Сложность с утилитарной моралью, более того этикой, теорией морали, состоит видимо в том, что свобода исходным образом, не признается условием правильного решения, морального выбора[1]. Видимо, просто потому, что свободы, нет, коль скоро, удовольствие априорно признается аттрактором поступков и прелом долженствования. Но раз так причинность, как и необходимость оказывается ведущим определением поведения людей. И вопрос в том, чтобы познать человеческую природу, для того чтобы управлять ей. Бентам один из основателей утилитаризма – изобретатель паноптикума, проекта совершенно тюрьмы. Исходить, таким образом, из вымысла о свободе, в принятии решения в ответственной ситуации, может быть морально предосудительно. И потому, кроме прочего, в пакете теорий утилитаризма, между юридической ответственностью и моральной может быть, как раз, крайне незначительное различие.
Свобода, здесь, прежде всего, это выбор выбора, что кажется, отсутствует.
1Можно принимать ответственное решение руководствуясь мотивами, грядущей выгоды от правильно принятого решения, признавая это за свободный и рациональный выбор и отвлекаясь от того, что принцип такого решения или выбора, принцип воли, будет заведомо гетерономным.
1.а выбор, однако, может основываться и на категорических императивах, автономии.
2. И отличным образом можно руководствоваться в принятии решения случаем, жребием.
Ответ на вопрос, кого спасать будет получен в результате броска костей, монеты, запуска генератора случайных значений, и т.д. При общем допущении, что запрос на спасение является всеобщим нулевым запросом этики и морали. (Почему именно такой запрос отчасти может быть понятно, из исторической ситуации ограниченности этики, что провозглашает богом место человека, «этос человека и есть его даймон» или красота и цель поступка в нем самом, скажем, в доблести самопожертвования война. Разрушение, конечность империй, не говоря уже о конечности индивида, и релятивизм местичковости, – таким образом это может быть прочитано, – после их обнаружения, инспирируют запрос на спасение.)
Иначе говоря, 1а отвергается с порога, как необоснованный ригоризм и кстати совершенно де бесполезный. Моральные мотивы в отличие от намерений, как причин действия вполне могут быть неуместны, просто потому, что нет никакой возможности объективно детектировать такие субъективные состояния, что могут быть еще и совершенно бесполезны в конкретной ситуации принятии решения.
Но отвергается, за известной очевидностью неудовлетворительности, и 2 пункт.
Иначе говоря, признается рациональным, только основанное на расчете получателя выгоды действие, поступок, качественным критерием соразмерности цели которого, признается как раз удовольствие и некая мера приращения удовольствия в мире. И это при том, что решение в ситуации, что и есть действие, всегда большей частью, это и смесь из 1 и 2. Случай не всегда проявлен субъективно, в виде броска костей, и скорее, его принято «маскировать», в том числе, и интуицией, ссылкой на прозорливость и проницательность. И иначе, стечение обстоятельств, в которых и принято принимать решения есть случай, большей частью.
Закон, часто превращается в инструкцию, некий нормативный документ, или умение предписывать правила пожару, в виде, например, уровней его опасности. Короче, как субъективная и объективные видимости, так и субъективна и объективная функциональности, могут быть случайными, и как не странно исторически же необходимыми.
«Чтобы проиллюстрировать, как утилитарист
рассуждает о правильности действия, рассмотрим следующий
гипотетический случай. Вы — пожарный, стоящий перед
горящим домом. Вы видите, что в противоположных крыльях
четвертого этажа остались два человека, и, судя по
скорости распространения пламени, вы успеете спасти только
одного из них. В правом крыле находится дочь вашего
начальника, не успевшая покинуть квартиру в начале
пожара. В левом крыле находится дипломат, приехавший в
город, чтобы доложить о результатах переговоров с лидерами
страны, находившейся до сих пор в международной
изоляции. Правители этой страны известны массовыми
нарушениями прав человека и агрессивной, не чурающейся
насилия, ксенофобией. Если вы спасете дочь начальника, то,
конечно же, станете героем своего подразделения и, может
быть, даже получите повышение по службе. При встречах,
вы видели в ее глазах сочувствие и некоторую симпатию,
поэтому решение оставить ее погибать в огне сулит вам
сильную душевную травму и неизбежно приведет к
моральным страданиям — по крайней мере в первое время. Если
вы спасете дипломата, то дадите ему возможность
продолжить деятельность в несчастной стране и поможете тем
самым предотвратить пытки и убийства, а возможно, и
избежать разрушительной войны. Кого вы станете спасать?»[2]
Этот пример показателен, и как расхожее понимание утилитаризма, – что видимо, все же, в исходных пунктах, не мог быть столь наивен, – так и пользовательское понимание образа разума, что так культивируется.
