«ЛЮБОВЬ – ЭТО ВСЕГДА БОЛЬ»
- После операции на сердце я ощущаю огромную радость жизни, мне хочется петь и танцевать. Все удивляются, что на второй день после операции я в консерваторию пришел. Беречься не надо, новое сердце -- лучше старого. Все выдержит.
- Я учу студентов и заряжаюсь от них их энергией. Потом посмотрюсь в зеркало, и кажется -- точно, помолодел.
- Никто не может повлиять на мое решение. Вообще никто.
- Я всегда дружил с людьми, которые были намного старше меня. И все собирались у меня. Среди них были ученые, политики, музыканты… Вот, например, Евгений Примаков (экс-министр иностранных дел РФ, экс-председатель правительства, умер в 2015 г. -- Прим. авт.). Он человек, которому можно было подражать -- как дружить, как жить, и даже -- как вести застолье. Он – удивительный человек. И очень жаль, что многие из этого поколения уже ушли. Сейчас из моих близких друзей в живых осталось три-четыре человека.
- Удары, конечно, были. Я сейчас не буду брать творчество, потому что у всех были плохие спектакли, и очень даже плохие были, и недопевали. И я недопевал. И их много было. Но это были ошибки молодости. Потому что я выходил, например, петь, будучи больным. И думал -- а-а, все равно спою, подумаешь. А природа такого отношения к себе не терпит, не прощает. И делать этого не стоило… Но самый сильный удар меня потряс позже, в 1992 году, когда началась война между Грузией и Абхазией.
- Я очень люблю Тбилиси. Больше всего волнуюсь, когда в Тбилиси выступаю. Там по отношению ко мне такая требовательность, я бы сказал, особая... Меня там все знают -- с самых первых моих шагов. Потом, грузины такой народ, что только они не стесняются сказать правду в глаза. Больше никто. Они словно через лупу меня рассматривают. Особенно в наших, так сказать, артистических кругах -- мы же очень "любим" друг друга. Хотя они и гордятся мною…
Дело было, когда меня только-только перевели в Большой театр. И вдруг однажды у меня раздается звонок. «Хочешь записать «Тоску» с Ростроповичем и со мной?» -- спрашивает Галина Вишневская. «Хочу, конечно», -- отвечаю. А я хотя уже почти год пел в Москве, но его близко -- как говорится, живьем -- не видел. «Хорошо, сейчас тебе перезвонят», -- добавляет она и вешает трубку. Что вы думаете? Ровно через минуту мне действительно перезванивает Ростропович, и голосом, как будто мы знакомы тысячу лет, предлагает: «Зурабчик, знаешь, мы будем через два дня записывать «Тоску» -- не хотел бы ты составить нам компанию?» . Я пришел в студию -- и знаете, это был настоящий пир духа! Это был праздник для всех, кто принимал участие в записи -- для оркестра, звукорежиссера и для нас самих. Помню, я и Галя стоим у микрофона, и вдруг стремительно входит Ростропович. «О, привет!» -- говорит. Так запросто, словно мы хорошие знакомые. И сразу, без репетиции, начали записывать. А тогда давали на каждые десять минут пять часов времени. Такое было правило для чистоты записи. А мы умудрились записать весь дуэт -- девятнадцать минут -- за два часа. Какие мы были счастливые, что так легко, с блеском, закончили столь трудоемкое дело! После этого Ростропович повел меня к себе, и мы еще у него занимались. У меня остались неизгладимые впечатления от его искренности. Я тогда был молодым, не известным никому парнем. Эту запись сразу запретили, а Ростропович и Вишневская вскоре уехали в Англию.
