Свято-Троицкий Сканов женский монастырь (Наровчатский район Пензенской области)
ДОРОГА К ХРАМУ
Как никогда, утро 1 января 2008 года было хмурым. Это выражалось не столько в погоде, сколько в людях. Все были трезвы, угрюмы и молчаливы. Наверное, злились, что им приходится куда-то ехать, как будто именно окружающие виноваты в этом. Даже если бы в автобус вошёл заблудший Дед Мороз и поздравил всех с наступившим Новым годом, люди охладили бы его пыл своим равнодушием.
На Саратовском автовокзале пассажиров было мало, и автобус до Пензы уехал полупустым. В дороге было тихо. Правда, сначала группа студентов «по инерции» громко и нецензурно обсудила некоторые детали ночного празднества, но тут же уснула. Странно, но на выходе, в том числе и в конечной Пензе, пассажиры не говорили водителю «спасибо»: просто выходили молча. Я сказал. Водитель в удивлении поднял глаза…
Когда ставишь перед собой задачу быть зрителем, а не участником «процесса жизни» (именно во время «праздного» путешествия легко вообразить себя сторонним наблюдателем), начинаешь видеть иначе. Как будто ты иностранец. Видеть российскую жизнь изнутри порой страшно. Тебя допускают «внутрь» как своего, но ты-то как бы иностранец...
До утра 2 января я остановился у своих пензенских родных. Нет, они встретили нормально – праздничное застолье и т. д., но как-то очень хотелось, чтобы скорее наступил следующий день, чтобы скорее оказаться в «зоне спасения».
В «маршрутке» до Наровчата (от Пензы 145 км) тоже было тихо: то ли у всех болела голова, то ли боялись друг друга.
Выйдя у автостанции и засмотревшись на большой храм в глубине старинного парка, чуть было не упустил пассажиров, которые расходились от «Газели» в разные стороны. У парня, вышедшего последним, спросил, как дойти до монастыря. «Мне как раз туда», – сказал он и улыбнулся. Показалось, что я впервые в наступившем году увидел настоящую человеческую улыбку.
- В сам монастырь? – уточнил я.
- Нет, в деревню. Полтора года уже на родине не был. Раньше каждые каникулы приезжал, а когда начал работать…
Элементарный добрый человеческий разговор, оказывается, может здорово поднять настроение. Совсем перестаёшь быть «иностранцем». Начинаешь жить радостно и полнокровно. Всё вокруг теплеет, несмотря на мороз, и перестаёт быть декорацией.
От Наровчата до села Сканово – пять километров. Полпути мы прошли пешком – то молча, то о чём-то разговаривая, а потом рядом с нами затормозила машина. Мой попутчик смело в неё сел, я за ним. Вскоре справа показался монастырь – некий сказочный город, окружённый крепостной стеной. Меня охватило волнение: а вдруг они не принимают паломников? Я ведь ехал «дикарём», надеясь только на авось.
В селе парень вышел, поблагодарив водителя. Меня подвезли ближе к монастырю.
- Я вам что-то должен? – спросил я у водителя.
- Да нет, что вы! Я же всё равно тут ехал...
Странные времена. Обычную человеческую помощь и поддержку воспринимаешь, как чудо…
С КОРАБЛЯ НА БАЛ
Почему именно этот монастырь я избрал своей целью? После поездки месяц назад в село Никольское Бековского района Пензенской области, где 30 фанатиков замуровали себя под землёй, мне стал интересен феномен подземной жизни, захотелось самому побывать под землёй, испытать ощущения отшельника. Именно рядом со Свято-Троицким Скановым женским монастырём существует большой древний пещерный комплекс с подземными храмами и кельями. Мне очень хотелось побывать там и в конце концов понять, почему некоторые люди стремились во все века скрыться под землёй.
На территории монастыря было ослепительно бело от яркого чистого снега и светлых зданий. В центре «города» высился грандиозный Свято-Троицкий собор, поражающий своими размерами, солидностью и в то же время изяществом. Не было видно ни одного человека.
