Сегодня, 9 апреля, ему исполнилось 97 лет. Точнее, исполнилось бы. Он уже ушёл из жизни. Дату смерти я не помню , да и помнить особо не хочу. Знаю только,что он похоронен где-то под Фрайбургом и что каждую осень на его могиле сажают луковицы тюльпанов. Чтобы они зацвели ко дню его рождения. Тюльпаны он всегда предпочитал даже розам.
Старший брат моей матери. Константин Владимирович Шубриков.
На свет он появился в Санкт-Петербурге, который тогда назывался Петроградом. 1923 год. Менделеевская линия Васильевского острова. Клиника Отто. Он даже довольно долго был своеобразным "рекордсменом" в этой клинике, поскольку его вес при рождении был без малого шесть килограммов. Бабушка при родах чуть Богу душу не отдала, но "чуть", как известно, не считается. Всё обошлось.
Дяде Косте выпала на долю судьба и детдомовца 1937 года, и просто русского мальчишки 1923 года рождения.
Из нижне-тагильского детдома для "детей врагов народа" он довольно быстро сбежал, бродяжничал и в конце-концов приткнулся в Карелии к какой- то рыболовецкой артели. Взяли юнгой, парень был рослый и крепкий.
Потом- война. Призвали осенью 1941 года. Попал в ВДВ. Участие в трёх массовых десантах и отправка в учебку в Хабаровский край для прохождения спецподготовки. Инструкторами были самураи, попавшие в плен ещё под Халхин-Голом. А затем- индивидуальные задания. В основном наводчиком. Надо было найти в немецком тылу нужный объект, вызвать по рации бомбардировщики и, что всего хуже, ещё и доложить о результатах бомбардировки, а уже потом делать ноги. А пеленговали практически сразу после выхода в эфир- и тут же эсэсовцы с собаками. Но ничего, как-то обходилось.
Не повезло в самом конце войны. Их бригаду кинули на помощь восставшей Праге и велели держаться до подхода наших танков.
С тем немцем они столкнулись в коридоре какого-то здания и выстрелили одновременно. А потом лежали на полу и смотрели в глаза друг друга. Глаза немца остекленели, а Константин Владимирович очнулся уже в госпитале. Оказалось, что пулей задет позвоночник и отказали ноги.
Ему было 22 года.
Год отвалялся по госпиталям, перенёс несколько сложных операций. Тут пришло сообщение, что мать Ирина Николаевна вышла на поселение. 26 точка Карлага НКВД. АЛЖИР. Акмолинский лагерь жён изменников Родины.
Тогда моя мама сбежала из детдома, забрала Костю из госпиталя и они отправились в Казахстан.
От Москвы до Акмолинска добирались два месяца. Денег у них не было. Костя лежал на перроне и орал:" Братцы-славяне, помогите солдату". Их подхватывали, устраивали в вагоне, кормили тем, что у кого было. Так с пересадками и добрались. Из Акмолинска до ворот лагеря, находившегося в сорока километрах от города, довезла попутка. Однако оказалось,что мать находится не в самом лагере, а километрах в трёх от него. Охрана показала дорогу, дали санки, поскольку уже была зима и лежал снег. Костя взгромоздился на эти санки и моя мама его повезла- огромного, двухметрового. Ей было 15 лет.
Мама вспоминала: " Тащить Костю было тяжело. Тут ещё неподалёку волки стали завывать. Костя сказал: " Сестрёнка, если волки нападут- ложись под меня, я буду отбиваться ножом". Но ничего, обошлось. В конце- концов мы наткнулись на какую-то женщину и спросили, где живёт Ирина Николаевна Шубрикова. Женщина всплеснула руками и убежала. Ну, мы пошли дальше. И тут... Словно из-под земли стали появляться женщины. Они бежали к нам и кричали: "Дети приехали! К Ирине Шубриковой дети приехали! " Они плакали и нас тискали, ощупывали, целовали. Словно хотели удостовериться, что мы с Костей им не привиделись. Вот так, в сопровождении этой плачущей, хохочущей, рыдающей, кричащей толпы мы и дошли до землянки, в которой жила мать.