То есть, это может быть некая проекция карьеризма на этическую ситуацию, что вообще говоря, есть в некотором отношении абсолютная временная позиция современности, претензия которой на всеобщность, так или иначе, разделяется большинством. Но и Кант, таким же образом, мог быть признан протестантом, неким последователем Лютера. Но отнюдь не исповедовал разум или рассудок, таким образом, в идее карьеризма, истоки которого иногда находят в учении этого религиозного пророка и мыслителя, основоположника лютеранства, одного из горизонтов христианской конфессии протестантизма. (См. Эрик Г. Эриксон. Молодой Лютер.) Здесь, есть по крайней мере два критических пункта. «Игра», что таким образом предлагается, в некоем мыслительном эксперименте, вовсе не предназначается для того, чтобы научить пожарника или вообще кого-либо поступать морально или нравственно на пожаре. Просто потому, что это поведение, в том направлении, которое задается утилитаризмом, и еще раньше, Аристотелем, вообще, может быть, не предмет научения. Фронезис или ситуационная рассудительность, как раз и состоит в том, что, исходя из ситуации и знания дела, пожарник будет скорее ориентироваться по ситуации, что единична, и, вообще говоря, далеко недостаточно описана. Принцип общего блага или зла, будь он идеальным или утилитарным, не может быть уместен. Более того, ситуация, вообще говоря, не может быть описана адекватно. И потому скорее годятся симуляторы и игры в сети в пожарников. То есть, случай, так или иначе вступит в силу, как и необходимость, то ли, как необходимость пожара, что стала актуальной, и что не обойти, во всяком случае пожарному. То ли, как сноровка, умение или привычка пожарного, выработанные в деле и его случайные характеристики, что могут проявиться, даже, если никогда ранее не проявлялись, просто потому, что это живой, разумный и, вообще говоря, здоровый человек, сильный, умелый, которому свойственно может быть поступать свободно, совершать невозможное. То есть, в общем смысле, условно и не обусловлено безусловным образом. И потому ему можно доверять. И будет ли случай, таким образом по совокупности этих возможных обстоятельств, несчастным или счастливым, для обоих попавших в беду, в данном примере, зависит от многих обстоятельств, что вообще невозможно описать адекватно полностью. Но вообще говоря, эти обстоятельства описываются пожарниками, что знаю свое дело, теориями в физике, бюрократами, что вообще говоря, иногда таким же образом оправдывают свое существование, тем, что стараются делать эти описания, – пожаров в нормативах и стандартах, в том числе, и противопожарной безопасности, – правильно, как минимум.
Проблема, поэтому состоит, даже не в возможной оценке деятельности пожарного после пожара в суде, в том числе, и в виду карьерного роста пожарного. Обрек ли он на смерть кого-то произвольно, или объективно не мог поступить иначе. И интерпретируется ли оценка, в виду: награды, поощрения или наказания, осуждения. Просто потому, что для этого пример слишком абстрактен. И, коль скоро, и утилитаризм исходит, как раз, из критики абстрактной морали и ригоризма. То истина поведения пожарного и любых долгов, что оно оставит после себя, это дело, как раз, каждого такого случая, в том числе, права, науки физики, конечно морали, инструкций и нормативов чиновников, но и предрассудков пожарного, что могут быть истинными или нет, как и тех обстоятельств, почему, это он остался один на один с большим пожаром, и т.д. Понятие «среднего труда», доступного большинству, производное от автоматизации и роботизации, не мало важно может быть и в этом случае, просто потому, что может быть теоретическим основанием стандартов поведения для чиновничества, что будет судить и рядить пожарника после пожара.
И таким образом приведенный пример вовсе не предназначен для такой оценки, и его задача не в этом, но как раз в том, чтобы тестировать карьерные притязания студентов. И отнюдь не пожарников, но всяких студентов, любых колледжей, в которых могут преподавать философию. Это вопрос, прежде всего имплицитного, явного или не явного, идеологического и мировоззренческого фильтра власти в колледжах.