Прежде всего прочитал табличку с предупреждениями для мирян, что вход на территорию монастыря нетрезвых, а также женщин «в мужской одежде» и свадебных пар запрещён. Что запрещены видеосъёмка, курение и т. д. Почти по всем пунктам списка запретов я был «проходным», и это несколько успокоило. В монастырской лавке узнал у монахини-продавщицы, куда обратиться по поводу поселения. (В монастыре живут как монахини, так и послушницы, готовящиеся стать монахинями. Все они одеты в нечто чёрное и длинное. Я так и не научился их различать.)
В общем, мне надо было в храме отыскать мать Тавифу или мать Валентину, которые решат, что со мной делать.
Как раз закончилась утренняя служба, и из храма стали выходить немногочисленные люди – в основном монахини. Поверх их чёрных одеяний были надеты чёрные куртки вполне мирских фасонов, а поверх чёрных платков – пуховые шали. С радостью увидел нескольких мужчин, но нас здесь было явное меньшинство.
Незнакомый человек с дорожной сумкой не мог не привлечь к себе внимания, и ко мне подошли две монахини – как раз те, кого я искал. Мать Тавифа была благочинной, то есть администратором монастыря, заместителем настоятельницы – матушки Евстолии. Мать Валентина отвечала, в частности, за гостиничный комплекс.
По традиции осведомились, откуда я, есть ли у меня паспорт. Мать Валентина, неожиданно взглянув мне в глаза, спросила: «Ты куришь?» Опешив и испугавшись, что от ответа будет зависеть моя судьба, соврал. Хозяйка гостиницы мне, наверное, поверила, потому что стала жаловаться на каких-то паломников, которые имеют наглость курить.
- Ладно, – заключила мать Валентина, ещё раз оценив пристальным взглядом все мои внутренние пороки, – иди сейчас на трапезу, а потом я тебя поселю.
- Спасибо! – счастливо промолвил я.
Кстати, в монастыре это слово произносят в полном варианте – спаси Бог! – но я упорно произносил его по-мирски.
Те двое паломников, о которых говорила мать Валентина, оказались из Новоузенского района нашей, Саратовской области. Это был 19-летний Сергей и его крёстный отец Анатолий. С ними также приехала жена Анатолия – богомольная женщина, всё знающая о монастырской жизни, но нередко попадающая впросак. (Как-то при монахинях она стала рассказывать, что её муж по знаку зодиака – Скорпион, за что её тут же пригвоздили: «Забудьте про Скорпионов!»)
Сергей буквально шарахался от матушки Валентины, которая видела его насквозь (и сразу же определяла по его глазам, курил ли он), и он называл её за глаза «фэйс-контролем».
РОЖДЕСТВЕНСКИЙ ПОСТ
Получилось, как в русской сказке, по принципу: сначала накорми, потом спать уложи, а потом уже дела.
Меня сначала накормили. Шёл Рождественский пост, вся еда в трапезной была, конечно же, постной, но от такого разнообразия блюд я просто растерялся. На первое – щи, на второе – гречневая каша и горох. В добавление ко второму: винегрет, тёртые морковь, свёкла и редька, солёные бочковые огурцы, квашеная капуста, лук, чеснок. На третье – вода из святого источника, ягодный кисель и чай, настоянный на травах, мёд, четыре вида варенья.
Ассортимент блюд не раз удивлял и в дальнейшем. Жареный картофель, грибы, суп-лапша и т. д. и т. п. Даже бананы! Пища очень вкусная и абсолютно натуральная. Всё, кроме бананов, выращено и собрано на монастырских угодьях силами монашек и паломников. Одно только картофельное поле здесь составляет площадь 8 га. Выращиваются также зерновые культуры, причём нередко за рулём сельскохозяйственной техники можно видеть монахинь. Есть луга и скотный двор, сад, огород и ягодник. Урожаи измеряются в тоннах!
Перечисленные выше продукты, конечно же, доступны и мирянам, но почему-то всё больше мы склоняемся к дорогим, неким комбинированным, совершенно не натуральным продуктам. Современная пищевая промышленность практически срослась с химической, об этом все знают, но мы продолжаем покупать колбасу по 80 руб., где даже следов мяса нет, какие-нибудь печенья с разрыхлителями и подсластителями, чипсы, кур, выращенных на биодобавках, и тому подобное. Такая «корзина продовольствия» считается нормальной, а вот крупы, горох, овощи типа редьки, репы или брюквы перешли в разряд непрестижных продуктов, видимо, напоминая кому-то о «тяжёлом детстве». А парадокс в том, что именно такие «продукты для бедных» наиболее полезны и питательны. И не менее вкусны, чем какой-нибудь полуискусственный «Доширак» или «Ролтон».
