и засыпан землёй. Получился искусственный холм. На этом цоколе, как на пьедестале, и была воздвигнута церковь – удивительно лёгкая (будто сложенная не из тяжёлых каменных блоков), устремлённая ввысь. Её называют самым лирическим памятником русской архитектуры.

Я принципиально не хотел идти к храму на Нерли с экскурсией, поэтому направился туда один рано утром, ещё затемно. От монастыря до храма – два километра. Пройдя через железную дорогу и лесопосадки, вышел в чистое, заснеженное поле и скорее почувствовал, чем увидел вдалеке храм, к которому стремилась моя душа.

Рекламный щит уведомлял, что я вхожу на территорию «исторического культурного ландшафта регионального значения» и что нельзя сходить с тропы, ведущей к храму. Мела позёмка, но тропу было видно чётко. Удручало то, что почти весь горизонт светился электрическими огнями и по всему горизонту на фоне светлеющего неба тянулись линии электропередачи. Ландшафт, может, и культурный, но совсем не исторический.

По мере моего приближения к храму он словно проявлялся из темноты, а когда я уже стоял под его стенами и любовался резьбой по камню (рельефными фигурами библейского царя Давида, львов, птиц, грифонов, целой галереей женских головок), стало всходить солнце. И храм из серого превратился в белый...

Рядом с ним принципиально нет асфальта или какой-то плитки, а хозяйственная постройка с помещением для сторожа и пчелиными ульями вокруг, к счастью, не всегда мешается перед глазами. Сначала лаяла привязанная на цепи собака, сторож вышел посмотреть, кто пришёл, но потом установилась тишина, и я остался один на один с храмом. Касался руками древних стен и действительно чувствовал, что они родные мне, что вокруг моя земля. Эти стены что-то рассказывали мне из своей почти 850-летней истории, но я, к сожалению, не понимал их. Лишь чувствовал, что они не молчат.

Двери в храм были закрыты. Можно было бы, наверное, договориться со сторожем или днём ещё раз прийти сюда с экскурсантами, но мне почему-то не хотелось проникнуть вовнутрь. «Должна же остаться какая-то тайна, – думал я. – Так ведь нельзя с мечтой – взять и «поиметь» её всю».

В последующие дни я просто выходил на территорию «исторического ландшафта» и любовался храмом Покрова на Нерли именно с того расстояния, с которого он выглядел наиболее воздушным и стройным.

Страшно подумать, но этой жемчужины русской архитектуры могло бы сейчас и не быть. В 1784 году очень хозяйственный ответственный товарищ – игумен Боголюбова монастыря, ходатайствовал перед епархиальными властями о разрешении разобрать храм Покрова на Нерли, чтобы использовать его материал для постройки монастырской колокольни. Церковь уцелела чудом...

Боже, сколько таких игуменов на Руси реализовало свои планы! Сколько сегодняшних «игуменов», в том числе и в нашем Покровске-Энгельсе, замыслили подобное! Я уверен, что старые постройки, в которые вложена душа их создателей, особенно такие, как храм Покрова на Нерли, делают окружающее их пространство целебным, они обеззараживают и облагораживают воздух, как колокольный звон.

ПОСЛУШАНИЕ

После утреннего похода к храму Покрова на Нерли я с чистой совестью готов был поработать на пользу монастыря. Однако всем было не до меня. Дело в том, что накануне вечером в главный монастырский храм Боголюбской (Боголюбивой) Богоматери привезли тело преставившегося накануне иерея Алексия – священнослужителя монастыря. Всю ночь шло отпевание (по этому случаю даже собак не выпускали), а утром – служба, на которой многочисленные прихожане, священники и монахини (их в монастыре 100 человек) прощались с покойным. Ближе к полудню гроб с телом пронесли вокруг храма, и кавалькада машин и автобусов уехала на кладбище.