Однако, событие 11 сентября, вряд ли можно назвать завуалированным фильтром власти в отношении студентов колледжей. Его показательность, состоит в некоей всеобщей очевидности, что не локальна, не штатно стандартна, во всех смыслах. То, что этот пример негативный, не делает хитрость: разума, власти или истории мира, что всегда впереди, не существующими. Но зато, почти всякий американец, теперь, может с некоей очевидностью понять, что приписывать пожарному ответственность за некое, в том числе, для него, роковое стечение обстоятельств, в ситуации, не есть разум, но, видимо, неразумие. С таким же успехом, можно сажать в тюрьму детей за проступки взрослых. Коль скоро, ради них же, детей, все делается. (Некая максима «Сын за отца не отвечает», верна так же, как и то, простое и не простое обстоятельство, что «закон обратной силы не имеет», почему бы это?) Впрочем, рок, это слово с давней историей, и скорее говорят о непредвиденных обстоятельствах. Но это явно не вопрос только абстрактной морали. Но прежде всего, и технологии строительства небоскребов и пожарной безопасности этих объектов. Но ясно, что и таким образом техника отнюдь не нейтральна. Мораль вписана в нее и отнюдь не абстрактная. То, что объекты являются, таким образом, критическими, и безопасность которых таким же образом должна обеспечиваться критически, то есть, явно неординарным образом, очевидно. И вопрос, насколько морально или аморально строить такие объекты, заранее зная, что в критической ситуации будет невозможно спасти всех, кого только возможно спасти, и могут быть, если не будут, заранее обреченные на смерть, в том числе, и планом строительства. Но, и в том числе, могут быть, обреченные и этим решением строить или нет небоскреб. Это вопрос не только морали. То есть, это вопрос, в том числе, и власти политической и правовой, и в том числе, и чиновничества, что разрешают такое строительство. Но и традиции. Верно, что такие здания начали строить тогда, когда просто не было средств таких терактов, что были совершены 11 сентября, реактивных самолетов большого размера. И таким образом традиция строить небоскребы оказалась, если не мертва, то во встрече с проблемой. Но, быть может, решение построить небоскреб практически, в том же месте, что и два прежних было обусловлено, как раз, и некоей волей американского народа? Неким нравственным духом нации, что стремиться ввысь и никому не хочет уступать путь, что делала своим столь долго и столь успешно, и именно на этом клочке земли? Возможно, но скорее, те же американцы сочтут, скорее, и, как раз, совершенно утилитарно, что все дело вновь решила выгода, или капитал. Коль скоро, небоскребы – эти гигантские сухогрузы людей, что экономят расходы на инфраструктуру: воду, электричество, отопление. И таким образом же образом, вполне утилитарно конкретно, расстанутся с абстрактной моралью, будь она даже утилитарной. Как и сам капитал, что давно расстался с ней и вовсе не только в афоризме бедного, у которого: «на мораль нет денег». И вот тут, конечно, вопрос о том, почему капитал предоставляет своим выделенным финансовым лидерам, признанным избранным, такие помещения для работы, совершенно не продумав, как раз, пожарные и возможные катастрофически риски, в том числе и в случае, возможного, теракта в отношении этого торгового дела. Это полит экономический вопрос. Что далеко может быть не лишен морали, но отнюдь не всеобщей. Видимо, хитрость капитала, как раз, и состоит в том, что за все надо платить, даже избранным. И конечно все дело в том, что в зданиях оказались большей частью служащие, а не владельцы, компаний.
Быть на верху, ближе к вертолету, это не случайный выбор, так же как, и быть на первых этажах, где-то же могут достать террористы, просто войдя в здание, но по крайней мере, из которых можно, даже, быть может, выпрыгнуть, без дополнительных средств развертывания спасения, в случае непредвиденной катастрофы или террористического акта, подобному 11 сентября. Но именно поэтому, в том числе, и заранее известно, что служащих, конечно, будут спасать, но только после того, как спасутся их начальники. И совершенно независимо от воли какого-либо пожарного. И это так же роковым образом предначертано, как и то, что бедные останутся бедными, а богатые богатыми, по крайней мере начиная со времен греческой античности. Разница только в том, что и относительные и абсолютные соотношения бедности и богатства, все время претерпевают изменения в истории. Служащие, таким же образом, могут быть люди не бедные. Не говоря уже о хартии прав и свобод, равенстве и братстве.