Современная молодёжь вообще не ест каш и овощей, она шарахается от одних только слов «брюква» и «тыква», целое поколение не знает вкуса настоящего киселя и кваса. Новое поколение кто-то заставил выбрать пепси. По-настоящему полезное и здоровое питание у нас абсолютно не пропагандируется.
Монастырь вернул меня в светлое деревенское детство. Я вспомнил своих бабушек с их морковным чаем и испечённой в печке тыквой, их трогательно простые каши, морковку, выдернутую из грядки, обтёртую о штаны и тут же съеденную… Мы были здоровыми и крепкими детьми…
Приехав в монастырь, я был готов к любому послушанию, к самой тяжёлой и грязной работе. После трапезы мне ещё больше захотелось помочь чем-то монастырю.
«БЕЗ ТЁЛОК»
В назначенный час все шесть паломников (четверо мужчин и две женщины) собрались, чтобы получить послушание, то есть некую работу для блага монастыря и во искупление грехов. Благочинная мать Тавифа сказала, что надо в подвале помочь сёстрам перетаскать мешки с картошкой.
- Давайте я пойду, – предложил 19-летний Сергей из Новоузенска.
Мать Тавифа смерила его взглядом и ответила:
- Ты слишком красивый, тебе нельзя.
Потом она так же внимательно осмотрела оставшихся мужчин и мудро заключила:
- Сами справятся.
В конце концов нас всех отправили «на дрова». В общем, огромное здание бывшей фермы было завалено расколотыми пеньками. Их надо было грузить на тракторную тележку, а трактор развозил их по монастырским объектам. Всего нам предстояло загрузить десять тележек. Лично для меня эта «тупая» физическая работа была в радость. А ещё в перерывы, когда трактор уезжал, была возможность пообщаться с другими паломниками и монастырскими рабочими.
Вообще, монастырь газифицирован, но здесь отдают предпочтение печкам и дровам. Основная нагрузка по содержанию обители, в том числе и мужская физическая работа, лежит на плечах монахинь. У них совсем не райская жизнь. Одно из ключевых слов в монастыре – послушание. Это своеобразный приказ или задание, от которого нельзя отказаться. Гордыня здесь не в почёте. Если работа тяжёлая и силы на исходе, монахини вслух по очереди поют молитвы – и это им помогает.
В Скановом монастыре всего двое трудников, то есть работников-мужчин, живущих при монастыре, и несколько наёмных рабочих из числа местных жителей. Трудники работают бесплатно, получая лишь кров и еду, – это их добровольный выбор. Местные работники получают зарплату. Вообще, монастырь – это единственный источник заработка для села Сканово: сельское хозяйство здесь полностью разрушено, никаких производств не осталось
Один трудник называл всех монахинь Нюрками.
- Почему вы их так? – спросил я.
- Мы привыкли их так называть, ведь их настоящие имена остались в миру. Здесь каждая из них получила другое имя… Обратили внимание, сколько в обители молодых девчонок? Им здесь лучше и безопаснее. У них чистые и светлые лица, любая косметика запрещена, зеркала запрещены, телевизоры и радио запрещены. Мне страшно за тех, кто остаётся в миру. Там всем заправляет дьявол.
Так или иначе, все разговоры в монастыре с трудниками и паломниками сводились к Богу и дьяволу. Это были по-настоящему духовные беседы, иногда переходящие в практическую плоскость (один старичок-паломник преподал целый урок, как надо правильно молиться), а иногда уводящие в «научную фантастику». Так, тот же старичок уверял, что в мирских больницах вместе с обычным уколом всем пациентам вставляют под кожу чип с «числом дьявола», по которому можно определять, где человек находится, что он делает и о чём думает. Вся информация посредством космических спутников стекается, якобы, в Брюссель. Там не только всё «прослушивают», но и могут человеку подавать определённые команды… Старичок настолько искренне во всё это верил, что я перестал с ним спорить. Потому что он как-то странно стал на меня смотреть, будто у меня под кожей чип и я являюсь брюссельским агентом.