- В 1978 году я жил в Филадельфии, в США, у одного миллионера по фамилии Фельдман. Который имел апартаменты в гостинице на 25-м этаже. И который очень любил музыку, играл на рояле и пел неаполитанские песни. А я там записывался. Это было время так называемого железного занавеса. Денег не было ни копейки, и капиталисты, пока не сделаешь запись, тоже не заплатят ни цента. Думаю -- что делать? Есть-то хочется. Тут Фельдман и говорит: «Я тебе дам свою чековую книжку, куда ни придешь, ешь, потом подпишешься моей фамилией -- и больше ни о чем не беспокойся». Я так и делал -- в течение целого месяца ел за его счет. Он потом, правда, удивленно признался общему знакомому, что «этот русский так мало кушал и вообще ничего не купил…»
- Больше всего я пел с Еленой Образцовой -- здесь и за границей. А в Испании однажды забавный эпизод произошел. Мы пели с ней «Сельскую честь». И афиши везде висели с нашими именами. И однажды человек, нас пригласивший, сказал: «Я теперь понимаю, как отличить женскую русскую фамилию от мужской». Я спрашиваю: «Ну как?» «Если кончается на «ова», говорит он, значит, фамилия женская, а на «ава» – мужская... (Смеется) Дело в том, что профессионал заряжает своей энергией. А Образцова настоящий профессионал… Нет, не зря ее называли «вулкан Везувий»! Она и была вся как огонь, и я от нее тоже заряжался. Я с ней спел свои лучшие спектакли -- «Кармен», «Сельскую честь»… Хотя и не так много… Лена в то время могла все. Она в кабинет к главным людям страны входила, открывая дверь ногой. Она могла кого угодно снять, убрать…
Я не боялся ни Лены, ни Гали... Дело в том, что бояться нужно тех, кто дружил с первыми лицами. Я же с такими не знался.
- Сейчас просто нет певцов такого уровня, чтобы их принимали первые лица страны. Тогда был очень сильный оперный состав. Такой состав, что они могли любого директора снять. Был мощный профсоюз. А так, как врут сейчас, по-моему, даже в советское время не врали...
Что такое любовь
- Любовь – это всегда боль. И огромная ответственность. Потому что когда очень сильно любишь человека и вдруг его теряешь – это очень больно. Мне кажется, ужасней боли не бывает…
- Я по своей первой специальности – офицер-подрывник, инженер саперных войск. И тогда я как раз окончил политехнический институт, и два месяца по закону, чтобы получить офицерское звание, должен был оттрубить в лагерях. Подрывное дело я знал, как говорится, на отлично. И даже на практике применял, весьма опасно экспериментировал. Прикрывался таким железным, на чем уголь возят, желобом, вбивал его в землю, прятался за ним и взрывал что-нибудь метрах в пятнадцати от себя. И осколки всего этого летели в меня. Вот что значит молодость, глупый был, отчаянный…
- Так вот, вернулся я из этих лагерей. Стою около консерватории с другом. Смотрю, а кто-то с горочки идет, в темно-кирпичного цвета костюмчике. Такая стройная фигурка. И что-то меня дернуло спросить: «А это кто такая?» А я только экзамены в консерваторию сдал. Никого еще не знал. Друг говорит: «Да это наша студентка, на втором курсе фортепианного отделения учится». И я ему вдруг заявляю: «Запомни, она будет моей женой!» Я даже сам удивляюсь, как я это сказал. И я влюбился в нее! Я везде старался ее увидеть. Я знал, где она занимается, в каком классе, когда выйдет. Но я к ней ни на шаг не приближался. А через год я парней, кто к ней ближе, чем нужно, подходил, обижал. Пару человек точно избил. Она удивлялась: «Кто это? Бандит, что ли?» И только к третьему курсу я решил -- пора, можно подойти.
Она знала про мои чувства. Скрыть их было невозможно! Потому что все вокруг только и говорили про мою любовь. И даже преподаватель, у которого она занималась, говорил ей: «Зачем тебе нужен этот певец? От горшка два вершка...» -- намекая на мой рост. Оскорблял меня, потому что сам был в нее влюблен. А Элисо, так ее зовут, очень красивой была. Она и до сих пор такая. Несмотря на возраст...
