Софья Толстая отвечала на этот вопрос всей своей жизнью.
Сначала, ещё 15-летней, она фактически увела жениха у старшей сестры Лизы. Фактически, потому что никаких усилий для этого не прилагала. Была помолвлена с молодым Поливановым и вообще мечтала быть вне влюблённости, так как духовный полёт требовал душевной свободы.
Сохранились фотографии юной Сони - и то ли она была не фотогеничной, то ли изменились каноны привлекательности (хотя Натали Гончарова и по сей день глядит красавицей), нам трудно понять, почему к ногам этой довольно обычной, на первый взгляд, девушки, мужчины слагали свои сердца. В 16, к моменту, когда граф Лев Толстой сделал ей предложение, она отвергла уже несколько вполне подходящих женихов. И, повторюсь, была помолвлена с другим. А в супружестве, несмотря на ежегодное пополнение в семействе, Софья расцвела так, что в нее были влюблены достойные и известные мужчины того времени: Афанасий Фет и князь Урусов. Князь был женат на дочери Мальцова, прожившей большую часть жизни отдельно от мужа, в Париже. Он жил один и считал графиню Толстую, посвятившую себя мужу, идеалом супруги.
Чем мог привлечь ее, на современный взгляд, совсем девочку, человек намного старше - и всего с 4-мя зубами, косматый, себе на уме помещик-писатель? Конечно, обаянием и значимостью - граф, древнего рода, певец земли русской и предмет всеобщего поклонения. Но все-таки не это было главным для дочери царского гоф-медика, выросшей в стенах московского Кремля и знавшей лично не только царскую семью, но и круг ее профессионально окружавший - врачей, музыкантов, ученых и музейщиков. Круг юной Сони тесно пересекается с кругом предков Марины Цветаевой. Историк Иловайский - еще молодой профессор университета принимал у Сонечки Берс экзамен по истории, который следовало выдержать, чтобы получить диплом домашней учительницы. Иловайский был отцом первой жены отца Марины Цветаевой.
Соня Берс любила рисовать. Родной дед Марины и Анастасии Цветаевых, тогда еще молодой мужчина, Александр Мейн, друживший с отцом Сони, Берсом, принес ей редкость по тем временам - пару художественных альбомов.
Доктор Захарьин, который спас от воспаления аппендицита Анастасию Цветаеву, и которого Мария - мать сестер Цветаевых считала святым человеком, всю жизнь пользовал Льва Толстого. Помните, в «Сказке на ночь», Марины Цветаевой, маленькая Марина спрашивает мать: а почему, если доктор Захарьин святой, то он говорит не живот, а пузо? А та отвечает, потому, что так его научили.
Соня неплохо училась и отлично писала. Ее отец даже полагал, что она сможет написать достойный роман.
Однако, мечтам отца не суждено было сбыться в полной мере. Софья не написала великого художественного произведения. Зато оставила дневники. После прочтения которых, оправдать выбор юной девочки нельзя ничем, кроме любви.
«Для мужчин, может быть, выше любви можно поставить удовлетворенное тщеславие; для женщин же ничего не может быть выше и лучше любви», - записала она в 1871 году, на девятом году супружеской жизни.
Почему же Толстой выбрал ее? Не влюбленную в него старшую сестру Лизу, не Валерию Арсеньеву, опекуном которой он был, не крестьянку (одно время он думал жениться на крестьянке Аксинье), и не светскую Екатерину Тютчеву? Варианты уж точно были.
В воспоминаниях Софьи есть момент, когда Лев Николаевич с восторгом говорит:
«Какая Вы ясная, простая!»
В этом и есть все объяснение. Если Вы испытывали чувство простоты в пребывании с другим, дорогим Вам человеком, то Вы поймете, как это ценно. Ему, гениально одаренному, быстро и объемно думающему, способному к мгновенным выводам, было ясно, хорошо и просто, и не скучно с девочкой, и это было для него откровением.
Брак наизнанку
Читать воспоминания Софьи про первую брачную ночь в карете ужасно, про первые месяцы жизни в Ясной Поляне тоже. Скажу только, что спали господа помещики на тюфяках с клопами, без белья, повар ходил в грязном и пил по-черному. Кремлевская девочка завела белые колпаки на кухне, шелковые и льняные простыни, и сама жарила гуся, когда повар уходил в запой. Впоследствии ей пришлось не только рожать по ребенку в год, кормить грудью до года, хотя соски трескались так, что отваливались и врачи отворачивались, глядя на них. А Толстой:
«Всецело придерживался поговорки: «Муж любит жену здоровую», - был очень холоден и недобр со мной, когда я болела».
Еще ей пришлось по 6-7 часов в день самой учить детей - вот для чего был нужен диплом домашней учительницы, к получению которого долго готовилась юная Соня. Писала эссе и картины. Но пригодилось ей не только это. Хорошо, что ее научили шить одежду и лечить людей - то, что отец был врач сослужило дочери добрую службу.