Не мог я не затронуть и тему подземных отшельников из села Никольское. Мне ответили, что это православные люди, что это их добровольный выбор и не надо им мешать. «Но ведь для детей это не добровольный выбор», – пытался я опять же спорить. И опять встречался с нежеланием дискутировать. Я понял лишь одно: часть людей, тяготеющих к монастырям, панически боятся мирской жизни и при этом, прикрываясь религией, не дают себе труда размышлять, анализировать и вообще здраво оценивать явления современной жизни. То есть они не в состоянии увлечь духовностью человека «с улицы», открыть перед ним иные привлекательные миры, разубедить его в чём-то. Сектанты в этом отношении действуют более чётко и изобретательно, а потому, к сожалению, эффективнее.
Околомонастырская братия считает, что паломник – это обязательно религиозный фанатик, не сомневающийся в вопросах веры. Любого, кто задаёт «провокационные» вопросы, они чаще всего одёргивают или говорят традиционное: «Молись».
Взять того же Сергея из Новоузенска, который приехал в монастырь со своим крёстным отцом и тёткой ещё до Нового года, и они собирались прожить здесь до Рождества. В первый раз в жизни он, по его словам, встретил Новый год «без тёлок» и трезвым, друзья звонят ему и не верят. У молодого человека начало что-то перестраиваться в мировоззрении, впервые в жизни стали приходить осмысленные вопросы и мысли о Боге и о духовности, а ему – тупо про чипы и «Молись!» Его поставили в ситуацию «пионерского лагеря», где обязательно надо присутствовать на линейках и торжественных построениях, где делают внушение за нарушение дисциплины и где «приходится» её нарушать – уходить за территорию, курить урывками где-то в закутках и так далее… Никто в монастыре даже не попытался «уловить» его душу. Впрочем, он исповедовался, и ему, наверное, сказали что-то важное...
Для меня вот уже долгие годы образцом священнослужителя является ныне покойный отец Александр – первый настоятель возрождённого энгельсского Свято-Троицкого храма. Однажды молодой человек задал ему вопрос: мол, вера и Бог – это всё понятно, но как быть, если в жизни есть вино, деньги, женщины, сексуальное влечение и тысячи других соблазнов – уходить в монастырь? Было бы глупо на этот вопрос отвечать «по-церковному» стандартно, и отец Александр повёл разговор «на поле противника»: «Конечно, светских удовольствий нелегко избежать. Но что бы ты ни делал, делай с душой, с чистым сердцем, желая добра людям». Самое главное, что молодой человек это понял и принял.
Учитывая прошлый опыт, я не надеялся на серьёзные мировоззренческие разговоры с кем-либо, а пытался в первую очередь разобраться в себе сам, установить свой диалог с Богом, сам ответить на какие-то вопросы. Мне очень помогли эти несколько дней жизни в монастыре, но это не тема моего очерка. Я всего лишь рассказываю о монастырской жизни, увиденной глазами мирского человека, для того, чтобы показать некую альтернативу, чтобы расширить границы той же мирской жизни, чтобы читатели хотя бы на короткое время остановили свой бег и заглянули в свою душу.
В монастыре существует ещё одно ключевое слово – благословение, которое понимается как разрешение. Без благословения здесь не делается ничего. Вот типичная сцена. Мирской покупатель в монастырской лавке спрашивает у юной продавщицы-монахини, как её имя. Она смущается и опускает глаза. Покупатель второй раз спрашивает. Девушка молчит, заливается краской и становится ещё милее. Тут вмешивается более старшая монахиня: «Мужчина, не вводите её во грех! У неё нет благословения называть своё имя».
Мы привыкли в миру быть самостоятельными и разрешать или не разрешать себе что-либо сами. Например, в пещерном комплексе я стал фотографировать, а мне: «У вас есть благословение на это? Перестаньте!» Я решил не переставать. И мой фотоаппарат вдруг... заклинило. (Потом, уже наверху, фотоаппарат, к моему изумлению, вновь заработал.) Вообще, присутствие рядом неких невидимых, но вполне реальных сил в подобных святых, близких к Богу местах лично для меня факт несомненный. Но об этом речь впереди.