После обеда я устроился на скамейке с книгой в руках перед входом в Благовещенский храм (второй этаж над трапезной), в котором ночевали паломники и в котором днём женщины в одиночку отмаливали свои грехи и просили Господа помочь им в их горе и несчастии. Это, кстати, было единственным местом в монастыре (не считая главного храма), где стояло несколько «общественных» скамеек, а на улице их вообще нет. Это тоже одна из особенностей Боголюбского монастыря. Паломникам по этому поводу обычно говорят, что здесь не парк для отдыха.

И вот, значит, читаю я с упоением историю Боголюбского монастыря, как вдруг меня пронзает чей-то острый взгляд: внизу у лестницы стоит матушка Мария.

- А ты чего прохлаждаешься? Почему не работаешь?

Я попытался оправдаться, но матушка строгим голосом велела следовать за ней.

- Это на тебе рабочая одежда? – спросила она.

- Я в ней приехал.

- А рабочей нет?

- Да нет.

- Почему? Ты сюда что, отдыхать приехал?

Я себя настолько виноватым почувствовал, что безропотно надел какую-то женскую рваную куртку – первое, что попалось матушке Марии под руку, и готов был на любую работу. Видимо, моё смирение тронуло сердце строгой монахини, и она заметила по поводу куртки: «Какая разница, в чём здесь ходить? Не перед кем красоваться».

Послушание мне досталось совсем не сложное: переставить какие-то тяжёлые баки на кухне, засыпать пшеницу в мешки из железных ёмкостей и перевозить их в склад рядом с трапезной. На следующий день поднимали от родника по высокой и крутой лестнице фляги с родниковой водой и развозили их на санях по «объектам». Благодаря этому побывал там, куда посторонним вход запрещён: например, в сестринском корпусе, где жили монахини, в кулуарах левой половины главного храма, предназначенной исключительно для монахинь (эта часть храма отделена специальным барьером).

Нас с тяжёлыми флягами встречали очень тепло: «Братики, вот сюда ставьте!..»

Побывали и в той, закрытой для посторонних части монастыря, где находились коровник, баня и другие хозяйственные службы. Здесь, кстати, так же всё красиво и аккуратно, как и в общедоступной части. Например, скирды сухой травы – изящные, будто игрушечные – стоят на деревянных настилах, приподнятых над землёй. Всё это воспринимается как музей образцового сельского быта под открытым небом.

Кстати, такая несложная физическая работа приносила удовольствие, причём не только как «физзарядка». Ведь я «приносил пользу» не просто месту, где нашёл временный приют, а одной из древнейших русских обителей, где всё дышит историей. Работа делала меня причастным к этому всему, я становился ещё более «своим». И даже обиды на матушку Марию за её строгость не было, ведь для монахинь всё мирское – сомнительно и таит опасность.

ИСТОРИЧЕСКИЕ ОТКРЫТИЯ

История Боголюбского монастыря, как зеркало, отражает русскую историю, начиная с XII века, когда монастырь был основан князем Андреем Боголюбским (1111 - 1174 гг.). Я вроде бы знал историю, но открытия следовали одно за другим.

Именно этот монастырь считается родиной и колыбелью самодержавия в России. Именно из этой обители провожали в последний путь во Владимир тело святого князя Александра Невского (он скончался на обратном пути из орды; погребён во Владимирском храме Рождества Пресвятой Богородицы). Главный собор монастыря освящал святитель Феофан Затворник. Сюда приезжал царь Николай II с семьёй...

Князь Боголюбский до крещения носил имя Китай. Его отцом был Юрий Долгорукий (основатель Москвы), а мать – половецкая княжна (половцы – тюркоязычный южный народ). На всех иконах и фресках Андрея изображают голубоглазым славянином, местные русские националисты, называющие себя православными воинами, возносят Андрея на щит, но, судя по реставрации внешнего облика князя по его черепу известным антропологом и скульптором Михаилом Герасимовым, Андрей Боголюбский имел типичные монголоидные черты. То есть современные подмосковные скины с «территории русских» не прошли бы мимо него просто так.