Лечить дворовых и деревенских, принимать роды и выхаживать тяжелобольных. А еще разбивать клумбы, убирать сено и сажать деревья, и, главное, переписывать все черновики Льва Николаевича, по ночам, когда дети, наконец, уснут. С восторгом, когда это были главы романа, и с яростью и скукой, когда он писал свои философские и христианские трактаты. Одновременно, собственная страсть к письму в душе никогда не угасала:
«Я желаю, чтобы никогда не пробуждалось во мне это чувство, которое тебе, поэту и писателю, нужно, а мне, матери и хозяйке только больно, потому, что отдаваться ему я не могу и не должна».
В их браке случалось всякое. Он был гневлив, непрактичен. То решал жить простой жизнью и требовал от домашних чуть ли не выполнения крестьянских работ, то скупал скаковых жеребцов для скрещивания и золотые канделябры для дома в Хамовниках. Она его раздражала. Когда говорила о детях, о проблемах по хозяйству, о своих душевных потребностях. Когда веселилась и танцевала, когда собиралась на бал и когда честно признавалась, что не любит деревни.
«Помню, как я оделась на какой-то бал в серебристо-серое шелковое платье с белыми блондами и чайными розами и Лев Николаевич вошел ко мне. «Не могу от тебя скрыть, что ты очень красива сегодня», - сказал он мне как будто с досадой и тотчас же ушел».
Все, что касалось его особы было важно и священно. У нее все было тривиально, буднично и порой хаотично. Когда он начал шить сапоги, и подарил ей «весьма дурно сшитые» калоши она, конечно, злилась. Не замечая, что сам одет во все, сшитое руками жены, и сшитое прилично (она даже бальные платья дочерям шила), он гордился тем, что выполнил впервые в жизни такую работу.
Соня была настолько хорошей женой, что по ней можно создавать отдельный учебник идеального поведения супруги. Особенно ее мудрость проявилась в том, что за свою любовь и самоотверженность она не ждала никакой награды. Любила своего Льва как шекспировская Корделия отца: «Как долг велит: не больше и не меньше». Делала, что могла ради его счастья, хотя пожалуй, материнский долг ставила выше супружеского.
«Что надо, чтобы привязать к себе мужа? Мне говорили: будь любящая, честная мать и жена. Все пустяки. Что нужно - необъяснимо».
В своих воспоминаниях Софья удивительно честна, поэтому так понятны ее мысли и переживания, когда читаешь. Поэтому так интересно.
Мир изменился. Живи она сейчас, ей не пришлось бы иметь дело с пьяницей поваром и жарить гуся в русской печи - справилась бы и сама, с современной духовкой и мультиваркой. Не пришлось бы самой учить детей - они бы ходили в школу, и в секции. Не пришлось бы самой шить одежду, ее полно в магазинах. Не пришлось бы сидеть в деревне, годами не общаясь с московскими подругами - есть соцсети. А главное, свои романы Лев Николаевич мог бы писать на компьютере и переписчик бы ему не понадобился. И тогда наверняка, учитывая высокий литературный уровень мемуаров Софьи и ее трудоспособность, мы получили бы несколько отличных романов о жизни женщины - жены гения и матери-героини - Софьи Толстой. А так - жизнь возможной русской Джейн Остин прошла в трудах, никем неоцененных, в духовном одиночестве и бесконечном служении.
«Перед замужеством и после я очень много писала: и повести, и дневники, и разные начала повестей. Вот, например, маленький отрывок, где-то валявшийся и рисующий мое настроение: «Она сидела на постели и все лицо ее сияло улыбкой. Ей представлялось широкое, блестящее будущее, но она рада была, что оно еще далеко и неопределенно, а что покуда она молода, сильная счастлива и готова на все, что даст ей жизнь в будущем в которое она так несомненно верила».
И какая это была сила веры. И как разбились все мечты о блестящем будущем о заботы будничной семейной жизни».
Софья Андреевна в эпоху феминизма
Конечно, вопрос, состоялся ли бы сегодня сам брак?
Некоторые исследователи полагают, что общение с Толстым сделало слог Софьи таким легким и талантливым. А что же тогда у других, кто жил рядом с ним этого не произошло? Семья-то была большая! Конечно, два писателя могут обогатить друг друга и Лев Николаевич, конечно, повлиял на Софью Андреевну. Но и сам пользовался ее литературными задумками, например, списал несколько сцен из ее юношеской повести о жизни домашних Берс.
Несомненно одно: в наш век правила института семьи изменились, и если бы и вышла Соня Берс замуж за Льва Николаевича, этот брак долго бы не продлился, так несчастна, одинока и бесправна оказалась в нем жена. Толстой признавал долг перед народом и обществом, но не перед женой и детьми.
«Не знаю, кто из нас двух страдал больше. Лев Николаевич был свободен, а я запряжена в сложную и трудную работу семейную и книжную».
«И всегда я остаюсь с своими заботами, да ещё с разбитой тобой душой».
Так что в середине жизни, они, несмотря на «вынужденную «идеальность» Софьи, как жены, скорее всего бы разошлись, хотя, как известно, история не имеет сослагательного наклонения.
Анастасия Розанова