ПОД ЗЕМЛЁЙ
Уникальнейший пещерный комплекс расположен почти в трёх километрах от Сканова монастыря. Дорога из села сразу же погружается в густой лес, а слева вырастает гора Плодская. У её подножия находится целебный источник в честь Преподобных Антония и Феодосия – Киево-Печерских чудотворцев. Здесь была построена часовенка, но недавно её сожгли сектанты, видимо, посчитавшие, что этот источник – достояние не только одной официальной Православной Церкви.
Конечно же, это достояние всех, но именно православный женский монастырь вновь облагородил это святое место, соорудил гигантскую лестницу, ведущую ко входу в святые пещеры, и расчистил сами пещеры, в которых когда-то жили монахи-отшельники.
Стоял сильный мороз. Сопровождающая нас монахиня предложила умыться водой из источника и не опасаться, что вода попадёт под одежду и намочит волосы. Действительно, эффект удивительный! Во-первых, кожа от прикосновения влаги стала пылать жаром, во-вторых, вода очень быстро высохла, оставив ощущение потрясающей свежести, и кожа на лице стала гладкой и упругой.
И вновь я невольно сравнил монахинь с мирскими женщинами. У всех монахинь, какого бы возраста они ни были, – чистые, гладкие и светлые лица. В миру же женщины добиваются «естественного цвета» лица «килограммами» косметики. Ради чего? Ради промышленников, делающих на этом деньги? В святой обители абсурд современной жизни, построенной на деньгах, лукавстве и обмане, особо ярко высвечивается...
Целебный источник вытекает из-под горы, пронизанной в три яруса подземными ходами, галереями и полостями. Там раньше были обустроены храмы и часовни, многочисленные кельи. Протяжённость разведанных подземных ходов составляет 670 метров. Скановские пещеры по протяжённости превосходят подземные сооружения знаменитой Киево-Печерской лавры (там 507 метров). Но спелеологические исследования в горе Плодской ещё не завершены.
По легенде, которую в своё время озвучил Николай Рерих, внутри этой горы существовало подземное озеро, по краям которого в глубокой древности были установлены скульптуры из нефрита. Потом это озеро ушло (колодцы, оборудованные внутри пещер, тоже сейчас сухие). Считается, что целебный источник, бьющий из-под горы, непосредственно связан с таинственным озером. Спелеологи всё-таки надеются отыскать в горе полость, где было озеро.
Местные жители, кстати, недобрым словом поминают некоторых исследователей. В годы перестройки, когда пещеры были заброшены (до сих пор на стенах подземных коридоров видны дебильные надписи «атеистической эпохи» типа: «Коля был здесь»), а в разорённом Скановом монастыре располагались склады, птичник и клуб, сюда приезжал наш знаменитый путешественник Юрий Сенкевич. Сельчане видели, как под покровом ночи люди, приехавшие с ним, выносили из пещер какие-то чёрные ящики и грузили их в машину…
История существования культовых сооружений в этих местах уходит в глубокую древность. Взять тот же пещерный комплекс безусловно искусственного происхождения. Монахи Сканова монастыря (до его разрушения в 30-х годах ХХ столетия он был мужским) осваивали уже «освоенную» в древности гору, прокладывая новые ходы и коридоры, выдалбливая в известняке кельи для отшельников и залы для устройства подземных церквей и часовен. Что было здесь раньше, никто не знает. Да и история самого монастыря теряется в глубине веков.
Первый официальный документ с упоминанием Сканова монастыря датирован 1676 годом. В нём говорится, что «в Скановой пустыни сгорели три церкви и монастырь мало не весь выгорел». То есть до этой даты здесь уже долгие годы монастырь существовал.
Говорит о древности и официальная дата основания соседнего села (раньше у него был статус города – случается и такое) Наровчат – 1361 год. Но это лишь год, когда Наровчат (Наручадь) впервые упоминается в русских летописях. Гораздо раньше здесь располагалось мордовское городище.
Древние люди никогда не возводили культовых сооружений в случайном месте. Или это место отличалось какой-то явной аномальностью (силой), или они использовали фундамент или остатки ещё более древних сооружений, возведённых опять-таки в зонах с особой энергетикой.
Гору Плодскую когда-то украшала большая церковь, которую было видно за многие километры. Сейчас на этом месте остался лишь фундамент. Да и основной вход в пещеры был выложен красивым орнаментом. Сейчас вход в подземелье закрывается на крепкий запор – не потому, что «посторонним вход запрещён», а в целях безопасности. Во-первых, в лабиринте ходов легко заблудиться, во-вторых, там немало ловушек в виде неожиданных ям или провалов.