Кстати, великий Чингисхан, в свою очередь, был странным монголом – рыжеволосым и голубоглазым, и царь Иван Грозный имел татарские черты. Сыновья Андрея Боголюбского (второй его женой была булгарка, т. е. представительница народа, потомками которого сейчас себя считают чуваши и казанские татары) тоже, соответственно, были «подозрительной национальности». Это я к тому, что любая идеология, основанная на «чистоте расы», искусственна и порочна изначально. Она лишь эксплуатирует патриотические чувства к своей Родине, но не является созидательной. Она всегда лжива и навязчива, потому что понятие «чистота расы» очень условно. Самые жестокие и кровавые в истории войны и «чистки» были именно по национальным или религиозным причинам.

Официальная Православная Церковь не поддерживает национализм, поэтому странно было видеть в главном монастырском соборе в продаже, например, довольно тенденциозные журналы «Православный воин», которые вызывают ассоциацию (и не только у меня одного) с «воинами ислама». И действительно, 3 января, когда в монастыре вёл богослужение архиепископ Владимирский и Суздальский Евлогий, вся «крамольная» литература и DVD-фильмы, которые созданы без благословения православных иерархов, исчезли из церковной лавки. Впрочем, на следующий день они вновь были в продаже...

Но вернёмся к истории.

Кстати, Юрий Долгорукий обычно только намечал, где основать тот или иной город, а вот крепли и развивались эти поселения (Москва, Переславль-Залесский, Дмитров и др.) благодаря князю Андрею Боголюбскому...

К своему совершеннолетию Андрей получил в подарок от отца город Владимир. Он очень любил эти края. После того как в 1155 году Юрий Долгорукий становится князем киевским, он окружает себя сыновьями, отдав им соседние киевские уделы. Андрею достаётся Вышгород. Но ему не по нраву пришлась разгульная жизнь отца и других южных князей. Он просил отца отпустить его на родину в Ростово-Суздальский край, но Юрий не хотел лишаться своего самого надёжного и верного помощника. Тогда Андрей тайно, вопреки отчей воли, покидает Вышгород, забрав с собой чудотворную икону Божией Матери (позже она получила имя – Владимирская), написанную, по легенде, самим евангелистом Лукой на доске от стола, за которым совершало трапезу Святое Семейство (семья Иисуса Христа).

Эта икона, ставшая впоследствии главной хранительницей и символом Святой Руси, долгое время находилась во владимирском Успенском соборе, а потом стала экспонироваться в Третьяковской галерее. Она поистине чудотворна. Остались письменные свидетельства о том, как эта икона, ещё находясь в Царьграде, неоднократно сходила со своего места в храме и зависала в воздухе.

И в Вышгороде, и по дороге во Владимир от иконы продолжали совершаться чудеса. В частности, на 7-й версте от Владимира по дороге в Ростов кони, вёзшие чудотворную икону, внезапно остановились, и никакая сила не могла сдвинуть их с места. Отслужив молебен (Андрей был очень набожен, за что и получил прозвище Боголюбский), решили здесь, на крутом берегу Клязьмы, заночевать. И вот ночью, когда князь молился перед этой иконой, пред ним в сиянии предстала Сама Пречистая Богородица и велела образ Её оставить во Владимире, а на этом месте воздвигнуть «обиталище инокам». Спустя три года, в 1158 году, Андрей построил здесь себе замок, храм и заложил город Боголюбов.

Годом ранее в Киеве был отравлен Юрий Долгорукий. Тут же южные князья разграбили двор великого князя и дворы других суздальцев. Когда бунт утих, киявляне стали ждать возмездия со стороны Андрея, но он не спешил идти на неблагодарный Киев с мечом, чтобы утвердиться на «золотом киевском столе». Для него было более важным создание сильной северной Руси, основываясь на политике укрепления единой и абсолютной власти. По сути, он стал первым русским самодержцем. Столицу из Суздаля он перенёс во Владимир, а жить стал в Боголюбове (его палаты до сих пор сохранились в Боголюбском монастыре).

Благодаря Андрею Православие широко распространилось по северу Руси и стало государственной религией. Православие сплачивало разноплемённое население края в единую нацию – русский народ. Вот только удельные князья всё чего-то делили между собой.

