Он боялся. Он впервые чувствовал поднимающийся от желудка прямо к сердцу животный страх, от которого подкашиваются ноги, учащается пульс и кружится голова. Дыхание прерывалось, Он судорожно вдыхал лишь тогда, когда легкие начинало жечь от нехватки кислорода, потому что сам Он дышать забывал. Все мысли были забиты страхом.
Он никогда ничего не боялся настолько сильно. Даже безжалостно перерезая возможно ни в чем не повинным людям глотки, Он не испытывал страха. Возможно, легкое сочувствие, не более. Именно поэтому Он все еще жив — свои приоритеты для него были выше остальных. Но теперь Он стал полностью зависим и уязвим.
Она уходила от него. Эти слова танцевали в голове, никак не собираясь в одну фразу, потому что ничто никогда не казалось более невероятным, чем это. Она может исчезнуть из его жизни, словно Ее никогда и не было.
Это казалось невозможным, и Он не верил, что это происходит. Она, когда-то пришедшая к Нему с вывернутой душой наизнанку и мучительными страданиями от двух невозможно болящих шрамов под лопатками. Она, отыскавшая в этой пучине страха маленький просвет в виде Него, и прижавшаяся к Нему, предлагая себя полностью, без остатка. И Он принял.
А потом они смотрели, как медленно, но верно из двух шрамов словно прорастают маленькие ростки в виде обтянутых кожей хрящей. В этом было что-то пугающее, но в то же время что-то захватывающее. И спустя то время, что они были вместе, с каждым днем некогда куриные общипанные отростки превращались в изящные белые крылья с мягкими перьями. Они вместе создавали их, молча и не сговариваясь.
А теперь Она, некогда по-кошачьи ластящаяся к прикосновениям холодных, но любящих рук, с самой яркой из когда-либо совершенных улыбок смотрит в потолок и рассказывает о своей свободе. О свободе, которую она наконец-то сможет достичь, приобретя свои крылья.
Приобретя.
Это слово больно режет скользкое, обмазанное кровью сердце, оставляя на нем порез. И если у всех остальных кроваво-багровый цвет, то у этого - изумрудный, как самые любимые и самые отвратительные глаза на свете.
Она говорит так, словно они не создавали их вместе, жертвуя ради этого частичку своих душ. Она говорит так, словно это не было воплощением любви, невидимыми ниточками связывающей их сердца. Когда-то связывающей, потому что после всего что случилось, Она с протяжным «п» в одну секунду обрезала эти нитки.
И если Она хочет ощущать свободу, то Он хочет ощущать исходящее от Ее тела тепло, когда с благоговением прикасается к Ней кончиками пальцев. И если Ее свобода означает для него Ее потерю, то Он сделает все, что угодно, чтобы не дать Ей ее ощутить.
Она вдохновенно рассказывает о том, как сделает первый глоток, этой свободы. Что в легких она ощутится как порхающая птица, но на этот раз птица будет именно порхать, а не трепыхаться в клетке. И чем дольше Она рассказывает о своей свободе, тем больнее становится. Сердце, уже почти умирающее, сжали в железные тиски, и с каждым Ее словом они сжимаются все сильнее. Еще немного, и оно просто лопнет.
И лопается. Но не сердце, а остатки чего-то другого, непонятного. Громкое хлопающее «бах!» похоже на выстрел пистолета, и вместе с ним Он встает, отчего Она замолкает. Но и это ненадолго, потому что тут же Она начинает давиться криком.
Он отчетливо слышит хруст, когда ломает Ее крылья. Его заглушает надрывный вопль.
Она кричит, и этот звук проникает под кожу лезвиями, причиняя Ему безумную боль. Но Ей нужно сделать еще больнее. Ее глотку, наверное, нещадно саднит от истошного крика, но Он все равно продолжает. Соленые слезы, дождем льющиеся из глаз, затекают Ей в горло, но даже откашливаясь от них Она не перестает кричать.
На его руки капает что-то горячее, от чего бросает в дрожь, и Он сжимает руки на том, что когда-то было нежным, уязвимым и беззащитным отростком. Совсем голым, без перьев, едва теплое. Теперь это
с хрустяще-булькающим звуком отделяется от спины, когда Он с равнодушным видом с силой резким движением тянет на себя, с корнем вырывая крыло. Кровь окрасила белоснежные простыни в кровавое марево, она по локоть замарала его руки, она брызнула ему на лицо, попала в глаза и рот.
Металлический вкус восстанавливает в памяти Ее слова о прутьях клетки, что невозможно сломать. Слова, что с крыльями Она сможет преодолеть этот барьер и вырваться на свободу. Всплывшие в памяти слова лишь разжигают пламя ярости, пылающее в венах, и Он с новой волной ненависти делает еще один рывок.
Белое крыло с характерным звуком рвущейся мышечной ткани отлетает в сторону, слышится тяжелый удар. Они тяжелые, подмечает Он.
............................................
Рымарчук