Опять же согласно легендам, под горой были построены ложные ходы, ведущие в ямы-ловушки, на дне которых вертикально устанавливались пики. Монголо-татары так и не смогли проникнуть к святыням подземной обители.
Гора, поросшая лесом, выглядит совершенно обычной, но когда входишь в неширокий подземный коридор высотой около двух метров, а потом видишь, как он разветвляется, и не понимаешь смысла всего этого гигантского комплекса, происходит явный сдвиг осознания реальности. Ты оказываешься в кромешной темноте, пламя свечи освещает лишь небольшое пространство вокруг, и поэтому начисто теряешь ориентацию в пространстве. Вроде бы хочешь оторваться от группы, свернувшей вправо, и сворачиваешь влево, и вдруг за поворотом видишь какое-то свечение впереди и выходишь… к своей группе. И видишь снисходительную улыбку монахини… Под землёй у меня заклинило фотоаппарат, но всё-таки успел сделать несколько снимков.
В подземном пространстве свой удивительный микроклимат. Температура воздуха зимой и летом – одинаковая (от + 6 до +12 градусов в зависимости от яруса), воздух – свежий и чистый, причём совершенно нет сквозняков.
Справа и слева от коридоров располагаются кельи, в которые ведут узкие входы. Здесь жили монахи-отшельники. Я влез в одну из келий и остался один. Захотелось ощутить полную оторванность от мира.
Колеблющееся пламя свечи освещало низкие серые своды, выдолбленную в стене полочку, где когда-то стояла икона. В полный рост здесь встать невозможно. Нельзя вытянуться во всю длину и на скамье, также выдолбленной в известняке: монахи спали согнувшись. Между скамьёй и стеной с иконой пространства ровно столько, чтобы можно было стоять лишь на коленях.
Какой-то узкий лаз вёл из кельи ещё дальше. Заглянул и туда. Это была небольшая полость в виде капсулы. Туда отшельники ставили гробы для себя, это был их склеп. Некоторые спали в своих гробах…
Монахи с поверхности раз в неделю приносили отшельникам пищу – хлеб (просвиру) и воду. И всё! Фактически отшельники обрекали себя на смерть, на медленное угасание. Однако самое удивительное то, что эти люди не умирали от истощения организма, не угасали, а наоборот, заряжались некоей новой энергией, которая поражала «поверхностных» монахов. Например, некоторые отшельники становились ясновидцами, предсказывающими будущее, другие читали мысли приходящих сверху монахов…
Полное уединение было добровольным выбором, оно диктовалось желанием без помех общаться с Богом и посвятить свою жизнь молитвам за Православную веру и Святую Русь. Отшельники уходили в скиты и пещеры не спасаться от мира и не пережидать «конец света», а молиться за мир.
Сегодняшние отшельники из села Никольское, ушедшие «табором» под землю и запасшиеся тоннами продуктов, – пародия на отшельничество. Их «разговор с Богом» заглушён отношениями между собой.
…Когда вылез из кельи, не на шутку растерялся: людей нигде не было, стояла абсолютная тишина. Я ринулся по направлению движения группы, но проход разветвлялся, причём один уходил круто вниз, а другой – круто вверх. Я пошёл наверх. В одном месте передо мной вдруг высветился барельеф Христа, и я инстинктивно перекрестился. А потом увидел отблеск света в боковом узком лазе: это наша группа стояла в бывшей церкви – большой пещере, выдолбленной вокруг центрального столпа. Когда-то здесь даже была колокольня.
- Старайтесь не отставать, – сказала монахиня всем и бросила на меня укоризненный взгляд…
«ЭХ, РАССКАЗАТЬ БЫ ГОГОЛЮ...»
Монастырь – это место, где чувствуешь себя другим человеком в иной системе координат. Подобный сдвиг в самоощущении, между прочим, очень полезен для физического и душевного здоровья. Например, принцы, короли, олигархи и прочие vip-персоны, приезжающие в мужские монастыри на Афоне (Греция) как паломники, возят навоз в тележках, подметают опавшие листья и вообще выполняют такую «низкую» работу, какая в миру им только снится в кошмарных снах. Здесь же это им нравится. И поселить их могут совсем не в люксовые номера, и это тоже воспринимается как должное. Подобный сдвиг очень способствует самопознанию и хотя бы частичной переоценке ценностей.