Одной из поставленных перед собой государственных задач Андрей видел завоевание Великого Волжского пути, проходившего через северную Русь и связывавшего страны Скандинавии с восточными государствами. Волжская Болгария (Булгария) – это территория современного Татарстана – представляла серьёзную опасность для Русского государства: она держала часть Волжского пути в своих руках. Поэтому Андрей совершил военный поход на Болгарию, увенчавшийся успехом.

Киев в это время продолжал бунтовать, особенно после смерти в 1167 году князя Ростислава, двоюродного брата Андрея. Дело дошло до того, что епископу Феодору, которого Андрей послал в Киев с религиозной миссией, отрезали язык, отрубили правую руку и выкололи глаза. Терпение Андрея лопнуло, и в 1169 году он послал на Киев войско во главе со своим сыном Мстиславом. Город был разгромлен и сожжён. Особо отличились участвовавшие в походе с русскими князьями половцы. Русские летописцы назвали это заслуженным возмездием. Победители два дня грабили Киев, и не было ничему и никому помилования.

Вот так в XII веке русские разобрались со своими зарвавшимися южными братьями.

В том же 1169 году князь Андрей двинул войска на непокорный Новгород, но тут Божья Матерь воспротивилась братоубийству. Новгородский архиепископ Иоанн вынес на городскую стену икону Божией Матери «Знамение», и войско Андрея было легко отброшено от новгородских стен. Тогда вразумлённый князь Андрей сменил гнев на милость и миром привлёк к себе новгородцев. В конце концов Новгород принял условия, поставленные Андреем.

В результате политики Андрея под его великокняжеским крылом оказались киевские, смоленские, черниговские, рязанские, муромские и волынские князья, а также вольный «господин Новгород». Вот почему Боголюбово называют колыбелью самодержавия в России.

Однако не все были довольны авторитетом и единовластием Андрея: его противники стали готовить убийство великого князя...

«ЕВРЕЙСКИЙ ЗАГОВОР»

Историки считают, что причиной заговора против Андрея Боголюбского было непонимание в боярской и княжеской среде его политики, направленной на самодержавие. Русь ещё не была готова к монархии. Своими суждениями и понятиями Андрей более чем на два века опередил своё время.

Бояре были, в частности, недовольны князем за то, что он не советуется с ними ни в каких делах государственных. Многие не могли ему простить, что он вопреки старшинству древнейших городов Ростова и Суздаля возвеличил «какой-то» Владимир. Старшие дружинники роптали, что князь Андрей не приглашает их на пиры и не берёт на охоты...

Но есть историки, которые в причинах недовольства Андреем расставляют совсем другие акценты, выявляя «еврейский след». Даже как-то обидно: ничего, даже плохого, сами не можем сделать без помощи евреев.

Так, Ю. Воробьёвский в своей книге «Точка Омега» приводит следующее суждение Митрополита Санкт-Петербургского и Ладожского Иоанна: «Главная причина недовольства – это активная просветительская деятельность князя среди иноверных купцов, в результате которой увеличилось число иудеев, принимавших православие... Бывало, приедет гость какой из Царьграда, или латынин, даже поганин какой если приедет, князь сейчас: поведите его в церковь, в ризницу, пусть видит истинное христианство и крестится».

Ю. Воробьёвский поясняет, что согласно воззрениям талмуда, гой (т. е. не иудей), «совративший» еврея в христианство, заслуживает безусловной смерти. То есть, по мнению этого автора, против Андрея Боголюбского был «еврейский заговор»: ему отомстили за то, что он крестил иудеев. Чтобы не казаться совсем уж тенденциозным, Ю. Воробьёвский добавляет: «Конечно же, религиозная подоплёка целого ряда заговоров на Руси наслаивалась и на другие причины».

По словам древнего летописца, заговор против князя составили бояре Кучковичи (родственники со стороны его первой жены; боярин Кучка – первый владелец Москвы) и вторая жена Андрея – булгарка, которая не могла простить супругу славных побед над своим племенем. Поводом к убийству послужило приказание Андрея казнить одного из Кучковичей за какую-то тяжкую вину.