Но абсолютно лишенное предрассудков поведение – это предрассудок рассудка. И видимо спасать, кого только возможно из горящих небоскребов и чем только возможно, со знанием дела, и было неким предрассудком пожарных, которым они и руководствовались без всяких предварительных расчетов. Просто потому, что начальники уже спаслись, и совершенно независимо от того, каковы были бы действия пожарных. И видимо потому, что в противном случае, это были бы уже не начальники, о чем последние сами бесконечно твердят устами своих идеологов, что прославляют, в том числе, и естественный отбор. Все остальное решал, в том числе и случай, и в том числе, и в виде, по крайней мере, иногда, произвола людей, попавших в беду, что могли прыгать с верхних этажей, просто в панике. Другими словами, сложность ситуации была и остается настолько наглядна, что сразу же обессмысливает любые попытки наивного интеллектуального взлома и требует доказательства проделанной работы, со знанием дела, обстоятельств ситуации, в том числе, и анализа, и что не может быть быстрым и легким, вроде: «спасать всегда надо было и будет дочь местного начальника. С тем, чтобы после жениться на ней и продвинуться по карьерной лестнице». Короче, быть может единственно верное психологическое объяснение такой популярности фильмов о человеке пауке, в 10-е 21 века, в США (см. статистику доходов от продаж билетов, на просмотр) это, как раз травматический опыт нации, да и отчасти всего человечества, что ищет утешения, в связи с терактами, коль скоро, большую часть людей из горящих и грозящих обрушиться небоскребов, мог бы, видимо, спасти только такой фантастический человек.[3]
И вот после того, как самым невинным образом, и по себе, террористы были едва ли не приравнены к детям, а виноватым оказалось чиновничество в составе государства, и едва ли не исключительно само государство, как и сами пострадавшие, что можно еще сказать, что резонно быть на стороне пожарных?
И таким образом, некое правило, все достойны спасения, кто еще не спасся, коль скоро, спасение утопающего начальника должно быть делом его рук, и армейский принцип: «спаси начальника», отчасти может быть вне игры, так как спасение, видимо, уже удалось, и дело за малым за самим спасением, так и многочисленные образы кино, в которых множество людей могут, походя погибнуть, в то время, когда супергерой, спасает свое счастье, могут вполне соседствовать, попеременно перерывая моральный дискомфорт, связанный с апориями утилитаризма. То, что иногда называют проблемой иерархии, это как раз производное от различия армии и гражданки, в самих принципах спасения, приоритетах, что Вебер относил к различию идеалов война и христианскому идеалу. Была или армия Моисея выходом и решением, спасением? Может быть, но видимо именно следование этому принципу не дает Палестине состояться, как государству, не смотря на весь терроризм. Видимо именно отсутствие регулярной армии и не дает состояться государству и в этом случае. Иначе говоря, утилитарная мораль неизбежно встретит факт различия армии и гражданки, несмотря на иногда сложные экономические стратегии, что смещают границу гетерогенных областей в разделении труда. И таким образом, разнородность принципов приоритета спасания во имя всеобщего удовольствия может быть всегда налицо, что и может быть неким мотивом для морального дискомфорта. Действительно, если равность объемов общества и природы предполагается недостижимой, то общество всякий раз предпочтет, ту или иную, форму институциональной иерархии (спаси начальника, только часть закона такой институциональной практики), ради повышения уровня синергии перед лицом громадных и безразличных пространств Вселенной. Но, коль скоро, подчинение – это проблема мужской части населения, и разнородность полов, со всеми возможными производными, в том числе, и психологического плана, факт, в том числе, и психоанализ может быть бесконечен. Вспомнить известный текст Фрейда «Конечный и бесконечный анализ». В этом быть может преимущественная основа апорий утилитаризма и есть быть может, основная трудность рефлексии утилитаризма, мораль, что исходит из требования повышения количества удовольствия в мире, приносит моральный дискомфорт уязвимостями самой своей теории: свобода невозможна, вопреки известной фактичности ситуации. Или для достижения высвобождения или нового уровня утилитарного консенсуса, требуется война или революция, что часто оканчивается гражданскими войнами. Иначе, достоинство идеализма, может состоять как раз в том, что он может дать успокоение такому моральному беспокойству, что может сопровождать натуралистические этики,[4] признавая, в том числе, и факт свободы, и высвобождения, оставаясь между тем, этикой и моралью, прежде всего, намерения, образа мысли, косвенно учреждая экстремальное различие между моралью и юридическим правом (законом). И при том, однако, все еще равном условии, что, и те, и другие теории, могут быть равно не уместны, в моральном отношении, в конкретной ситуации морального выбора. Рациональный моральный выбор, здесь и теперь, чаще всего, таким образом, оказывается не уместным, оставляя место большей частью религиозным афоризмам и народной мудрости: «спасающий спасется», «спаси себя и вокруг тебя спасутся тысячи», «спасение утопающих – дело рук самих утопающих», и т.д. Дело, возможно, еще и в том, что символизм христианства, как возможно и любой мировой религии гораздо более богат, чем какой- либо из символизмов утилитаризма, и потому всякий раз окажется предпочтительнее в возможной ориентации на дезавуирование апорий утилитаризма. Можно ли совместить утилитаризм и идею свободы, вопрос такой же сложности, как и о том возможно ли совместить тезисы априорности сознания с историческим материализмом.