Мне очень хотелось «сдвига», причём сильного (именно поэтому я не сказал о своей профессии журналиста), и мать Валентина, отвечающая за расселение паломников, не обманула моих тайных ожиданий.
Когда я ждал её у входа в гостиницу – симпатичного белого двухэтажного здания, то и дело поглядывал на соседний полузаброшенный, ещё не отреставрированный дом, и думал, что и до него дойдёт очередь, что через несколько лет здесь всё будет ухожено и красиво, что в монастырях к любым развалинам относятся с почтением и возвращают им былую красоту. И вдруг мать Валентина показывает мне именно на этот совершенно не жилой с виду дом и говорит: «Я поселю тебя там». Я не столько испугался, сколько удивился.
В этом доме действительно никто не жил, лишь в одной комнате обитали… штук тридцать кошек. В монастыре их называют Ёшками. Кстати, называть животных человеческими именами по православным канонам считается богохульством. Мать Валентина приходила кормить своих Ёшек и топила для них печь. А в её собственной келье, говорят, живёт ворона.
В отличие от Афонской «зоны спасения», куда не допускаются не только женщины, но и женские особи животных, в Сканову женскую обитель мужчин допускают, а вот животных-самцов не жалуют. Здесь разрешается жить только кошкам (котят-мальчиков отдают прихожанам «в добрые руки» – об этом гласит объявление в монастыре) и сукам. «Мой» дом, в частности, охраняла злющая собака. «А если у неё течка?» – спросил я как-то мать Валентину (разговор шёл о том, не сорвётся ли она с цепи). «Ничего страшного, – ответила она. – Три дня я даю ей валерьянку, и она успокаивается». Интересно, откуда же тогда здесь берутся многочисленные щенки и котята? Ответ на этот вопрос я узнал однажды ночью…
Если на улице термометр показывал минус 16 градусов, то в моей большой келье с девятью кроватями без ножек было градусов на 10 теплее. Здесь стояла печь, которую мать Валентина начала растапливать. «Ничего страшного, – успокоила она. – Через несколько часов будет даже жарко». Перекрестив огонь, мать Валентина ушла, оставив меня одного.
В келье недавно был сделан ремонт, но чисто косметический. Оконные рамы были законопачены белой тканью, но не все. Из щелей между половыми досками тянуло морозом. В красном углу висела икона Святителя Николая и большая репродукция в раме под стеклом с Христом, сидящим на склоне какой-то горы. Я мысленно поприветствовал их и уселся у печки. И задумался. Вернее, я просто смотрел на огонь и наслаждался обрушившимся на меня покоем.
Ни через несколько часов, ни через сутки жарко в моей келье не стало. Спал я, не снимая куртки, – будто в лесу. Мать Валентина изредка заглядывала ко мне, когда подтапливала печь у своих кошек: мол, не замёрз ли, не угорел ли от дыма. «Всё в порядке, – улыбался я. – Здесь очень хорошо». То и дело вспоминалась сцена из киносказки «Морозко». Морозко специально нагонял на Настеньку холод и участливо спрашивал: «Тепло ли тебе, девица, тепло ли тебе, красная?» Настенька на грани обморока отвечала: «Тепло, Морозушко, тепло»…
Мне действительно нравилось жить в таких экстремальных условиях и чувствовать себя другим. Физическая работа на морозе, «крестьянская» пища, богослужения в храме, несуетные мысли о мире, старинные постройки вокруг и вековые сосны, печь с дровами – всё это было действительно в радость. Я очень благодарен этой обители, приютившей меня. Здесь можно было остаться хоть навсегда…
То, что произошло в последнюю перед отъездом ночь, мне сложно объяснить однозначно. Это было, конечно же, «стечение обстоятельств», но как будто подготовленное кем-то и сконцентрированное специально. Ситуация – как в гоголевском «Вие». Помните, как несчастного Хому три ночи подряд запирали в сельской церквушке, где он должен был отпевать покойницу – юную ведьмочку? Нет, мне не приходилось очерчивать вокруг себя меловой круг и обороняться от нечисти, но страха натерпелся.