А где же евреи? Во-первых, булгары в то время были близки с хазарами, а часть хазаров проповедовала иудаизм. То есть супруга князя Андрея, по мнению Ю. Воробьёвского, мстила мужу не за побеждённую родину, а за «втягивание» в православие «братского народа». Во-вторых, доверенным лицом Андрея Боголюбского был иудей Ефрем Мойзич, принявший православие. Летописец пишет, что Мойзич предал князя, как и его ключник Анбал, по происхождению яс (осетин). Ясы, кстати, в то время входили в Хазарский каганат. В общем, кругом одни иудеи.

В толпе убийц из 20 человек, тем не менее, все были русские и православные. Они тёмной ночью пробрались к княжеским палатам, вырезали стражу и вломились в опочивальню безоружного Андрея (Анбал накануне похитил меч, постоянно висевший над постелью князя). Андрей успел ударом повергнуть на пол первого из нападавших, которого заговорщики тут же зарубили мечами, приняв впотьмах за князя. Но вскоре убийцы поняли свою ошибку...

Когда князь упал, нападавшие опрометью бросились из опочивальни, считая, что дело сделано. Однако Андрей был ещё жив. Со стонами, обливаясь кровью, он спустился по дворцовой лестнице вниз, созывая стражу. Но его стенания услышали убийцы и вернулись. По кровавому следу они нашли князя, укрывшегося в нише под лестницей. Боярин Иоаким Кучкович отсёк ему левую руку. «Что я вам сделал? Бог отомстит вам за мою кровь и за мой хлеб! Господи, в руки твои предаю дух мой», – были последние слова святого князя-мученика.

Кстати, убийцы князя спустя год были казнены младшим братом Андрея – князем Михаилом Юрьевичем. Преступников вели к месту казни с подрезанными пятками, затем их зашили в рогожные мешки и подожгли. Останки казнённых сложили в деревянные коробы и утопили в озере. Также с камнем на шее была утоплена жена Андрея – соучастница его убийства...

Я подробно описываю заговор и убийство для того, чтобы показать, как реальным событиям можно придать ту или иную идеологическую окраску. Достаточно присутствия рядом хотя бы одного еврея – и накатанная схема «еврейского заговора» готова. А ведь именно на этом зиждется современная ксенофобская идеология тех же самых «православных воинов»...

В Боголюбском монастыре жива память о былой трагедии. И палаты Андрея, и ниша, где его добили, – всё это сохранилось. А на месте, куда убийцы бросили тело князя «на растерзание псам», стоит часовня...

В монастыре особо подчёркивают тезис о «вечно гонимой Святой Руси», акцентируют тот факт, что последний русский царь Николай II с семьёй был убит именно в день памяти князя Андрея Боголюбского, и тоже в результате «еврейского заговора».

При желании в любом событии можно отыскать любой след (даже инопланетян), но это не должно мешать нам видеть и нашу собственную вину в наших бедах. Нам не к лицу оправдывать себя кознями со стороны. Мы великий народ, поэтому мы сами виноваты в своих трагедиях и мы сами создатели наших достижений. Даже мысль о том, что на нас так легко можно повлиять, что нас можно заставить плясать под чужую дудку, лично мне кажется унизительной. Заговоры и гонения были, есть и будут, но Святую Русь (а теперь и всю огромную Россию) никому не сбить с предначертанного ей пути.

ПОРУГАНИЕ СВЯТЫНЬ

В журнале «Православный воин» № 1 настоятель храмов и духовник Боголюбского монастыря архимандрит Пётр (Кучер) заявляет: «Сталин сделал огромное дело для спасения и сохранения нашего Отечества и Церкви». Не хочется спорить со святым отцом (майором в отставке), но исторические факты говорят совсем о другом вкладе Сталина в Православие. В годы его правления только в одном нашем Покровске-Энгельсе (имя «Покровск» город утратил именно при Сталине в 1931 году) было варварски уничтожено (взорвано) пять православных церквей (чудом сохранилось лишь здание Свято-Троицкого храма, и то в изуродованном виде).