Костя прогрохотал вниз по обледеневшим ступенькам. Мать сидела за столиком и что-то писала в блокноте при свете коптилки. Подняла голову, прошептала:" Костенька". Меня она не узнала.
Так началась наша новая, счастливая жизнь. Мы были все вместе.
Мать работала агрономом и её целыми днями не было дома. Костя лежал на топчане, рассказывал мне всякие истории и метал ножи в фанерный щит, а я ему эти ножи обратно подавала.
А через несколько месяцев у Кости стали шевелиться пальцы на ногах. Потом он стал ходить- сначала на костылях, а затем и без костылей..."
Его взяли работать в охрану лагеря, а, когда Константин Владимирович окончательно окреп, он устроился работать трактористом. Ему понравилась очень красивая девушка Христина из соседнего посёлка, в котором жили ссыльные поволжские немцы, и он решил жениться. Для этого требовалось разрешение коменданта посёлка, но комендант это разрешение давать не хотел. Тогда Костя совершенно невозмутимо пообещал перерезать коменданту горло- по-аварски, от уха до уха. А хладную тушку коменданта, соответственно, засунуть под лёд Нуры . Рыбам на корм.
Комендант впечатлился и разрешение дал.
Впрочем, было б странно, если б он не впечатлился: когда в Малиновке ( так назывался посёлок, возникший на месте АЛЖИРа) начиналась массовая драка, казах-участковый разгонял её так: он бежал, стрелял вверх из табельного пистолета и кричал: "Коста идёт". Этот приём действовал безотказно.
Потом у Христины Вильгельмовны и Константина Владимировича родилось четверо детей.
Старший, Владимир, умер во время родов.
С остальными было всё в порядке.
Полная реабилитация родителей после 20-го Съезда - Ирины Николаевны и Владимира Петровича Шубриковых.
Диплом экономического факультета Целиноградского сельхозинститута в 46 лет.
Кабинетную работу он не очень любил, но старые травмы давали себя знать. Пришлось усаживаться в кресло и шуршать документами. К моменту развала Союза Константин Владимирович работал коммерческим директором Целиноградского птицеобъединения.
А потом они всем семейством уехали в Германию. У Христины Вильгельмовны туда уже перебралась почти вся родня, да и обстановка в Казахстане особого доверия не внушала.
Я часто переписывалась с дядей Костей. Он был человеком с нестандартным мышлением и великолепным, хоть и несколько грубоватым, чувством юмора. В Германии он устроился работать сторожем и времени на переписку у него было много.
Иногда он звонил мне в Питер и мы с ним пели песни по телефону. Особенно его любимую: "Сомненья прочь, уходит в ночь отдельный десятый наш десантный батальон"...
И, конечно же, я всегда поздравляла его с днём рождения. Когда ему исполнилось восемьдесят, семейный клан устроил пышное юбилейное празднование.
- Маринка, не поверишь, я побывал на репетиции собственных похорон,- смеялся он потом в телефонную трубку,- Теперь я точно знаю, кто что будет говорить и в каком порядке выступать, когда я буду лежать в гробу.
Впрочем, на эту тему он особо не распространялся. Все люди смертны и он не исключение. Чего доброго, а это он хорошо знал. Он считал, что правильно прожил свою жизнь. А что? С женой друг друга любили. Дети выросли хорошими людьми. Внуков шестеро. Теперь уже и правнуки. Всё нормально. По большому счёту ему повезло уже в том, что эта долгая жизнь ему досталась. В отличие от подавляющего большинства ровесников, мальчишек 1923 года рождения. Да и не только их...
А сегодня, 9 апреля, ему- 97.
И я знаю, что где-то под Фрайбургом на его могиле цветут тюльпаны.
Жизнь продолжается.