В святой обители я всё-таки продолжал себя ощущать мирским человеком, продолжал грешить, хотя вполне можно было сделать перерыв на несколько дней. Во-первых, соврал вначале, что не курю. Поэтому мне приходилось, как какому-нибудь школьнику, проявлять чудеса изворотливости, чтобы покурить: например, скрываться в развалинах ещё не восстановленных монастырских зданий. А потом, обнаружив хорошую тягу в печи, стал нагло курить прямо в келье. Этим не раз пользовались и Сергей со своим крёстным из Новоузенска, «повадившись» приходить ко мне в гости. Во-вторых, во время богослужений вместо установления диалога с Богом я с греховными мыслями нередко наблюдал за юными монахинями. В-третьих, фотографировал в пещерах без благословения, и так далее. И расплата пришла.
...Только я, наконец согревшись, задремал, как проснулся от каких-то шагов по морозному снегу прямо под моими окнами. Это был явно не человек. Переступали мелко, часто, как будто копытцами. «Господи, – подумал я, – всё ж таки не ночь перед Рождеством, до Рождества ещё два дня». Мало того, что переступали, так ещё и громко дышали. Стены кельи отсвечивали красным от догорающих в печи дров, и это красное шевелилось. Сквозь заиндевевшие окна ничего нельзя было разглядеть. «Да это же просто собаки! – вдруг догадался я. – Деревенские кобели пришли в гости». Раздался кошачий вой. «А может, и коты какие припёрлись, – заключил я и приказал себе: – Спи!»
Не прошло и нескольких минут, как в келье раздался ужасный грохот и зазвенело разбитое стекло. Я затаился, боясь открыть глаза, и начал истово молиться. Не зная полностью ни одной молитвы, произносил, скорее, набор слов, но так искренне я, наверное, не молился и не крестился никогда ранее. Стояла звенящая тишина, лишь уголья потрескивали в печи. Наконец я отважился встать и включить свет. На полу лежала репродукция с Иисусом Христом и осколки стекла. Картину положил на кровать, стал разглядывать раму. Так и есть: тепло через двое суток наконец достигло дальней стены и рама рассохлась. Стекло решил убрать утром.
Выключив свет, опять лёг. И только начал забываться, как услышал странные звуки, как будто осколки стекла двигались по полу и тёрлись друг о друга. И этому я нашёл объяснение: из щелей в полу дул холод и заставлял осколки шевелиться…
Наутро мать Валентина вернула мне паспорт и пригласила приезжать в монастырь ещё. Я её искренне поблагодарил, объяснил, почему упала картина, обвинив тепло от печи и некачественно склеенную раму, сдал келью и покинул святую обитель. Чувствовал я себя счастливым и сильным.
ОПЯТЬ В МИРУ
Почти два часа в ожидании рейсовой маршрутки до Пензы я гулял по Наровчату, старинному селу с великолепными старыми постройками. Зашёл в краеведческий музей. С интересом осмотрел экспозицию, посвящённую писателю Александру Куприну, родившемуся здесь, Михаилу Салтыкову-Щедрину, не раз приезжавшему сюда. Поинтересовался, почему среди почётных граждан Наровчата нет ни того, ни другого, зато есть какие-то современные предприниматели. Ответ озадачил: «Да потому, что ни Куприн, ни Салтыков ничего для Наровчата не сделали, а вот Почётный строитель РФ Журавлёв построил у нас много объектов».
Ещё поинтересовался у музейных работников: «Какое самое старинное здание у вас в селе?» «Как раз вы в нём сейчас и находитесь», – ответили они с гордостью. «А снаружи оно выглядит как современное! – удивился я. – Зачем вы его сайдингом-то изуродовали?» Насчёт сайдинга они пропустили мимо ушей: «Мы долго добивались ремонта, и наконец, Журавлёв нам помог…»
Странно, люди, живущие рядом с монастырём – в Сканово или в том же Наровчате, как будто отделены от него глухой стеной. В их глазах нет отблеска близкой святыни. У этих людей и монастырских – совершенно разные точки зрения, разная психология. А что говорить о тех, кто живёт за сотни километров от этих «зон спасения»?!
Январь, 2008 г.
Продолжение следует