Боголюбский монастырь был закрыт в 1923 году (ещё при Ленине), но когда к власти пришёл Сталин, обитель не была возрождена. Сначала весь монастырь отдали под музей, но потом «музейная территория» стала сжиматься. В 1927 году часть зданий занял приёмник-распределитель беспризорных детей. Согласно письменной жалобе зав. музеем Селезнёва беспризорные превратили место вокруг палат Андрея Боголюбского в сплошной ватерклозет, замки на дверях заклеиваются экскрементами, ими же сплошь завалена часовня по соседству, имевшая в былые дни особое значение (эта часовня была построена на месте, где Андрею Боголюбскому явилась Богоматерь. – А. В.), и выбита не одна сотня стёкол в старинных храмах.

Через год для летнего лагеря уже других детей – юных пионеров – выделили жилое помещение рядом с храмом Покрова на Нерли. После трёх недель лагеря музейные работники с ужасом обнаружили, что для устройства нар «дети революции» использовали иконы из иконостаса, а варка пищи производилась на костре в притворе церкви. Также в древнем храме были выбиты стёкла и сломаны входные ворота...

В 1929 году главный монастырский храм был приспособлен под склад зерна, в притворе Рождественской церкви был размещён телятник, а в часовне, построенной на месте, где лежало после убиения трое суток тело князя, – склад ёмкостей с дёгтем и керосином.

Все 33 монастырских колокола, включая восьмитонный благовест, были сброшены и разбиты. Большинство монахов было сослано или убито.

В 1936-37 годах в результате варварских археологических раскопок было разорено монастырское кладбище.

В годы Великой Отечественной войны и в последующее время на территории монастыря располагались: райисполком, банк, отделение милиции, почта, телеграф, хранилище для зерна и другие склады, средняя школа. Лишь в 1991 году монастырь был возвращён Православной Церкви, и то не полностью.

Кстати, Боголюбский монастырь и раньше подвергался поруганию и уничтожению. Вскоре после убийства князя Андрея монастырь в 1177 году был разорён рязанским князем Глебом. Затем было монголо-татарское нашествие, во время которого русские князья были порой более опасными для народа, чем монголы.

Сейчас в монастыре не видно явных следов былого запустения, лишь колокольне предстоит реставрация: здесь до сих пор в левой части святых врат находится холодный продовольственный склад.

ЗОНА ИДЕОЛОГИИ

С матушкой Марией мы расстались тепло (перед отъездом она вернула мне паспорт), хотя её подозрения в отношении меня так, видимо, и не рассеялись. Я всё-таки не был похож на «стандартного» паломника, а однажды ей даже пришлось «загонять» меня на службу. Дело в том, что во время одной «марафонской» четырёхчасовой службы вдруг образовалась какая-то пауза, и я посчитал, что служба закончилась. Выскочил на улицу – тут-то меня матушка и подловила, как нашкодившего школьника...

Эта поездка оказалась слишком идеологизированной. Национализм, Сталин, религиозный экстремизм... Я сам в этом виноват, можно было не обращать на это внимания. Идеология явно не способствует «спасению».

Ещё одна тема постоянно одолевала меня – архитектура. Почему, обладая такими богатыми архитектурными традициями (что храмы, что обычные купеческие дореволюционные дома), мы сейчас мыслим лишь прямоугольными железобетонными коробками? Почему мы отошли от сплошной застройки улиц (как Невский проспект в Петербурге, как ул. Московская в Саратове) и предпочитаем ставить отдельные коробки, похожие на многоэтажные коровники? Архитектурное разнообразие лишь в том, что одни коробки стоят параллельно улице, другие – перпендикулярно, а третьи – ёлочкой. Но в любом случае это неинтересно, казённо, казарменно. При этом мы не разучились строить красиво, ведь строим же новые красивые храмы.