- Я нарочно дистанцию держал… не из-за робости. Я наглый был. Я просто думал, что она меня никогда не полюбит. Мне так казалось. Я до сих пор не знаю, любит ли она меня. Я ее не спрашивал. Она мне никогда не говорила, что любит. И тем не менее – поженились в 1965 году. Сейчас у нас внуки.
- Я приехал в Тбилиси, чтобы стать врачом. Мама очень этого хотела, поэтому она возненавидела оперу и прокляла тех, кто меня в нее затащил…
- В консерватории у меня случился конфликт с одним педагогом… Тогда очень много шло фильмов про теноров: Карузо, Марио Ланца. И я так ими увлекся, что решил -- надо быть тенором. Или вообще никем. Это я сам себе сказал. А когда я пришел и сказал об этом педагогу, он мне ответил: «А я хочу быть королем Испании». На что я возьми и брякни: «Королем Испании вы никогда не будете, а я тенором буду». И он меня за эти слова возненавидел. Обиделся... Короче говоря, меня из консерватории исключили. Собрал я свой чемодан и уехал домой, к маме.
- Мама так обрадовалась! Если бы вы знали. Ужас! А в консерватории неожиданно сменился ректор, и новый вдруг спросил: «Куда делся этот мальчик?» Он меня слышал, я ему нравился. Ну ему объяснили, что меня исключили. «За что?» -- вскричал тот. И немедленно прислал мне телеграмму: «Просим вас вернуться, вы восстановлены», и подпись – ректор такой-то… А я тоже соскучился -- и по учебе, да и девочка эта там была. И я решил вернуться. На кафедре ректор сказал, что профессора здесь для того, чтобы помогать студентам, а не для того, чтобы облегчать жизнь себе. И если я хочу перейти в другой класс, пожалуйста. Так небанально я из баритона переквалифицировался в теноры…
- У меня есть хорошее исполнение некоторых, скажу без стеснения, партий -- Германа, Ленского. Конечно, некоторые мои «поклонники» не принимали их. А я пел так, как Чайковский написал -- эмоционально, взрывно. А наши играли каких-то мямлей… У меня есть одна запись, я ее сделал для Sony. И они сами признали, что это лучшее исполнение. Когда я ее слушаю, сам удивляюсь -- как я мог так петь?..
- Голос с годами уходит у того, кто не умеет петь. Итальянцы говорят, голос дается до сорока лет. А после сорока остается техника. И если техники нет, бог его отнимет. Мне повезло, потому что мой второй преподаватель много занимался со мной техникой.
- Дочь окончила МГУ, романо-германскую филологию. Работает в швейцарской фирме, занимается пиаром. Она хорошо знает итальянский, испанский и английский языки. Старшая дочка вышла замуж за испанца, врача. Когда он просил руки моей дочери, я его попросил, чтобы и моя фамилия перешла к внукам. Он согласился. Потому что он очень грузин уважает. И теперь у внучки сложная испано-грузинская фамилия. А потом родился и внучок. Я обожаю этих малышей.
- Мысли убивают тело – это еще один еврейский философ сказал. Отсюда – все болезни. Да, мысль трудно победить. Но надо. Не зря же говорят, что время лечит. Многое забывается. Но самое дорогое, знаете, все равно не забудешь.
- Хотя я грузин, но по рождению -- сван. А у сванов принята кровная месть. Из всех тридцати трех грузинских народностей кровная месть есть только у них. Видимо, по этой причине мой прадед бежал из родных мест, скрывался и не признавался, кто он такой. У него было прозвище -- Соткилава. По-мегрельски правильней «соткиля», что в переводе означает «где» или «ключ». Если буквально -- умеющий все делать. Иранское имя Зураб значит «великолепный»… Но я поймал себя на том, что я обыкновенный… альтруист.
Вера Илюхина, Москва – специально для «Лилит»