«СТЛА».
Караваев В.Г.
[1] В противоположном случае, когда свобода признается непременным условием морального выбора, этика оказывается большей частью этикой образа мысли.
[2] Лори Грюн. Сингер. 12 ведущих философов современности. М, 2014. Стр. 390-391.
[3] Впрочем, массовая реклама все возможных средств планирования в воздухе, спуска, парашютов и малых летательных аппаратов, как и теперь дронов, могла бы видимо помочь мысли и в этом направлении.
[4] То, что высвобождение и прогрессивные уровни свободы, во всяком случае, в части ее возможных разнородных определений – это факт человеческой истории, и запрос на массовость сингулярности находит массовый же ответ, в части таких определений свободы, вообще говоря, легко показать. Если бы общество-«муравейник», по степени детерминации поведения людей непосредственными условиями материальной жизни удалось бы построить, то из-за социальных диспропорций, которых все равно не удалось бы избежать, как и массового нарушения закона стоимости, в виду более сложного строения экономики и жизни общества, чем устройство жизни колония муравьев, и при непосредственной детерминации поведения людей нуждой, борьба за ее преодоление, как и за преодоление диспропорций, могла бы все время носить горячий характер открытой гражданской войны. При всем стремлении государств, теперь, избежать массовости неотступного преследования голодом, это невозможно достичь без запроса на массовость сингулярности в поведении людей, общество постоянно кредитует, инвестирует себя тем, что индивидам массово не заказано быть детерминированными материальными факторами существования. И этого открытого гражданского противостояния не происходит, люди берегут друг друга, не смотря на все условия противостояния и войны всех против всех, и слово вероятность, таким образом, это видимо и действительно, настоящее условие социального порядка, а не беспорядка, условие управляемости в обществе, а не бесконтрольности, несмотря на то, что массовость сингулярности – это, все же, некий оксюморон. И скорее, речь, кажется, может идти о массовой, типовой генерации. То, что при этом среди многообразия исполнимых возможностей, оказываются те, которые принято называть преступными или экстремистскими, так и эпидемическими, сути дела не меняет, высвобождение к свободе, в том числе и разумного поведения – это факт социальной истории общества людей, кроме прочего и потому, что абсолютные значения уровня бедности растут, и новая бедность может быть богаче исторически предшествующей. Здесь, может смутить тот факт, что и микрочастицы в физических парадигмах знания, таким же образом описываются с помощью стохастических теорий, но нет никакого особого резона приписывать им намеренное поведение, что верно. Верно, однако, таким же образом, то простое и не простое обстоятельство, что определение «сложность» не случайно для характеристики социальных процессов, и различия в вероятностях, вполне могут потребовать и нового термина, и особой науки, применительно к вероятностным процессам в обществе людей. При этом остается в общем согласуемой та особенность, что на уровне «интерфейса пользователя», в конкретной ситуации власти, процесс управлении социальной машиной, может быть и должен быть прост, и это касается преимущественно армии, это, может быть, просто, команда или приказ.
Короче, кредит- доверие, может легко превратиться в долг. И потому, запрос остается запросом. Но видимо верно и отчасти обратное, если бы общество не инвестировало себя, оно не могло бы быть и должным.