Легендарный вратарь «Спартака» вспоминает самые тяжёлые травмы, которые не обошли его стороной.
Тяжёлых травм у меня было много. Однажды Якушев мне позвонки сломал. По-моему, играли в Горьком. Второй период. Защитники увлеклись атакой, Скворцов выбегал один на один, а Александр Сергеевич его по центру пытался догнать. Первый бросок я отбил, Скворцов попытался шайбу добить у меня в ногах. А в это время налетел Якушев. И, понятно сам того не желая, сломал мне два позвонка. Хорошо, что ещё ворота со своего места вылетели, иначе бы меня точно парализовало. Страшная боль. Ощущение, что не нож, а саблю тебе в грудь вонзили. До сих пор, как вспоминаю, меня передёргивает. Острейшая боль. Скорая привезла в больницу. Кто-то из наших ребят, кто на матч не переодевался, поехал со мной, чтобы меня дотащить на себе в палату. Я орал на всю больницу. Потом меня в ЦИТО перевезли. Три недели пластом лежал на доске, а в меня кололи майонезную банку новокаина. И я всё равно после этого на лёд вернулся.
А в первый мой сезон в «Спартаке» поехали на игру в Челябинск. У вратарей всегда было два мешка с формой - тогда в один всё не помещалось. И один мешок, где коньки лежали, где-то потерялся. Потом оказалось, что он в Магадан улетел. Мы уже в Москву вернулись, где-то неделю я ещё ждал, когда моя часть формы отыщется. В Челябинске нужны коньки, чтобы на игру выйти. Администратор нашёл, но на размер меньше. Пальцы загибаются, но играть надо. Кое-как три периода отыграл, мозоль, разумеется, натёр. Ну, натёр и натёр. Я и забыл про неё сразу. И вдруг после какой-то тренировки почувствовал острую боль в ноге. Как раз в том месте, где сзади ремни завязываю. Я в тот момент значения не придал, но с каждым днём боль становилась сильнее и сильнее. Наш командный врач назначил массаж. И только потом выяснилось, что в ноге развивалась инфекция. Воспалились лимфоузлы. Массаж в этом случае категорически противопоказан. Вроде за несколько дней отвалялся, решил на тренировку выйти - и не смог её закончить. Опять - адская боль. Стали проверять - никто из врачей понять ничего не может. Пошёл к приятелю. Он посоветовал своего друга - главного хирурга детской больницы. Поехал. Тот меня посмотрел, расспросил подробно. И сказал: «У тебя флегмона. Дуй срочно в Сокольники, в инфекционную больницу». Там работала старая-старая врачиха. При Сталине ещё народ лечила. Она посмотрела и сказала: срочно нужна операция. «А что тебе назначили?» - «Да врач наш спартаковский сказал, что массаж нужен. Он как раз в коридоре сидит». Она аж на стуле подпрыгнула. И матом как его обложила! Немедленно отправила меня на операционный стол. Нога уже не разгибалась. Но всё сделали, как надо, и я опять на лёд вернулся.
Играли против Ижевска. Концовка матча. Был у них такой игрок Абрамов, с которым мы столкнулись, когда пытались бороться за шайбу. 100 килограммов без формы. Не знаю, как получилось, но ногу он мне вывернул. Колено выгнулось в другую сторону. Пролежал 105 дней в больнице.
Великий спортивный хирург Башкиров меня спас, он начал работать в ЦИТО при Зое Мироновой. Сделал мне операцию и собрал ногу по частям. Другие врачи мне говорили: про хоккей забудь. А у меня только второй сын родился. Башкиров же пообещал мне, что всё будет в порядке. И впервые на мне испробовал аппарат без костылей. Придумал систему, которая будет держать сустав. Под особым градусом. Сделал слепок, надел аппарат и сказал: бросай костыли. И я пошёл. Уже потом мы с ним встретились, когда я опять стал первым вратарем в «Спартаке». Он мне сказал: «Виктор, после такой травмы без палки ходить нельзя. Но я поверил в тебя тогда, когда ты бросил костыли и пошёл. Я поверил, что всё будет нормально». Он меня сфотографировал и сказал, что напишет про это в книге. Потому что это был первый случай, когда после такой травмы человек вернулся на лед.
Это был октябрь 1981 года. Расцвет моей карьеры. Проходит месяц, второй. Я не играю, и мне перестали платить зарплату. На мне поставили крест. Похоронили живьём. Вокруг только и говорили: вот же как здорово начал играть Сапрыкин! Сколько же талантов пропало за спиной Дорощенко! Как будто я их сам губил. Три раза в неделю по телевизору говорили, что я больше не вернусь. Кулагин мне так свысока и сказал: «Ну, и какие у тебя планы?» - Планы? Вернуться и снова стать первым». - «Ну-ну». С иронией.
Жена плакала: двое детей, денег нет. Сапрыкин начал подниматься, и в клубе решили, что без меня обойдутся, наверное. Кулагин очень любил Сапрыкина. Любил, чтобы у него были «сынки».
Поехал с семьёй на юг. Поселились в гостинице в Сочи на 15 этаже. И каждое утро я бегал по три километра. До зала тяжелой атлетики. Его тогда открывали специально для меня. Два года ногу закачивал. Минут 30 делал только приседания. Бежал назад. Ира меня ждала с сыновьями возле гостиницы. Я брал Рому на плечи и по лестнице бежал наверх. Оставлял в комнате, брал маленького. И так несколько раз. Потом плавал с ластами. Мы там были 24 дня, и я каждый день занимался восстановлением.
Со временем врачи разрешили начать тренировки на льду. Но у меня появился страх. В голове очень долго была боязнь получить новую травму. Одевал бандаж на каждую игру и тренировку. Наколенник. И играл ещё потом очень долго.
Перед новым сезоном поехали на турнир. Вроде бы в Германию, уже плохо помню. Восемь игр. Одну играл я, одну - Сапрыкин. По-моему, все выиграли. Но со мной пропустили гораздо меньше. Едем в автобусе, я всегда сидел за водителем. Рядом Якушев. Кулагин подзывает Сапрыкина: «Сынок, иди-ка сюда. Дима, ты сколько игр сыграл?» - «Четыре». - «А Дорога?» - «Тоже четыре». - «Ты сколько пропустил?» - «Семь». - «А Дорога?» - «Две». И Кулагин так со злостью: «Твою мать, он на одной ноге сыграл лучше, чем ты на двух».