Вот центр города Владимира, одного из древнейших русских городов. Традиционная сплошная застройка, каждый дом индивидуален, глаз отдыхает, душа радуется, даже если здание в убитом состоянии (мысленно представляешь его отреставрированным). Но как только въезжаешь в район новостроек, становится неинтересно и скучно. Ни один владимирский путеводитель не демонстрирует этих «новостроек» – ни хрущёвских, ни современных. Это не то, чем стоит гордиться. Но вот энгельсские архитекторы вкупе с высокими руководителями почему-то заполоняют подобными параллелепипедами исторический центр города да ещё гордятся «прямыми и просторными современными улицами». По большому счёту, нам надо гордиться ул. Пушкина с её домами XIX века, но по генплану здесь предусмотрена зона многоэтажной застройки.

В том же Владимире в некоторых районах оставляют старую застройку вдоль улиц, а чуть дальше возводят современные здания. В старом ряду тоже есть новостройки, но они «адекватны» соседним зданиям, соразмерны им. Именно такой архитектурный приём можно было бы использовать у нас в Энгельсе-Покровске на ул. Горького. Место многоэтажным «крольчатникам» – на окраинах городов, в спальных районах, но застраивать этим уродством центр города и волжский берег - значит ненавидеть свой город, снижать его авторитет, делать его исторически несостоятельным.

...Из Владимира в Москву я ехал в автобусе. На автовокзале людей по-прежнему было мало. Нередко встречались молодые люди с фингалами под глазом: хорошо погуляли. Вдоль трассы кое-где располагались кафе, которыми, судя по названию, владели совсем не русские. А я-то думал, что нахожусь на «территории русских». Вот и верь тому, что написано на стенах.

ТЕРРИТОРИЯ КАЗАХОВ

Из Москвы ехал в поезде «Москва – Актобе» (это бывший Актюбинск) в казахском вагоне. Опасаясь неприятных сюрпризов, сразу спросил у проводника-казаха о стоимости белья.

- Двести пятьдесят, – улыбнулся он.

- Что?! – поразился я.

- Тенге, – довольный своей шуткой, продолжил проводник. – Для вас – шестьдесят. Рублей.

Мы оба рассмеялись.

Мои худшие опасения оправдались: вагон был старый, из окон сквозило, всю ночь проводник бегал с грелкой с горячей водой, так как что-то замёрзло в туалете и его постоянно затапливало. Но удивительно: здесь я себя чувствовал спокойно и комфортно.

И русские, и казахи доброжелательно общались, как в старые советские времена. Отовсюду слышалась казахская речь с постоянными вкраплениями русских слов: «задолбали», «по-любому» и т. п. Люди мгновенно с одного языка переходили на другой, и я им по-доброму завидовал.

Бросилось в глаза вот ещё что. Например, на московском перроне молодые люди выглядели «по-московски», а в дороге из «навороченных москвичей» вдруг превратились в «типичных казахов»: кто-то сидел по-турецки, кто-то возлежал на боку, как бай какой. Девушки превратились в хрупких «обитательниц юрт».

Я действительно наслаждался атмосферой в этом вагоне и вполне сознавал, каким может быть хрупким подобное межнациональное согласие и покой. Стоило какому-нибудь идиоту (хоть с казахской, хоть с русской стороны) начать «бороться», заявить о какой-нибудь «территории», о каком-нибудь «превосходстве» или «истинности веры», как всё превратилось бы в сумасшедший дом. Мой сосед по боковой полке – русский пенсионер – что-то попытался мне шёпотом рассказать о бегстве русских из Казахстана в 90-е годы (такое действительно было), но выяснилось, что у него там осталось много друзей-казахов, что он скучает по ним и по родине (он родился на целине) и едет сейчас в гости именно туда.

Казахстанский вагон стал хорошим и, надеюсь, закономерным завершением моего паломничества в древнерусский монастырь. Я лишний раз убедился, что не надо бороться за «русскость», а надо просто быть русским.

Январь, 2009 г.

Продолжение следует

Уважаемые читатели! Я рад делиться с вами своими ощущениями от своих "спасений" и буду рад получать от вас ваши комментарии и мысли. С уважением к вам, А. Бурмистров!